Сокровище гугенотов - дю Террайль Понсон - Страница 5

— О, боже мой! — пробормотала Берта. — Это опять пришли они!

— Нет, — успокоил ее гасконец, — не бойтесь, эти люди — ночные птицы, боящиеся дневного света! — и он, прицепив шпагу, вышел открыть ворота.

Это пришел Крильон в сопровождении двух вооруженных дворян из королевской гвардии.

— Вот, — сказал он, — я пришел сменить вас. Мы трое останемся здесь, и миньоны уже не сунутся сюда!

— Это очень хорошо, спасибо вам, герцог, — ответил гасконец, — тем более что мне надо прогуляться по городу. Кстати, когда прибудет герцог Гиз?

— Его ждут утром.

— А герцогиня Монпансье?

— Мне кажется, она прибыла втихомолку этой ночью! — ответил Крильон, подмигивая. Гасконец представил герцога Берте, сказав:

— Я оставлю вас под охраной герцога Крильона. Это лучшая шпага в мире. Крильон поклонился и наивно возразил:

— После вашей — возможно! Гасконец накинул плащ и надвинул на самый лоб шляпу.

— Куда вы? — спросил Крильон.

— Пройтись, по городу и подышать воздухом, — с тонкой улыбкой ответил гасконец.

VI

Гасконец направился к уединенной уличке, спускавшейся прямо к Луаре. Он внимательно осматривал дома и вдруг воскликнул: «Ну конечно, это здесь! Вот и ветка остролистника!» — и с этими словами троекратно постучал в дверь.

В доме ничто не шевельнулось в ответ, но стук привлек внимание старухи-соседки; она высунулась в окно и спросила:

— Вам что нужно, барин?

— Здравствуйте, добрая женщина, — ответил гасконец, — я приезжий и ищу гостиницу для постоя.

— Но вы ошибаетесь, барин, — ответила старуха, — этот дом принадлежит прокурору, мэтру Гардуино, которому никогда и в голову не приходило пускать постояльцев!

— Но что значит в таком случае вот это? — спросил гасконец, показывая на ветку остролистника. — Это знак, которым во всех странах указывают на гостиницу.

— Ах, Господи Боже, — воскликнула старуха, — вы правы, бариночек! Но пусть я лишусь Царства Небесного и стану гугеноткой, если я тут хоть что — нибудь понимаю! Чтобы мэтр Гардуино, этот глухой скряга, стал держать гостиницу?.. Это невозможно!

— Однако вы видите, что это так!

— Уж не обошлось здесь дело без вмешательства дьявола, если только в последнюю неделю — надо вам сказать, бариночек, что меня целую неделю не было дома, и я вернулась в город только этой ночью, — ну так вот, если только мэтр Гардуино не умер, и его дом не купил кто-нибудь другой!

— Все это очень возможно, добрая женщина! — отозвался гасконец и постучал с новой силой.

Внутри дома послышался шум, затем дверь приоткрылась, и юношеский голос спросил:

— Кто стучится и что нужно?

— Гасконь и Беарн! — ответил ранний визитер.

Тогда дверь распахнулась; на ее пороге показался молодой человек лет двадцати двух и почтительно поднес руку гасконца к своим губам.

— Здравствуй, Рауль! — сказал гасконец.

— Здравствуйте, монсеньор, — ответил юноша. Гасконец проскользнул в дом, и Рауль — это был уже знакомый нам бывший паж короля Карла IX, красавец Рауль, о котором день и ночь мечтала пронырливая Нанси и который в течение минувшего времени пережил много приключений, — поспешил запереть дверь.

— Теперь поговорим, Рауль, друг мой! — сказал гасконец, усаживаясь верхом на скамейку. — Прежде всего не титулуй меня монсеньором.

— А как же прикажете называть вас?

— Зови меня сир де Жюрансон. Позволяю даже называть меня просто де Жюрансон. Рауль в ответ молча поклонился.

— Давно мы с тобою не виделись, милый Рауль! — продолжал гасконец.

— Целых два года! Но я употребил это время с пользой, как видите… и проложил себе дорогу…

— В сердце герцогини? — улыбаясь спросил гасконец.

— Ну вот!.. — скромно ответил Рауль. — Как знать?.. Может быть…

— Иначе говоря, ты изменил Нанси?

— О нет, я по-прежнему люблю Нанси!

— В таком случае?

— Я служу вам, ухаживая за герцогиней.

— А, это другое дело! Но поговорим серьезно. Когда вы прибыли?

— Вчера вечером. Старый Гардуино был предупрежден, он вывесил ветку остролистника.

— И герцогиня приняла его дом за гостиницу?

— Она ни минуты не сомневалась в этом!

— Ну а как она нашла самого Гардуино?

— Она далека от мысли предположить, что он — один из деятельнейших вождей гугенотов.

— Отлично! Как велика свита герцогини?

— Мы прибыли вдвоем с нею. Герцогиня никого больше не взяла, так как хочет пробыть в Блуа так, чтобы никто не подозревал о ее присутствии. Вечером у нее назначено совещание с герцогом Гизом, который должен прибыть сегодня утром.

— Значит, кроме тебя, никого нет при ней?

— Да, если не считать маленького пажа, которого граф Эрих де Кревкер с друзьями подверг жестоким истязаниям.

— Он, должно быть. очень любит их?

— Ненавидит, как я!

— А где герцогиня?

— Наверху. Она спит.

— Если бы я был уверен, что она не проснется, — улыбаясь сказал гасконец, — я поднялся бы к ней, чтобы посмотреть на нее во сне.

— Она очень чутко спит!

— Но я пришел сюда, во всяком случае, не для этого. Мне нужно повидать Гардуино!

В этот момент в глубине комнаты открылась одна из дверей и из нее показался маленький, сухощавый, сгорбленный старичок, вся жизнь которого, казалось, сосредоточилась лишь в глазах. И действительно, его взор горел совершенно юношеской энергией.

Не говоря ни слова, старик подошел поближе и стал внимательно всматриваться в гасконца. Когда же тот достал из кармана половинку золотой монеты, распиленной особенным образом, старик — это и был сам Гардуино — почтительно поклонился и сказал:

— Не угодно ли вам будет последовать за мною, чтобы убедиться в наших средствах?

— Пойдем! — ответил гасконец.

Гардуино провел его через целый ряд помещений, каждый раз тщательно затворяя за собою двери, и наконец спустился в хорошо замаскированный подземный тайник. Когда железные двери последнего, скрипнув, закрылись, гасконец так и ахнул: весь пол тайника был покрыт кучами золота и серебра.

VII

На больших часах замка Блуа пробило десять. Приемная королевских покоев была переполнена придворными, ожидавшими пробуждения Генриха III.

В одной из оконных ниш шептались между собой Келюс и Шомберг.

— Это животное Можирон навлек на нас неприятность, — сказал Шомберг. — Король лег спать в отвратительном расположении духа, повернувшись спиной ко всем нам!

— Король совершенно прав, — небрежно ответил Келюс. — Надо быть такими идиотами, как Можирон, д'Эпернон и ты, чтобы оторвать порядочных людей от приятного ужина и повести их в туман и мороз на неприятное приключение!

— А знаешь ли, этот бешеный гасконец убил бы нас всех друг за дружкой!

— Не исключая короля! Этим и объясняется для меня его дурное расположение духа: король не любит встречать людей, владеющих шпагой не хуже его самого!

— А Можирона ты видел сегодня?

— Он провел дурную ночь; его лихорадит, а голова распухла, словно тыква.

— А этот дьявол Крильон, которого нам уже совсем удалось было отодвинуть в тень, опять сразу вошел в милость короля!

В то время как миньоны разговаривали таким образом, в приемной послышался серебристый звук колокольчика, которым Генрих III обыкновенно оповещал пажей о своем пробуждении. Среди ожидавших началось сильное движение, а два камер-пажа, сидевших у дверей спальни на скамеечке, сейчас же вскочили и бросились к королю. Келюс, на правах первого камердинера короля, последовал за ними.

При входе его король отложил в сторону молитвенник, по которому читал утренние молитвы, и сказал:

— Здравствуй, Келюс! Как ты спал?

— Плохо, государь.

— Я тоже, вернее сказать, я вовсе не спал. Я провел ночь в размышлениях!

— Вот как? — сказал Келюс, который никак не мог понять, в хорошем или дурном расположении теперь король, настолько было непроницаемо лицо Генриха.