Сладость или гадость! (СИ) - "Grafonorojdennuy" - Страница 12

За десять лет Томас стал более спокойным и неторопливым. Скорее всего, сказалась болезнь. Я и сам стал менее вспыльчивым и резким в своих высказываниях, из моих слов ушла львиная доля цинизма. Когда первый лед сошел, мы оба вдруг осознали, что снова интересны, приятны друг другу. Наши повзрослевшие версии были ничуть не хуже молодых. Внешность не главное для меня, особенно когда это касается Тома. Он никогда не был красавцем, я полюбил его не за смазливое лицо. Я полюбил его за голос, за запах, за слова, за внимательность, чуткость, доброту. За теплый взгляд голубых глаз, согревающий в любую стужу. Я полюбил его…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я полюбил. Снова. Это было очевидно, и все-таки я от этого бежал. Никаких чувств. Голый расчет. Влюбленный предвзят. Долг есть долг. Если ничего не получится, Тома убьют. Убьют. Нужно держать это в голове. Каждый день, каждый миг.

Мне хотелось выть.

Однако я забыл, что жизнь это пестрота невероятностей, а не прописанный сценарий. У нее припасено немало сюрпризов для отчаявшихся смертных.

========== 8. Надежда в агонии ==========

Как-то я зашел к Тому намного раньше обычного. Мне не хотелось привлекать внимание родителей и брата, а потому я старался тихонько сбегать из дома поздно ночью или вечером, пока никто не видел. Если меня ловили, я говорил, что иду «проветриться», но такое бывало редко. В этот раз дома не было никого, и я осмелился выйти пораньше.

Уже на подходе я почувствовал запах гари. Бросив хмурый взгляд на странно смущенных Нормана и Льюиса, я постучался. Мне никто не ответил. Я дернул ручку, и дверь поддалась. Рывком открыв ее (заодно перетерпев оглушительный хлопок и противный скрип петель), я вошел в дом. Здесь воняло ещё сильнее, но ни дыма, ни огня не было. Я двинулся дальше, в комнаты. Там-то мне все стало ясно.

«Где телевизор?» — спросил я, найдя Томаса на кухне. Он мыл посуду.

«За домом», — хрипло ответил мой бывший учитель.

Я заметил, что его руки тряслись, и стоял он неустойчиво. Видимо, опять спину ломило. Повинуясь вмиг свернувшемуся в груди волнению, я подошел к нему.

«У тебя кровь, — тихо заметил, заглянув ему в лицо. Оно было почти землистого оттенка. — Ты что, кулаком по нему засадил?»

«Больше ничего не было, — после долгой паузы произнес Томас. Голос у него был мрачным. — Всего пара царапин. Нестрашно».

Ну, да. Всего пара глубоких рваных царапин. Интересно, что там по телевизору показывали на этот раз?

«Иди, — сказал я, отбирая посуду. — Намажь мазью, перевяжи. Я домою».

Томас пытался вяло возражать, но в конце концов послушался. Какое-то время я мыл посуду, слушая лишь собственные голоса в голове и шум воды. Как вдруг…

БАБАХ!

Казалось, в другой комнате на пол упал громадный шкаф. Отбросив тарелку, я поспешил на звук. Оказалось, не шкаф — всего лишь стол. Томас попытался уцепиться за него, когда ноги подкосились. В шоке, я крепко схватил его за руку и потянул вверх, чтобы поднять. Он пронзительно вскрикнул. Я замер.

«Не так, — тяжело дыша, прохрипел Том. — Под мышки».

Я сделал так, как он просил. Это было очень не просто. Томас пополнел в последние годы и весил, как должен весить взрослый заматерелый мужчина. Он все равно застонал, но хотя бы не с такой болью. Я уложил его на диван, перевернув на живот. Том тут же вцепился в подлокотник до побелевших костяшек.

«Обезболивающее, — прошептал он. — Аптечка. В ванной».

Я не взял только обезболивающее, а притянул аптечку целиком, прихватив стакан с водой. Что-то мне подсказывало, что одного препарата будет мало. Не зря. После одних таблеток Том попросил другие, после других третьи, а потом спросил:

«Ты… хоть раз… ох… делал уколы?»

Я кивнул. Горло было сухим, как наждачная бумага. Тяжело сглотнув, Том указал на шприц и несколько пузырьков в пластиковой упаковке. Доза была написана на них сверху черной ручкой. «Я уже это делал, — говорил я себе. — Нужно просто повторить. Разве это так сложно?» Я с трудом заставлял свои руки не трястись. Наполнив шприц полупрозрачной жидкостью и выпустив из него воздух, я посмотрел на Тома и приподнял бровь. Мол, куда вставлять?

«Там следы, — просипел он и махнул на спину. — Ты увидишь».

Я приподнял ему свитер и увидел. Крохотные шрамики от уколов шли по линии позвоночника. Я уже собирался примериться, как вдруг понял страшное.

«Он делал уколы прямо в нерв, — прохрипел я. — У тебя… Томас…»

«По-хорошему, мне нужна операция, — хмыкнул Том совсем невесело. — Но денег нет. Пришлось ограничиться вот этим. Джим, давай».

«Чего давать? — выпалил я, отшатнувшись. — У меня нет квалификации. А если я попаду не туда? Сука, я наверняка попаду не туда! Нужен врач. Специалист!»

«Но у нас его нет», — тихо выдохнул Том.

Я стоял, полубезумный от ужаса, и судорожно соображал. Боли сильные, иначе Томас не просил бы кого попало сделать ему инъекцию. Но я не мог. Точнее, мог, но сделал бы только хуже. Нужен был доктор. У нас поблизости был доктор?.. Был, вот только он не хотел помогать. Однако попробовать все же стоило. Я потянулся к телефону и наклацал номер. Мне ответили почти сразу.

«Морг слушает», — никогда бы не подумал, что так обрадуюсь этому мрачному голосу.

«Мистер Дормер, вас беспокоит Джеймс О’брайн, — протараторил я. — Мне очень нужна ваша помощь. У мистера Ньюлборта проблемы со…»

«Ты его наконец-то замочил? — язвительно перебил доктор. Его голос был холоднее трупа. — Если нет, нечего мне звонить. Я патологоанатом — не сельский врач. Нужна помощь — есть районная больница».

«До нее ехать несколько часов, а скоро вечер, — терпеливо объяснил я. — Вы когда-то работали в Остине, вы прекрасный специалист. Прошу вас, мистеру Ньюлборту нужна…»

«Срать я хотел, что ему нужно! — рявкнул Дормер. — Я поражен, парень. Этот выродок убил твоего брата с сестрой, а ты…»

«ДА ВЫ НА ВСЕ СРАТЬ ХОТЕЛИ! — заорал я, взбесившись окончательно. — НА ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ КОДЕКС, НА КЛЯТВУ ГИППОКРАТА, НА МИЛОСЕРДИЕ, НА ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ! НА ВСЁ! ГОВОРИТЕ СО МНОЙ ТАК, БУДТО МНЕ ПЛЕВАТЬ, ЧТО МОИ ГАРРИ И ДЖУДИ УМЕРЛИ! БУДТО Я НОЧАМИ НЕ ПЛАЧУ ПО НИМ, А ТОЛЬКО И МЕЧТАЮ, КАК ИХ УБИЙЦУ ОТ СУДА ОТМАЗАТЬ, АРМИЮ АДВОКАТОВ ЕМУ СОБИРАЮ! БУДТО СО ЗЛА ЭТО ДЕЛАЮ, А НЕ ПОТОМУ ЧТО СПРАВЕДЛИВОСТИ ДОБИТЬСЯ ХОЧУ! ЧТОБЫ НАСТОЯЩИЙ УБИЙЦА ЗА РЕШЕТКУ СЕЛ, А НЕ НЕВИНОВНЫЙ! СЕРДОБОЛЬНЫЕ, БЛЯТЬ, ТОЛЬКО И МОЖЕТЕ ЧТО!..»

Не договорив, я бросил трубку и запустил обе руки в волосы. Воздух застревал в горле и обжигал гортань. В доме было очень тихо.

«Вот теперь у нас врача точно нет», — слабо улыбнулся Томас.

«А это… — прохрипел я и сглотнул. Меня знобило. — Это может… пройти?»

«Дней через пять-семь, возможно, боль уменьшится. Но прекратится полностью? Не думаю», — уныло ответил Томас.

Я шмыгнул носом и понял, что мои щеки мокрые. Озноб превратился в тремор. Я присел на корточки перед диваном и осторожно положил руку на спину Тома. Кожа была теплой, от моего прикосновения она покрылась мурашками. Я сглотнул.

«Прости, — прошептал я. — Я просто… так устал».

«Мы оба», — прошептал Томас.

«Может, массаж?..» — предложил я последний вариант.

Том покачал головой и вздрогнул. Видимо, отголоски боли уходили даже в шею. Я коснулся его затылка. Слегка помассировал. Он прикрыл глаза и улыбнулся. От него пахло мускусом. Этот запах как будто стал более терпким, затхлым, как у стареющего человека. «Кризис среднего возраста не за горами», — напомнил я себе и положил голову рядом с его рукой. Мне было плевать на его возраст. Меня окутал его аромат. Во рту скопилась слюна. Если бы поцелуи могли исцелять, я бы зацеловал ему всю спину. И не только спину. В тот миг я был в шаге от того, чтобы впиться ему в губы. Он был таким близким, таким теплым, таким… дорогим.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Думаю, именно тогда пошатнулась моя уверенность в том, что чувства лишь вредят расследованию. Я задумался, а так ли плохо, что преступника пытается спасти любящий человек? Да, он предвзят априори, но в то же время самоотвержен. Любовь — серьезнейшая из причин идти до конца, не страшась трудностей. Я попытался представить исход, при котором оказывается, что Томас действительно виновен. Он — убийца. Смерть Гарри и Джу на его совести. Смогу ли я любить такого человека? Нет. Никогда. Получается, эмоции не застилают мой ум, не мешают видеть и понимать, даже наоборот — чувство справедливости очищает меня от пелены влечения, приводит к истине.