Таинственное наследство - дю Террайль Понсон - Страница 2

— Это артист, капитан, — отрекомендовал Коляр в то время, когда капитан Вильямс приготовлялся заглянуть в отверстие. — Я вполне уверен, что из него вышел бы превосходный юрист или дипломат, если бы только он не поссорился с рыжей, которая отправила его на морские купанья в Рошфор. Хотя его настоящее имя шевалье д'Орни, он для предосторожности называет себя Бистоке.

Очень неглупый парень, недурно плутует в ландскнехт, а в случае нужды он умеет довольно чисто владеть и ножом. Он настолько сухопар, что, пожалуй, пролезет и в игольное ушко.

— Увидим еще, — заметил довольно презрительно капитан.

Вскоре вслед за Бистоке пришли один за другим рослый рыжий детина — Муракс и маленький человек с зеленоватыми глазками — Николо.

— Это друзья, — продолжал пояснять Коляр, — Муракс и Николо дружны между собою лет, пожалуй уж, двадцать; в Тулоне они десять лет носили одинаковые побрякушки и до того подружились, что по выходе из острога вступили в товарищество. По воскресеньям Муракс скачет через барьеры, одетый Геркулесом, а Николо — шутом или иногда для разнообразия паяцем. Они могут быть полезны для вашего сиятельства.

— Да, эти мне больше нравятся, — ответил лаконически капитан.

Вслед за этими уличными артистами Коклэ был осчастливлен посещением высокой личности с красно—рыжими волосами. На этом госте была надета синяя блуза, а его руки были черны, как у кузнеца.

— Это наш слесарь, — заметил Коляр.

Вильямс кивнул головой.

За слесарем следовал толстенький господин, отчасти плешивый, но очень пристойно одетый, в белом галстуке и синих очках. Он нес под мышкой черный кожаный, портфель.

— Это писец одного нотариуса, — пояснил Коляр, — разные обстоятельства вынудили г. Ниворде оставить своего хозяина и открыть свою конторишку. У него капитальный почерк, с помощью которого он может подделываться под все руки — что делать! Особенная страсть к перу!

— Ну, это увидим, — заметил опять Вильямс.

Остальные четыре посетителя были настолько незамечательны, что о них не стоит даже и говорить.

Скоро смотр окончился.

— Угодно вам выйти к ним, ваше сиятельство? — спросил тогда Коляр.

— Нет, — ответил Вильямс.

— Как! Разве вы недовольны ими?

— И да, и нет, но я желаю вообще оставаться неизвестным для них и иметь дело с этим обществом исключительно через тебя.

— Это как вам угодно.

— Завтра мы увидимся и тогда посмотрим, что можно сделать хорошего из этих молодцов.

Сказав это, Вильямс отошел от своего наблюдательного поста и тихо вышел на лестницу, предварительно шепнув Коляру:

— Завтра в тот же час и на том же месте.

И затем он скрылся на лестнице, а Коляр вошел к своим людям.

Вильямс из Змеиной улицы отправился на набережную, а оттуда вышел на площадь Шатле. В эту минуту из улицы Сент—Дени выехала карета. Кучер ее крикнул «берегись»! и проехал так близко от капитана, что Вильямс, бросив взгляд в карету, не мог не заметить сидящего в ней.

— Арман! — вскрикнул тогда он, но экипаж ехал так быстро, что человек, которого Вильямс назвал Арманом, наверное, не успел даже заметить его и услышать его глухой крик.

Капитан был глубоко поражен этой встречей и с минуту неподвижно смотрел на удалявшийся Экипаж, но потом вздрогнул и медленно, с глубокой ненавистью крикнул:

— А! Вот мы когда встретились—то, любезный братец, ты — бессмысленное воплощение добродетели, и я — олицетворенный дух зла и порока! Ты, конечно, мчишься утешить какое—нибудь горе украденным тобою золотом?! Хорошо же, я воротился и хочу золота и отмщения.

На следующий день Вильямс не заставил себя ждать и исправно пришел на свидание с Коляром, под мостовую арку.

Коляр уже был там и при первом свистке немедленно появился перед своим капитаном.

— Капитан, — проговорил он внушительно, — я, кажется, нашел превосходный след!

Вильямс молча взглянул на него.

— Дело идет о двенадцати миллионах, — добавил уже тихо Коляр и увлек своего начальника под мостовую арку.

II

Дня через два после свидания капитана Вильямса с Коляром, служившим еще в Лондоне под его начальством, в улицу св. Екатерины въехала барская карета и остановилась у одного старинного великолепного дома.

Из этой кареты вышел мужчина и вошел в этот дом, где его встретил старик с седыми волосами и бакенбардами.

Он торопливо подошел к приехавшему и сказал ему с живостью:

— Я сильно беспокоился за вас, вы никогда так не запаздывали.

— Бедный мой Бастиан, — ответил ему Арман де Кергац (так как это был именно он), — для того, кто хочет делать добро, время — ходячая монета, которую надобно тратить решительно и без всякого сожаления.

И, сказав эти слова, молодой человек вошел в отель. Войдя в свой кабинет, Арман сел в кресло к письменному столу.

— Вы, конечно, ляжете теперь почивать? — спросил его Бастиан.

— Нет, друг мой, мне необходимо написать еще несколько писем, — ответил ему тихо Арман.

— Вы убьете себя этой работой, — заметил ему отеческим голосом старик.

— Бог милостив! Я служу ему, и он подкрепит меня и сохранит мою бодрость и силу.

В это время в дверь комнаты слегка стукнули.

— Войдите, — сказал Арман, удивляясь подобному несвоевременному визиту.

Дверь отворилась, и на пороге появился уличный комиссионер в сопровождении слуги.

— Граф де Кергац? — проговорил вошедший.

— Я, — ответил ему Арман.

Комиссионер поклонился и подал письмо.

Почерк был незнакомый…

Граф взглянул на подпись и прочел: «Кермор». С этим именем у Армана де Кергаца не было сопряжено никаких воспоминаний.

— Посмотрим, что это, — прошептал он и тихо прочел:

Арман пристально посмотрел на комиссионера.

— Как зовут вас? — спросил он, несколько подумав.

— Коляр. Я живу в отеле г. Кермора, и швейцар поручил мне отнести к вам это письмо.

И при этих словах Коляр состроил преглупую физиономию.

— Где же живет эта особа?

— Улица Сент—Луи.

— Лошадей, — лаконически приказал Арман.

И спустя двадцать минут после этого, карета графа де Кергаца въезжала уже в ворота мрачного, старинного дома. Окна первого и второго этажей этого дома были герметически закрыты так, что сквозь них не пробивалось почти ни малейшего света.

Старый слуга, отворивший ворота, высадил Армана из кареты и почтительно сказал:

— Не угодно ли будет графу следовать за мной?

— Иду, — ответил ему Арман.

Поднявшись по лестнице и пройдя целый ряд мрачных зал и комнат, слуга, наконец, приподнял портьеру, из—за которой блеснул свет.

Арман находился в спальне.

Посредине ее стояла кровать старинной работы, с позолоченными столбиками и шелковым полинялым балдахином. На ней лежал сухой, худенький старичок с пожелтелым лицом и совершенно лысою головой.

Он приветствовал Армана рукою и указал ему на стул, стоявший у изголовья его кровати.

Слуга осторожно вышел и запер за собою дверь.

Арман с удивлением смотрел на этого старика, ему не верилось, чтобы он был так близок к смерти.

— Милостивый государь, — начал старик, как бы угадывая его мысли, — я действительно не похож на умирающего, а между тем мой доктор — человек, вполне знающий свое дело и искусный, сказал мне, что в моей груди уже скоро должна лопнуть одна большая жила и что к девяти часам я не буду больше жить.

— Медицина иногда ведь тоже ошибается, — попробовал было утешить его Арман.

— О, нет, — ответил старик, — мой врач не может ошибиться. Но дело не в том, — продолжал старик, — я — барон Кермор де Кермаруэ и вместе со мною угаснет моя фамилия, по крайней мере, в глазах света; но во мне живет тайное убеждение, что в этом мире есть еще существо моей крови — мужчина или женщина. Я не оставляю по себе ни родных, ни знакомых, и вообще меня Некому будет оплакивать, так как я уже двадцать лет не выхожу за порог этого дома. Итак, в последние часы моей жизни мне стало грустно при мысли, что никто, кроме этого старика слуги — моего единственного собеседника этих последних пятнадцати лет, — никто не закроет мне глаз и что все мое громадное состояние за неимением наследников перейдет к государству. Мое же состояние громадно — в полном и точном смысле этого слова, и происхождение его столь же странно, как тягостна и ужасна для меня кара, которую господь бог Наслал за грех моей жизни.