Лекарь (СИ) - Смитт Таня - Страница 43

«Ты поправишься, Тихон, — начал миротворец Женька, едва мы остались один на один с покосившейся стенкой, — речь к тебе уже вернулась, значит и остальное тоже сможет восстановиться. К слову, если не демонстрировать твою жуткую пасть, тебя можно назвать весьма привлекательным. Тихомира просто не до конца оценила все твои скрытые достоинства.»

Подобные ободрения звучали слишком жалостливо, чтобы вернуть мне прежнюю уверенность, и я переключил Женькино внимание на более насущные дела. До самого обеда мы провозились на заднем дворе, восстанавливая руины сарая. Тихомира время от времени наведывалась к нам, останавливаясь в нескольких шагах и придирчиво оглядывая результаты нашей неторопливой работы. В таком режиме мы провели несколько дней, неизменно каждое утро отправляясь во двор исполнять разные поручения. Женщина держалась с нами приветливо, однако к откровенным разговорам не стремилась, поэтому для нас стало большой неожиданностью появление однажды утром пары детишек-погодок. Тихомира возилась с обедом в доме, и поэтому мы стали первыми, кто попал в поле зрения любопытной детворы.

«Привет, — довольно решительно обратился к нам карапуз лет пяти, — вы с мамкой живете?»

Женька весело хрюкнул, а я решил промолчать, не уверенный в красоте звучания собственной речи.

«Мы помогаем ей по хозяйству, — уточнил мой приятель, незаметно подмигивая мне, — а вы откуда тут взялись?»

«Нас бабушка выгнала, — охотно объяснила девчонка, выглядевшая немного постарше, — сказала, чтоб обратно уматывали, а то мамка новых хахалей завела. Вот мы и вернулись. Вы к ней надолго?»

Женька пожал плечами, становясь серьезным.

«Пока не выгонит,» — отозвался он, прилаживая доску к забору.

«Значит ненадолго, — резюмировала девочка и презрительно скривилась. — ее прошлый хахаль три недели продержался. А кто вы такие?»

Девчонка сообщала интригующие подробности так естественно, как будто в Нордсвилле считалось доброй традицией менять мужиков каждую пару недель. Во мне заговорил шкодливый пацан, и я решил наглядно объяснить странной девчонке, кто на этот раз поселился в доме их матушки. Откинув с морды неизменный шарф, я «приветливо» улыбнулся, чем вызвал у девчушки бурю неподдельного восторга. Мальчишка же попросту зажмурился, выражая полное нежелание поддерживать со мной дружеские отношения.

«Ух, ты, — искренне восхитилась она, — чудище! А ты чего такой? Я на ярмарке осенью видала громадную собаку, всю черную и пасть у нее такая же была. Ты тоже собака?»

Я замотал шарф обратно и только кивнул. Хулиганский азарт прошел, когда я вспомнил, что отныне я вынужден вызывать только такую реакцию у всех, кто не побоится глянуть в мою сторону. Дети еще некоторое время переминались с ноги на ногу, поглядывая на новых гостей, после чего направились к дому.

«Вот так, друг мой Женька, — подвел я итог состоявшимся переговорам. — милая хозяюшка превратилась в обычную любительницу погулять, а заодно и подлатать пошатнувшееся хозяйство. Пойдем обедать, приятель, забор готов.»

Женька коротко кивнул и, сложив инструмент, зашагал к дому. Тихомира снова радовала нас разносолами, старательно демонстрируя скромность воспитания и кроткость нрава.

«А что же детвору не позвали, хозяюшка? — поинтересовался нетактичный Женька, — тут на всех хватит.»

Тихомира, не меняя смиренного выражения милого личика, только махнула рукой.

«Наиграются, сами прибегут, — равнодушно отозвалась она, — видать к трактиру помчались, на пожар глядеть.»

«На пожар? — тут же заинтересовался Женька, — в трактире?»

Мне на память пришли события недельной давности, с шумными разборками и битьем посуды, состоявшимися в упомянутом трактире. Не удержавшись, я решил впервые подать голос.

«В трактире у Гурвина?» — глухо проговорил я, прилагая к изложению фразы все усилия.

Тихомира вздрогнула от непривычного звучания и кивнула.

«Гурвин жадный и злой человек, — неожиданно произнесла она, — у него много недругов. Последнее время его оставили в покое, забыли про его существование. Но неделю назад его главный соперник в ночлежном деле снова объявился. Гурвин ему монет должен, да все никак не отдаст. Вот конкурент и злиться. Ночью к нему заявился, драку учинил. Мебель поломал, посуду побил. Да и поделом!»

Местные разборки конкурирующих организаций не вызвали во мне никаких эмоций. Во все времена люди топили друг друга, пытаясь выжить в условиях жесткого бизнеса, поэтому и Гурвин, и его взыскательный собрат по цеху оставил меня равнодушным.

Жизнь в Нордсвилле постепенно возвращала нам размеренное и неторопливое восприятие действительности. Время, проведенное в провинциальном городишке можно было сравнить с переваренным киселем, вязким и безвкусным. Через пару дней после пожара в трактире милая Тихомира известила нас о закончившихся домашних делах и намекнула на скорое расставание.

«У семейства ежей недавно крыша обвалилась, — сообщила она нам шокирующую новость, прощаясь у порога, — вы можете помочь им, я думаю, они не откажут.»

Женька, едва сдерживая ржач, с трудом уточнил адрес несчастного семейства и поблагодарив за приют, уверенно зашагал прочь.

«Пойдем, поживем у ежей, — пробормотал он, отыскивая нужную улицу, — кем бы они не оказались. А когда мы отремонтируем здесь весь город, пойдем обживать новые территории.»

Загадочное семейство к ежам не имело никакого отношения. Хозяин, огромный плечистый мужик, настороженно выслушал наши предложения, и нехотя посторонился, пропуская в дом.

В день знакомства мы узнали от любезной госпожи Ежихи, что подобная практика проживания давно принята в благородных семействах и ничего, кроме уважения, не вызывает.

«А всякие нездоровые фантазии оставьте при себе, молодые люди, — наставительно объявила матрона в ответ на наши двусмысленные комментарии».

Конечно, вместо того, чтобы таскаться по чужим дворам, нанимаясь на работу, мы могли бы заночевать в какой-нибудь канаве, а наутро стащить пару кусков пирога на местном рынке. Однако давние отголоски воспитания диктовали нам свои условия, не позволяющие скатываться в маргинальную бездну. К тому же мне начинало нравиться шокировать наивных граждан своим нестандартным видом. Мы с Женькой давно приняли обнадеживающую мысль о полном неведении местных о мировых катастрофах и катаклизмах, и уже без опасения демонстрировали пугающие последствия незнакомого им недуга. Господин Еж, впервые увидев мои чудовищные лапы в сочетании со слюнявой мордой, долго шептал слова молитвы и взмахивал руками, ограждая себя от потусторонней скверны. Потом, немного пообвыкнув, на второй день уже с видимым, почти научным интересом разглядывал мою пасть, норовя влезть в нее грязными пальцами.

«Как же тебя так угораздило? — сокрушался он, не отводя от страшной рожи любознательных глазок, — такой молодой и такой уродливый, бедолага!»

Главе Ежей было незнакомо чувство такта, впрочем, он и не скрывал свою невоспитанность, неустанно повторяя о простоте местных нравов и открытых людях. Весь второй день мы провели с Женькой, латая прохудившуюся крышу, то и дело прыгая вверх-вниз, и мечтая о крепком здоровом сне. Даже мое почти звериное здоровье сдавалось под натиском требовательного Ежа, неизменно появляющегося во дворе контролировать нашу работу, и время от времени угощать весьма сытным не то обедом, не то очередным завтраком.

«Силы должны восстановиться, — наставительно повторял он, пичкая в нас куски прожаренного мяса и домашнего сыра, — иначе не будет слаженной работы!»

Когда, наконец, с крышами было покончено, добросердечный хозяин снова пригласил нас к богато накрытому столу. Что говорить, в Нордсвилле пожрать любили. С каждого края необъятной обеденной мебели свисало по внушительному куску копченого мяса, а центр стола украшали обязательные пироги с разными начинками. Женька только вздохнул, незаметно хлопая себя по отожравшимся бокам.

«Тихон, я не хочу обидеть хозяев, но неужели это их ежедневный рацион? — прошептал он, наклоняясь к моей слюнявой морде, — всего этого мне хватило бы на год. Я больше не могу столько жрать, сотвори нам какое-нибудь чудо, избавляющее нас от беспрерывного жрача.»