Контрольный выстрел - Михайлов Александр Георгиевич - Страница 27

— Смотрите внимательно. Это что?

Родинка.

— А это?

— Никак он? — Медведь был в восторге.

Сергеев скромно кивнул.

— У вас курят? — Он достал пачку.

— Ну, старик! За такие сведения не только закурить, но и выпить можно. Не зря я верил в муровскую школу! Молоток! А на «бис» то же самое можешь?

Сергеев закурил, пожал плечами.

— В смысле?

— Пошли нашему шефу расскажешь.

— Давайте сначала выясним, где этот Никольский сейчас. Доложить — ума много не надо.

— Конгениально! — Зеленый схватил трубку, чтобы звонить в адресное бюро.

— В ЦАБ, — догадался Сергеев. — Не спеши, я проверил.

Он протянул листок. На нем были адрес и телефон.

— Рискнем? — Медведь подчеркнул номер телефона.

— Дело ваше. — Капитан стряхнул пепел. — Чем черт не шутит. Квартира коммунальная. Тем более, я понимаю, вам это надо срочно.

Медведь набрал номер.

После пятого гудка трубку взяла пожилая женщина. Голос был усталый и тихий.

— Сергея Никаноровича можно?

— Кто его спрашивает?

— Друг.

— Так вот, товарищ друг, Сергея Никаноровича нет и скорее всего не будет. — Женщина заговорил жестко и агрессивно. — А потому попрошу вас больше сюда не звонить.

Она бросила трубку. Медведь развел руками.

— Лучше бы не звонил.

— Бывает... — Сергеев потушил окурок. — Вот, собственно, и все. Я вам еще нужен?

— А на «бис»?

— Сами, ребята, сами... — Он стал собираться. Подарок, который Сергеев сейчас сделал, был королевский. Проверил, нашел, сопоставил... — Пропуск отметьте. — Сергеев поднялся. Зеленый помчался ставить печать, а Медведь без приглашения отправился к шефу.

— Ну что ж, это конкретный результат. — Шеф выслушал Медведя без видимой реакции. Страстная речь опера не произвела на него впечатления. Этот человек был сух, как саксаул в пустыне. Темпераментный, возбужденный Медведь не знал, как себя с ним вести. «Что ни принесешь, всегда вот так». — Вы хоть поблагодарили?

— Отказался.

— То есть?

— Хотели налить... — Медведь прикусил язык. — Конечно же, спасибо сказали.

— Значит, так. — Шеф снял очки. — Сейчас срочно летите в адрес к этому, как его...

— Никольскому...

— Никольскому. Опросите соседей, родственников. Не стесняйтесь, в данной ситуации кашу маслом не испортишь. Будем надеяться, что личность установлена безошибочно. Важны могут быть даже самые мелкие подробности, детали, сведения. Думаю, вас инструктировать не надо. — Медведь кивнул. — Связи, связи — главное. — Медведь снова мотнул головой. — И по результатам срочно шифровку в Тулу. По готовности покажете мне.

— Яволь!

Дважды повторять не требовалось. Шеф практически слово в слово повторил то, что Медведь мысленно уже определил для себя. Он просвистел по коридору, как торнадо.

— Зеленый, по машинам! — Медведь уже нахлобучил кепку. — Едем в гости к родственникам Никольского.

— Может, сам? Без меня? — Дважды попадать в одну воронку не хотелось.

— Не боись! Я с тобой. Давай, давай... — Медведь был уже на полном взводе. В таком состоянии давать ему руль было нельзя. Зеленый выгнал машину из гаража сам. Но и без руля от Медведя был сплошной дискомфорт. Он буквально дымился от нетерпения: окна потели, как в грозу.

Никольский жил у черта на куличках. Этот район приятели разыскали по карте, но даже она была лишь приблизительным ориентиром. Дома нумеровал явно пьяный. После двадцать пятого был сразу сорок первый. Указанный в справке ЦАБ дом тридцать семь почему-то следовал после тринадцатого. Подивившись этому обстоятельству, опера вошли в подъезд трехэтажного строения с признаками полной инвалидности: одна стена подпиралась массивной двутавровой балкой. «Хорошо, что не развалился до нашего приезда», — усмехнулся Зеленый. На втором этаже, чиркнув спичкой, они обнаружили нужную квартиру со множеством звонков на косяке.

Дверь открыла женщина в халате. О таком писал еще Петр Вяземский.

— Господин Никольский здесь живет? — Медведь полез за удостоверением.

— Господин Никольский здесь жил. — Голос женщины был знаком по телефонному разговору. — Сейчас не живет. Но если вы такие же господа, как и господин Никольский, то я вам скажу...

— Мы не господа, мы товарищи! — Медведь махнул красными корочками.

— Ну тогда проходите... товарищи. Что вы стоите, как памятник Ришелье?

В квартире оглушительно пахло жареной рыбой. И от этого запаха, и от интерьера на Медведя накатил приступ щемящей ностальгии. Он погрузился в райский уголок своего детства — коммуналку пятидесятых. По стенам лохматились жгуты открытой проводки на фарфоровых изоляторах, крутилось несколько счетчиков электроэнергии, в тусклом свете двадцатисвечовой лампочки серебрилась подвешенная на гвозде детская жестяная ванночка. Велосипед без педалей... Связка лыж с финской войны...

По такой квартире Медведь мог пройти с закрытыми глазами, не задев ни одного предмета и не споткнувшись о сундуки в углах.

Для Зеленого, жителя цивилизованной берлоги периода хрущевской оттепели, квартира была диковиной.

— Ну, так что товарищам от меня надо? — В комнате женщина приосанилась, скрестила руки на груди. Повеяло соцреализмом, не хватало только скалки.

— А почему вы решили, что именно от вас?

— Потому что я, можно сказать, жена, как вы выразились, господина Никольского. Или я не я буду.

— Тогда давайте знакомиться. Как вас зовут? — Сам Медведь представляться не спешил.

— Надежда Яковлевна. Фамилия, к сожалению, Никольская. Но мы с ним даже не однофамильцы...

— Очень приятно. Хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Женщина кивнула — мол, валяйте.

— Где мы могли бы сейчас разыскать вашего мужа?

— Я думала, что как раз это вы мне и расскажете. Если милиция не знает, где господин Никольский, то о каком порядке в государстве можно говорить... — В речи женщины слышался неистребимый акцент. Ко всем своим достоинствам она была еще и «с Одессы».

— При чем здесь милиция и государство?

— Потому что уж кто-кто, а милиция должна знать, где болтается этот поц. — Надежда Яковлевна начала заводиться.

«Видно, здорово он ее достал».

— Он уже месяц здесь не появляется и, надеюсь, не появится. Еще вопросы есть? Я буду не я, если этот господин Никольский еще хоть раз переступит порог дома порядочной женщины.

— Извините, я повторю свой вопрос. Не знаете ли вы, у кого можно найти вашего супруга? Кто его друзья, товарищи...

— Собутыльники.

— Пусть даже так...

Весь шлак, который накопился в душе этой дамы, она вывалила на головы двух оперов. Медведь только успевал отсекать залпы ненужной информации, сортируя полезную и важную. Подобные информационные фонтаны с одесского Привоза он относил к категории экологически опасных. Они несли заряд радиоактивной злобы на мужа, его друзей, власть в лице начальника ЖЭКа, на экономику и политику, а в итоге — на все человечество. Характеристики были по-одесски убийственными: впору предупреждать об ответственности за заведомо ложный донос.

Наконец поток иссяк. Поникла и сама Надежда Яковлевна.

— Еще что? — спросила она усталым голосом.

— У вас его фотографии нет? — Медведь решил грести широким неводом.

— Не знаю, сохранилась ли... — Надежда Яковлевна полезла в тумбочку. Домашний архив — кипа фотографий со смятыми углами — хранился в огромном целлофановом пакете. На снимках были младенцы-голыши — память о детстве, старики и старухи, люди в мундирах, какие-то свадьбы, похороны....

Многие фотографии были порезаны. На них явно не хватало некоторых персонажей.

— Вот потому и говорю, что, может, не сохранились...

«Никольского в порыве злобы отрезала».

Однако среди развала лиц, пейзажей и жанровых сцен Никольский все-таки нашелся. В солидном двубортном костюме он сидел за столом в компании импозантных мужчин. Снимок был цветной, следовательно, свежий.