Рождение (СИ) - "Мария Птица-Кошка" - Страница 2

— Дружок! Мало кто мог уцелеть после такого! — Нгдаси оказался непривычно дёрганным и несчастным, явно не успокоился от улучшения состояния старого товарища.

— Я… Как мне плохо, Соул. Словно бы череп на куски разбили! — мрачно вывел Ланакэн, ожидая дальнейших слов, но лекарь упрямо не хочет выдавать беспокоящую информацию.

— За что они меня? Я оплатил налоги, ничего не сделал запретного… Почему? — невнятно вновь попытался завести разговор больной. Собеседник пожал плечами и вновь устало вздохнул.

— Им всё можно. Не ты один. Многие пострадали в тот злополучный день. Они всех нас истребить решили. Говорят, у них слух прошёл, будто бы мы их скоро выживем. А ты не слышал? — несколько даже поражённо спросил друг. Видимо, новость знают и обсуждают уже все в посёлке.

— Мельком. Витал всё в облаках и терзался глупыми идеями. А теперь… Надо в леса подаваться. Здесь опасно. К тому же Далиана скоро будет не в состоянии при необходимости спрятаться. Как она там? В порядке? — на всякий случай решил удостовериться пахарь. Опять тяжёлый вздох в ответ. Слов не нашлось. Лишь возобновилось мерное шагание вдоль каморки, гулко отражающееся в едва окрепшем сознании.

— Что с ней? — заволновался Осилзский, тяжело садясь. Его спаситель остановился, не оборачиваясь, и глухо отозвался:

— Крепись, бедняга. Покой остался позади.

— Что с ней?! — закричал Ланакэн и жалобно, чуть слышно задал мучительный вопрос: — Далиана… погибла? Они убили её?

Немыслимое подозрение… Невозможное из-за своей чудовищности…

Надежды не сбылись. Сосед медленно кивнул, наблюдая за состоянием друга. Всё как-то сразу стало чётким и резким. Будто вынырнул на поверхность из-под мутной воды.

— Сразу? — хрипло уточнил, стараясь абстрагироваться от чудовищной вести. Лекарь смущённо спрятал взгляд серых, словно камень в степи, глаз. Озвучить не сумел.

— Нет… Далиана… Мой ребёнок… Всё сразу… Обоих, — тяжело осознаётся кошмарная действительность: — Я должен видеть её. Я выдержу.

— Нет, — настойчиво прозвучало сразу же. Почему-то теперь мерещится, словно бы звуки попадают в уши сквозь вату. Приходится даже напрягать слух.

— Ты не понимаешь! Я должен!.. Я хочу попросить её простить меня! Знаю — не услышит, но не могу без этого! — исступлённая мольба оборвалась от беспомощного облика рассказчика, нервно кусающего губу.

— Дело не в тебе. Невозможно. У нас нет её останков.

— Молчи. Не может этого быть… Только не со мной… Я не хочу слышать это… Молчи! — взвыл Ланакэн. Тошнота удушающей волной сдавила горло. Вновь поплыло марево. Непоправимость губит рассудок, повергает в ад сожалений, ничего не изменяющих. Где-то очень далеко зовёт испуганный не на шутку голос, знакомый уже столько лет. Чьи-то руки заботливо и решительно трясут и пытаются выдернуть вновь на поверхность.

Прошло уже несколько дней, а горечь от утраты не утихла. Бесконечные сутки однообразно сменяли друг друга, а сил простить себя не отыскивалось. Чувство бесполезной вины и отвращения перед произошедшим буквально уничтожало рассудок. Вдовец всё никак не находил смелости притронуться к пище, каждый раз при этом с ещё большей остротой воспринимая глубину трагедии и не обнаруживая выхода для загнанной в ловушки совести души. Весь разум замкнулся на случившемся. Снова и снова искал способ в мыслях вернуться и предотвратить чудовищность непоправимого. Но нет. Ничего уже нельзя оправдать. И изменить нельзя. Горькая действительность: будучи человеком, однажды можно угодить на стол к григстанину.

Нгдаси тихонько кашлянул, привлекая внимание друга.

— Опять не притронулся.

— Молчи. Убери это. Не могу. Вид один пищи отвращение вызывает. Я так мечтал о ребёнке! Ты не понимаешь! — Осилзский обхватил голову и опять нырнул под покрывало, словно стараясь укрыться им от действительности.

— Ты слишком ослабел. Есть необходимо. Пойми. Неужели же ты спустишь им крушение своих грёз? Набирайся сил и… пойдём! Присоединяйся к таким же, как ты! Многие пострадали. Они не ноют. Они стараются защитить других от этих страданий, — настойчиво произнёс Соул. Все вокруг знают: этот сильный оптимистичный обычно человек отнюдь не только ставить на ноги может. Его «вторая» жизнь заключается в сражениях под руководством легендарного уже Аюту Шамула. Собеседник глухо рассмеялся в ответ и тяжело привстал. За последние дни силы совсем оставили.

— Я никогда не брал клинок в руки. Должно быть, нет призвания к сражениям. Всю жизнь землю обрабатывал, создавал жизнь. А ты предлагаешь… Какой из меня воин? Я не смогу и муху убить! Нужно уметь делать это!

— А… ты пробовал? Как знать… Я научу тебя фехтованию. Затем тобой займётся Аюту. Он превосходный учитель. Возможно, откроешь много нового для себя…

— И… смогу убить его?

— Возможно, если тебя не опередят те, кто мечтает о возмездии не менее страстно, — рассудительные серые глаза изучают совсем по новому: придирчиво оценивают на роль соратника.

— И других григстанов? Любых из них?

— Да. Меч жалости не знает, — спокойно отозвался друг, незнакомо жёстко улыбнувшись. Они редко разговаривали об этом — их интересы совсем не совпадали до сих пор.

— Я попробую. Я хочу… Это плохо… очень плохо… Я хочу их гибели. Не одной… Хочу видеть их смерть… Хочу, Соул! Хочу! — в неистовстве безумия закричал Ланакэн. Его трясёт, будто в лихорадке от бессилия и непреодолимой дикой жажды мщения всем врагам: и причастным к постигшему его горю, и непричастным. Один бред сменился другим. Зато вернулась потребность существовать, а вместе с ней и голод. Есть новая цель жизни. Страшная и отвратительная в своей неприглядной простоте, однако, вместе с тем, и до боли в груди вожделенная.

Так началось выздоровление. Теперь он питался, спал и старался восстановить свои физические возможности поскорее. Уже через шесть дней попросился на свой первый урок. Сосед не отговаривал, начал обучение. Вскоре новая наука стала понятной и перестала казаться чем-то непостижимо далёким. Нгдаси впервые позволил взять настоящий клинок. Осилзский долго вникал в ощущения от смертоносной стали в руке. Чувство роста собственного умения щекочет нервы и приятно обволакивает тело. Однако владение мечом и спустя две недели оставалось скорее игрой, чем изучением вариантов принести смерть сопернику. Всё время бывший землепашец провёл в лесах, неподалёку от границ Оутласта, у хребта Шоукмуна, постигая азы запретной жизни. Отныне он опасен для любого григстанина, а потому, несмотря на неопытность и практическую свою беспомощность в битве, был бы убит любым представителем древней расы, заселившей Землю задолго до появления на равнинах человечества. Даже самый жалостливый не стал бы щадить. Близился долгожданный день смены наставника. Им должен стать опытный воин, познавший все секреты и таинства сражений. Шамул слыл спокойным рассудительным старцем, обладающим огромной силой и находчивостью, не раз выручавшими возглавленное им крошечное войско. Пожалуй, лишь благодаря нему человеческие бойцы ещё живы, скрываясь в неприступных или неожиданных для мощного противника местах. Они спасают в самых однозначных ситуациях, когда всякая надежда уже умерла. Сопротивление — единственная группа людей, оказавшаяся способной противостоять общепринятому укладу.

Глава 2

ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

Аюту окинул новичка пристальным взглядом, полным такой внутренней силы, что Осилзский потупился, словно мальчишка.

— Совсем неопытен. Неплохо для начинающего, но и не более того. Зачем тебе это?

— Он хочет…

— Не встревай! Я спросил крестьянина, зачем ему становиться воином. И хочу знать только его мнение на сей счёт, — сурово прервал Соула старец, даже не обернувшись. Рваные тени листвы колыхнулись под порывом прохладного ещё утреннего ветра, принеся откуда-то нежный аромат луговых цветов.

— Я… они убили мою жену и нерождённого ребёнка, — неуверенно ответил Ланакэн, убирая в ножны клинок. Отлично осознаёт: боец пока весьма посредственный, если не хуже. Для необходимого уровня мало силы и ловкости. Не хватает элементарного умения. За последние годы многое освоил, однако всегда созидал: растил хлеб, с удовольствием столярничал, перестроил жилище. Старался всем походить на окружающих, не выделяться на их фоне, дабы не привлечь опасного внимания иноплеменников. Неприметное создание всего необходимого для себя и григстанского общества — суть безопасного пути любого дикого человека. К сожалению, дороги, отнюдь не гарантирующей настоящую защищённость.