Начало пути (СИ) - Селютин Алексей Викторович - Страница 57

И аккурат с последним словом, я его обнял. Обнял искренне, как друга.

Глава 18

Божественное исцеление

Ближе к вечеру мы захоронили тела всех павших солдат. Достали инструмент из перевёрнутой кареты и трудились все вместе. И выжившие, и пришедшие на помощь гессеры.

Это была безрадостная работа. Мы рыли податливую землю недалеко от лесополосы и молчали. Никто не проронил ни слова, пока широкая яма не была завершена. Я работал наравне со всеми, поглядывал на поникшего сотника и представлял, что сейчас творится у него в голове. Хоть на его бородатом лице я не видел вселенской скорби, нисколько не сомневался, что ему сейчас тяжело. Возможно, ему уже приходилось терять солдат под своим началом. Уверен даже, такую картину он видит не впервой. Но сурово сведённые брови и крепко сжатые зубы лучше любых всхлипываний или горестных слов говорили, насколько ему непросто. Он сам отобрал этих пацанов. Сам решил выбрать именно тех, кто пойдёт за ним следом и будет сопровождать анирана. И они выполнили свою миссию. Они не отступили. Но вряд ли осознание этого факта облегчало душевные муки Каталама. Я видел, что он борется с какими-то своими демонами. Я был уверен, что чудовищный вес ответственности за чужие жизни сейчас давит на его плечи миллионами атмосфер. И я представлял, как бы чувствовал себя, оказавшись на его месте. Как бы оправдывал смерти тех, кто доверился мне, пошёл следом и отдал самое драгоценное, что у него есть — свою жизнь.

Я думал об этом до самого момента, когда в образовавшийся рыхлый холмик вонзили несколько мечей — мечи тех, кто здесь и остался. Мы воздали павшим товарищам полагающиеся почести и занялись не менее безрадостной работой — складывали лысые тела в одну кучу, чтобы сжечь их. К сожалению, вместе с врагами нам пришлось сжечь и ситуационных союзников. Бертрам сказал, что его люди вымотаны после долгой дороги и быстрого боя. Не говоря уже про нас — выживших. Поэтому так бесчеловечно пришлось поступить и с примо Танталом, и с его верным блондином, и с остальными «эстами». Выкапывать могилы для всех ни у кого не хватило бы сил.

Когда окончательно стемнело, мы все обессилили настолько, что буквально валились с ног. Но нам ещё пришлось потратить время, чтобы соорудить лагерь, где мы бы смогли провести ночь в ожидании возвращения людей Бертрама. И едва мы обустроились, вновь в себя пришёл Вилибальд. Днём ему дали надышаться дымом забытья и он уснул, освобождённый от боли. Сейчас же он снова очнулся. Видимо, боль стала такой, что он уже не мог её терпеть.

Иберик, Каталам и гессер-лекарь засуетились возле раненного. Тот, казалось, бредил и не мог адекватно оценивать происходящее. Он метался, всё звал свою мать и просил у неё прощение за что-то. Я, конечно же, не понимал, о чём он ведёт речь. Мне казалось, он просто бредит. Но мрачная физиономия Каталама говорила, что он-то точно понимает, что именно имеет в виду его сын.

— Действие дыма прекращается, — лекарь-гессер развёл руками. — Скоро боль вернётся.

— Надо напоить его отваром, — равнодушно предложил Бертрам. Судя по всему, жизнь Вилибальда его совершенно не волновала. — Быстрее отойдёт.

— Тело не примет. Отторгнет, — отрицательно закивал головой лекарь. — Так будет ещё хуже. Надо его накачать дымом до…

— Нет, не надо так, — Каталам сцепил зубы, с трудом сдерживал слёзы и обречённо смотрел на сына. — Я сам помогу ему.

Лекарь и Бертрам переглянулись. Бертрам коротко кивнул, предоставив отцу самому решить судьбу сына. Стоявший рядом Иберик растерянно чесал сверкающую в свете огня лысину — он ничем не мог помочь брату.

— Сынок, очнись, — Каталам опустился на колени и приподнял голову сына. — Ты слышишь меня?

— Она всё ещё злится на меня. Я слышу, — пробормотал Вилибальд. — Я слышу её голос. Она всё ещё не простила нас, отец.

Затем с его глаз будто пелена сползла. Они стали осмысленными. Глаза Вилибальда округлились, а зубы сжались с такой силой, что, казалось, сейчас треснут.

— Больно, — он, не мигая, смотрел на отца.

— Я знаю, сынок, — Каталам с трудом держал себя в руках. — Но всё скоро прекратится, обещаю. Тебе просто надо заснуть. Засыпай, сынок. Ни о чём не думай. Ни о чём не беспокойся. Я помогу тебе заснуть.

Иберик вскочил и отвернулся: смотреть, как умирает старший брат, было выше его сил.

Каталам извлёк из ножен острый кинжал. Знакомый звук стали заставил Вилибальда скосить глаза и увидеть блеснувшее в оранжевом пламени лезвие. Он понимающе посмотрел на отца, тяжко вздохнул и перевёл взгляд на меня. Обескровленное лицо было белее мела.

— Не надо, отец, — прошептал он, а затем обратился ко мне. — Аниран, окажи мне честь. Помоги уйти к Фласэзу, где я смогу, наконец, встретиться с матерью и попросить у неё прощения. Боль слишком сильна. Я не справляюсь. И я готов занять своё место в его армии. Надеюсь, она простит меня, а он примет, как заслужившего эту честь.

Каталам молча выслушал сына, посмотрел на меня и протянул кинжал.

Но я не стал брать смертельное оружие.

Это было ужасно. Я не видел в своей жизни ничего страшнее, чем тот обоюдоострый кинжал, который мне протягивал Каталам. Я смотрел на него и с ужасом представлял, как собственноручно обрываю жизнь человека, которого уже успел хорошо узнать. Который мне ничего плохого не сделал. Который ради меня был готов на всё — даже расстаться с этой жизнью. И когда я понял, что Вилибальд хочет, чтобы я своими руками вонзил острый клинок в его плоть, всем нутром я почувствовал необычную нереальность происходящего. Не может быть, чтобы так всё завершилось. Это несправедливо. Ни по отношению к нему, ни по отношению ко мне. Этот молодой бесстрашный воин славно бился и заслужил куда лучшей участи, чем погибнуть от руки анирана. Он заслужил спасение.

Но, видимо, ни Каталам, ни Иберик уже не думали о спасении сына и брата. Они смирились. Каталам прислонился лбом ко лбу Вилибальда и что-то шептал. А Иберик стоял чуть в стороне и кулаком размазывал слёзы по щекам.

От этой картины защемило сердце. Не было никакой радости и восторженности. Я словно прочувствовал их боль. Она пронзила меня, как шпага. Прошла насквозь и заставила нахмуриться от чудовищной несправедливости жизни. Но в то же время она родила в моём мозгу интересную идею.

Я выдохнул, выгоняя из головы все неважные на данный момент мысли, и ухватился за эту идею. Она показалась мне весьма любопытной. Я закрыл глаза, попытался расслабиться и прислушаться к себе, как часто делал в последнее время. Но волнения никакого не ощущал. Организм успокоился практически моментально.

— Он готов, — привёл меня в себя голос Каталама. — Мой сын готов… И я готов, аниран. Я прошу тебя помочь нам обоим. Это будет честью для нас.

Но я слушал его вполуха. Я смотрел на метки на своих ладонях. Смотрел и размышлял.

— Неважно скольких я убил, — ответил я своим мыслям. — Важно скольких я спас, — затем посмотрел на Каталама и умирающего Вилибальда. — Нет! Хватит на сегодня смертей!

Я не дал никому времени обдумать мои слова, и прикоснулся к метке в центре левой ладони. Резвая энергетическая нить закружилась вокруг моей талии, быстро размоталась и заняла место над головой.

— Фласэз милосердный, — отшатнулся лекарь и осенил себя знакомым знаком.

«Поверхностные повреждения зарубцовываются»

«Кровопотеря остановлена»

«В инъекции нет необходимости»

«Энергия полна»

Я вытряхнул из головы бесполезные оповещения. Я прекрасно знал, что раны затягиваются. Я чувствовал это. Но на эту непонятную нить у меня были другие планы.

Я закрыл глаза и попытался погрузиться в себя. Заглянуть в свой мир. Понять, как управлять этим голосом и отдать приказ игле излечить Вилибальда. Проделать то, что однажды она проделала со мной.

В течение нескольких секунд я не двигался, пытался сосредоточиться и мысленно направлял иглу в бедро умирающего Вилибальда. Но ничего не получалось. Никакого отклика не было. Ни нить, ни игла не реагировали на мои потуги.