Председатель (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 49

Наконец, на площадь вступила Первая Конная, впереди, на броневике, катился сияющий Нестор.

По военной дороге

Шёл в борьбе и тревоге

Боевой восемнадцатый год.

Были сборы недолги,

От Кубани до Волги

Мы коней поднимали в поход.

— Что, песня тоже из писем? — пихнул я в бок Андронова.

— Ага, — согласился он. — Но так себе, ты послушай, “Среди зноя и пыли мы с Махною ходили”, это же ужас, а не слова!

— Ну так поют же!

На Дону и в Замостье

Тлеют белые кости,

Над костями шумят ветерки.

Помнят псы-атаманы,

Помнят польские паны

Пролетарские наши клинки.

Под военных поговорить подошел Фрунзе и тоже помянул англичан — гадят в Туркестане, возбуждают мелкие нации к свободе. Вот казалось бы, что у нас, что у англичан в основе одно — у них свобода и закон, у нас воля и справедливость, а какая громадная разница! А потому, что свобода — для одного, а воля — для всех, и точно так же с законом и справедливостью.

— Банды мы, конечно, гоняем, — продолжал Миша, — но они будут множится, пока мы не дадим воду сартам. Будет вода — они сами любую банду закопают. Михаил Дмитриевич, можно как-то ускорить строительство канала?

— Пока никак. Вырыть-то мы выроем, да надо облицовку делать, а то половина воды впустую уйдет. Сейчас разные эксперименты идут, вроде с бетонным полотном что-то получается, как будет приемлемое решение — сразу и начнем.

Строить. Чем больше я кручусь в этой политической каше, тем больше хочу строить. Может, мне на пенсию податься и заняться, наконец, профессией? Уйти, как Дэн Сяопин, со всех постов, пусть сами разбираются. Наверняка смогут, незаменимых у нас нет, а в крайнем случае я и вмешаться смогу.

Над площадью, весело гудя моторами, прошла тройка красных Дуксов М1920 и рассыпала над колоннами и зрителями тысячи листовок. А красивая машина получилась у инженера Поликарпова, прямо И-15, только пока на минималках…

Я задрал голову в небо и прикрыл глаза ладонью от солнца. Высоко в синеве плыли маленькие облачка, пролетал легкий ветерок, за Василия Блаженного удалялись новенькие самолеты… Эх, хорошо в стране Советов жить! Как там дальше-то? Красный галстук с гордостью носить? Надо бы вспомнить, давно я писем не писал… только Дашин “Ундервуд” на новую машинку поменять, он свое дело сделал.

Глава 20

Лето 1920

Праздник кончился и начались те самые суровые будни, три недели недоконгресса недокоминтерна вымотали меня почище первой русской революции. Возраст, наверное, семьдесят два года, не шутка. А может, оттого, что все время перескакивал с языка на язык — то на французский, то на немецкий, то на английский, изредка возвращаясь к русскому. Столько раз за день переключался, что под вечер порой сам не понимал, с кем и на каком языке говорю.

Большинство зарубежных гостей собралось на празднование Первомая, да так и осталось в Москве почти до июня, вырабатывая принципы нового интернационала. Стремительная советизация Италии, Польши и Германии многим кружила голову почище шампанского и мираж мировой революции манил, как никогда. Опять же, извечная мечта левой интеллигенции — диктатура пролетариата в лице самой левой интеллигенции. Да еще некоторые товарищи приехали нелегально, а подпольная работа весьма способствует радикализации, так что лозунг “Даешь Париж! Даешь Лондон!” если не провозглашался с трибун, то в умах точно витал.

С этими вот иллюзиями и настроениями я и воевал. По очевидным причинам Ленин “Двадцать одно условие вступления в Коминтерн” не написал, условия выработали иные. В первую очередь — объединять всех, кто за Советы, как форму общественного устройства, наиболее близкую и понятную рабочему классу. И что интересы этого самого рабочего класса в приоритете. Специально написали завуалированно — буржуев не пугать, пол бетонный, — но чтобы любой грамотный социалист тут прежде всего увидел слова “отмена эксплуатации человека человеком” и “общественные формы собственности”.

Главными моими оппонентами выступали Никола Бомбаччи и Герман Мюллер. Первый больше по итальянской живости характера — заносило его буквально по каждому вопросу, да еще горячность в споре почти всегда приводила к “срачу в комментах”. Второй наоборот, упертый в социал-демократическую программу и ни шагу от нее. И чего он не в консерваторах?

А уж когда они между собой сцеплялись… очень наши дискуссии оживляли склоки холодного рассудительного немца и шило-в-заднице-итальянца. Выглядело весьма забавно, мелкий Никола приходился солидному Герману по плечо и наскакивал на него, как собака на медведя.

Впрочем, по вопросам работы в профсоюзах и кооперативах у них было трогательное единогласие, разве что Мюллер полагал достаточным поддержку и агитацию в уже существующих, а Бомбаччи разделял постулат о всемерном создании новых, в дополнение к имеющимся. А вот по рабочему контролю они, наоборот, расходились вплоть до ругани, приходилось их буквально по углам ринга растаскивать. Но стоило перейти к созданию общественной собственности, то бишь кооперативов, как опять полное согласие, разве что не остывший Никола продолжал подкалывать немца.

— Зачем создавать новые организации, если есть старые, опытные, обладающие ресурсами и уважением в обществе? — упрямо гнул свое Мюллер.

— Рабочие не верят старым, реформистским, организациям! Живое творчество масс требует новых форм! — вспыльчиво возражал Бомбаччи.

— Право меньшинства разрушает единство действия и дисциплину! — бетонной глыбой упирался Мюллер.

— Право меньшинства позволяет расширить движение и приучать к совместным действиям! — с отчаянной жестикуляцией втолковывал Герману итальянец.

Пункт этот вызвал самые большие споры, но без него широкий фронт, который мы включили в основные методы будущего Интернационала, невозможен. Очень трудно шла идея, что меньшинство, несогласное с решением большинства, имеет право не участвовать в его выполнении, но обязано не мешать и не агитировать против него.

Ситуацию перломил основной докладчик по широкому фронту — китаец Чэнь Дусю, у них там как раз складывался союз с Гоминьданом. Причем именно Гоминьдан был на первых ролях и обладал подавляющей численностью. Тут-то все и призадумались.

С Чэнем мы общались на французском, а по самым интересным, кулуарным вопросам я выдернул в качестве переводчика Ян Цзюмина.

— Товарищ Чэнь, вам обязательно нужно создавать свои вооруженные силы. Совместные отряды с Гоминьданом это хорошо, но доктор Сунь не вечен, его преемники могут иметь другие взгляды на союз с Советской партией.

— Да, мы уже ведем такую работу, — кивал лысеющей головой китаец, — нам очень помогают ваши товарищи в Маньчжурии. Туда в последнее время большой поток беженцев, вот мы и стараемся использовать его.

— И как, получается?

— О да! В первую очередь благодаря поведению русских. Понимаете, у нас очень конфуцианское отношение к жизни. Так вот, ваши командиры и служащие полностью соответствуют канону цзюнь-цзы, “благородного мужа”, в отличие от китайских офицеров и чиновников.

— То есть?

— Они люди долга, — Чэнь отпил чая, заваренного Яном, возвел глаза к небу, просмаковал и продолжил. — Никому из ваших не придет в голову, например, продать рис своего полка, деньги положить в карман и оставить солдат голодать.

Криво усмехнувшись, я подумал, что до конфуцианского идеала все-таки далеко, хотя в Маньчжурию посылали служить не самых худших. Но что же тогда творится во всех этих китайских военных кликах?

— Советские видят в нас братьев, не “кули”, не “ходя”, а именно братьев. И нам очень легко объяснять новичкам, что такое международная солидарность и как должен выглядеть антиимпериализм.

По кооперативами отличные наработки привез из Палестины Цви Радомисаль, с которым сразу полез брататься товарищ Ульянов, а я, после некоторого ступора, опознал Гришу Зиновьева. Вообще, идея создания массовых самоуправляемых организаций очень окрепла после того, как мы одного за другим свозили иностранных гостей в подмосковные артели и на московские заводы, посмотреть на кооперативы и профсоюзы живьем.