Дикий, дикий запад (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 42

Точно не наблюдалось.

Я не поленилась поднять шелка и хорошенько потрясти, но ничего-то кроме костей, остатков волос и кучи украшений не натряслось. Пауков и тех не было.

К счастью.

Не люблю.

Хорошо… если не корона, то чего? Так, что там маменька говорила… ага, про печатки герцогские, которые являются не просто колечками, а родовым наследием. И там много чего.

Главное, что печатки.

И медальки. Ну, медальоны, то есть. Правда, их не герцоги носили, а бароны вроде. Или баронеты? И вообще чем одни от других отличались? Ладно, это не важно.

Значит просто прибираем золотишко. И надеемся, что средь найденного – а золотишка на покойнике, как я успела убедиться, имелось немало – будут те самые символы власти, которые так вперились сиу.

- Извини, - сказала я на всякий случай. Не знаю, бессмертная ли у него душа, и где она, в пекле мается или сопит у меня над ухом, главное, чтоб не мешалась.

Перстней на сухих пальцах, которые рассыпались, стоило прикоснуться, уместилась дюжина. И главное, собирала я их на карачках, ибо с костей золото осыпалось, рассыпалось и одно даже под трон закатилась. Вот знала я, что там подвох! Не может этакая громадина сплошною быть.

Деревянный он.

Ну, я за колечком руку сунула, не сразу само собою, даже подумала было, что не стану сувать, но усовестилась. По закону подлости может статься, что этот вот перстенечек хиленький и окажется тем самым ну очень нужным сиу символом власти.

Руку я сунула и… поняла, что трон-то внутри пустой!

- Эдди! – завопила я, уже не стесняясь особо. А что? Тихо тут. Покойники не в счет. Они стерпят. – Трон внутри пустой!

И совсем легла. Лежа, оно лучше видно. Правда, пока мне видна была только пыль, что несколько сродняло меня с этим вот местом. И вообще, вон, мамаша Мо ругается, что у меня под кроватью пылища и беспорядок. Так что про меня говорить, когда у самого Солнцеподобного тоже под троном не убирают.

- А что под ним? – доорался Эдди.

- Пыль!

Я чихнула и нос вытерла, правда, от этого чихать только сильнее захотелось. Ну и руку сунула опять за колечком треклятым. Еще подумалось, что я вот тапочки свои под кровать прячу. И кружки, когда удается с чаем наверх прошмыгнуть, и книги, и прочие очень полезные вещи. А если и…

Представился вдруг наш Император.

Ничего такой мужчина, повышенной солидности, и на троне. Сидит он, значит, сидит, а потом устал и… куда ему совать этот венец со скипетром вместе совать?

Гм…

Но с другой стороны неприлично императору под троном шариться.

С третьей… он же ж император. Кто ему скажет, что прилично, а что нет? Тем более пальцы мои наткнулись на что-то, совсем даже на кольцо не похожее. Это что-то было гладким и сразу зацепить не вышло. Я пыхтела, матюкалась, позабывши уже и про императоров, и про остальное, но выцарапала-таки длинную коробочку самого древнего вида.

Узенькая.

И высотою в два пальца. В такой дудки хранить хорошо. Или… почему бы и нет? Может, у здешнего императора или как они там его величали, увлечение имелось.

Я коробку попыталась открыть, да не вышло.

Потрясла. Прислушалась. А если пустая? С другой стороны, кому взбредет в голову прятать под троном пустую коробку?

Нет, прихвачу.

А там, внизу и решу, что да как… в общем, остальное золотишко я кое-как распихала по карманам. А что не влезло – не влезло много – скинула на шелковую мантию. Благо, за сотни лет та даже не выцвела. Умели же делать.

Так с мешком в одной руке, с коробкой в другой и карманами, набитыми золотишком, я и спускалась. А спустившись, сунула все сиу.

Только та не взяла.

Шарахнулась.

И сказала:

- Пора. Если желаем выбраться до темноты.

Выбраться я очень даже желала. И не только я.

Глава 24 О том, что женщины всегда найдут общую тему для разговора

Глава 24 О том, что женщины всегда найдут общую тему для разговора

Чарльз все-таки сделал слепок города. Пусть издалека, но все одно видны были и грязные скопления лачуг, и великолепные, пронизанные заходящим солнцем, стены дворца. Слепок он перенес на камень, который захватил с собой скорее по привычке, чем и вправду надеясь увидеть в пути что-то интересное.

- Идем, - Эдди сплюнул и передернул плечами. – Гадостное место.

Заговорил он только здесь.

И не он один.

Из города уходили быстро. И отступление это больше напоминало побег, им по сути своей и являясь.

Чарльз запомнил немного.

Бесконечные лабиринты дворца и после – сада, который за прошедшие годы должен был бы одичать, но не одичал, а умер. Деревья, кусты, травы и цветы стояли, словно пеплом припорошенные. И стоило сделать шаг, этот пепел поднялся, закружился, зашептал, что не стоит спешить.

Что он помнит, каким все было в прежние времена.

И готов рассказать. Если, конечно, Чарльз задержится.

Чарльз прибавил шагу, подозревая, что если возьмет и задержится, то его тут и оставят. Прочие пепла то ли не видели, то ли силы воли хватало внимания не обращать. А он…

Он споткнулся, когда из пепла вылепилось лицо Августы.

- Чарли, - позвала она.

И Чарльз остановился.

Он прекрасно отдавал себе отчет, что этот пепельный призрак – не настоящая Августа. Что сестры здесь нет и быть не может, но все равно остановился.

Замер, вглядываясь в такое родное лицо.

- Чарли, ты уже уходишь? Не уходи, Чарли. Мне так плохо без тебя!

- А ну пошла отсюдова! – рявкнула Милли и тишину сада разорвал выстрел. – А ты не стой дураком, не видишь что ли, силу тянет.

Голова и вправду слегка закружилась. И потому, когда его подхватили под руку, Чарльз не стал возражать. Более того, рядом с этой женщиной он чувствовал себя в безопасности. Это было напрочь неправильно, ибо женщина должна ощущать себя в безопасности рядом с мужчиной.

Но вот…

Сад сменился дорогой.

Дома.

Снова площадь с её туманами, которые сделались ярче, красочней. И теперь, пожалуй, Чарльз мог увидеть куда больше, чем прежде.

А он отвернулся.

И крики умирающих еще долго неслись в спину, пока не сменились мерзким шепотком:

- Это ты во всем виноват! – голос раздавался прямо в голове, такой холодный и строгий. – Ты был плохим братом, поэтому она ушла.

Кажется, Чарльз споткнулся, но упасть ему не позволили.

- Опять? – темные глаза Милли смотрели серьезно. – Эдди позвать?

- Не надо! – голова еще не отошла от прошлого раза. – Просто… ругается.

- Что виноват?

- Ага. И… тебя?

- Ворчит, что мамаша Мо. Та меня вообще дьявольским отродьем называет, - сказала Милли доверительно. – Одного раза даже водой облила. Освященной.

- И как?

- Да никак… сказала, что слаба освятили, если мои бесы при мне остались.

- А…

- Эдди тоже поливала. Но не из ведра! – похоже данное обстоятельство оскорбляло Милисенту до глубины души. – Так что… этот голос по сравнению с мамашей Мо – ерунда сущая. Погоди, вот вернемся, она и тебя воспитает.

Если вернемся.

- Думаешь…

- Это вроде собаки, - Милисента поморщилась. – Я… не знаю. Тут вроде смотришь и что-то понимаешь, для чего оно. А что-то нет. Оно не живое. И не было живым никогда. Но стоит, чтоб те, кто тут живет, не разбегались. Обыкновенного человека заморочит. И не человека тоже. Но ослабло за столько времени.

И подтверждением её слов стало эхо гнева, долетевшее до Чарльза.

Оно коснулось всех.

И утихло.

Потом город вдруг как-то взял и закончился. Пролетели мимо полуразвалившиеся лачуги, вид которых больше не вызывал удивления, и лошади, почуяв близость свободы, сами прибавили шаг.

Степь встретила седой травой, на которую уже ложились тени. Привстав на стременах, Чарльз обернулся. Сердце давило и что-то дурное, подхваченное там, в городе, шептало, что стоит бы вернуться. Это же удивительное место.

Его нужно изучить.

Тщательно.