Похождения валета треф - дю Террайль Понсон - Страница 2

— Да ведь мы не торопимся, — возразил Ноэ. — Впрочем, пойду посмотрю сначала, в каком состоянии наши лошади! — Он Вышел, но через минуту вернулся снова и сказал: — Нечего и думать двигаться отсюда сейчас! Моя лошадь еще могла бы с трудом пробежать пять лье, но твоя, Гектор, ни в коем случае не дойдет до Монтлери и падет по дороге!

— Значит, ты хочешь переночевать здесь? — спросил Гектор.

— Как же иначе! — Это как будет угодно вашей чести, — заметил Летурно с явным неудовольствием, — но только у меня всего одна комната и одна постель!

— Ну что же, мы будет спать вместе! — ответил Ноэ, допивая вторую бутылку. — Черт возьми! Вот так знатное винцо! У меня уже отяжелела голова, и я буду отлично спать где угодно!

— А меня не разбудит даже пушечный выстрел! — ответил Гектор, еле ворочая языком.

Пандриль подошел к своему хозяину и шепотом обменялся с ним несколькими словами, а затем сказал гостям:

— Если ваша честь соблаговолит последовать за мной, то я укажу вам вашу комнату.

Ноэ и Гектор последовали за Пандрилем. Последний провел их в небольшую комнату с единственной кроватью, поставил здесь свечку на маленький столик и ушел, пожелав путешественникам покойной ночи.

— Ну-с, — шепнул Гектор, оставшись наедине с Ноэ, — а теперь ты, может быть, объяснишь мне, что это тебе вздумалось уверять кабатчика, будто мы едем в Монтлери, и к чему ты решил ночевать в этом отвратительном вертепе, когда мы в двух шагах от дома?

— Милый друг мой, — ответил Ноэ, — в этом кабачке чувствуется какая-то тайна, и притом преступная тайна. Почему кабатчик не хотел впустить нас и почему он лежит в постели совсем одетым с кинжалом в руках наготове? Тут явно что-то замышляется, но что именно? Вот это-то мне и хочется узнать!

— Но ведь нас не могут касаться замыслы кабатчика, — возразил Гектор. — Летурно не мог знать, что мы заедем сюда!

— Совершенно верно! Прямо это нас касаться не может, но косвенно — как знать? Не забудь, что кабатчик имеет многозначительную вывеску: «Добрые католики» и что в наше время, когда из религиозных вопросов сделали политический боевой лозунг, может быть, небесполезно проникнуть в тайну господ «добрых католиков»!

— Ну что же, — сказал Гектор, — будь по-твоему! Они не раздеваясь улеглись на подозрительную кровать, которая громко закряхтела под двойным весом их тел. Услыхав этот скрип кровати, Летурно сказал:

— Они легли и через час будут спать как убитые, потому что старое вино произведет свое действие!

— Да! — заметил Пандриль. — Сразу видно, что это — действительно важные господа! А как туго набит золотом их кошелек! Вот бы придушить их и воспользоваться их золотим!

— Болван! — ответил хозяин. — Стоит ли мараться из-за таких пустяков? Уж поверь, что у соседки золота и драгоценностей найдется побольше! И вообще, появление этих господ как нельзя более на руку нам. Сначала я был недоволен и боялся, как бы они не помешали нам, но теперь o в восторге от их прибытия. Подумай сам: наша проделка, наверное, наделает шума, и соседи начнут обвинять в преступлении меня; ну вот, эти господа, которые у нас ночуют, смогут засвидетельствовать, что я лежал больной в кровати. Поэтому я отпущу их завтра с миром, накормив отличным завтраком и напоив добрым вином!

— Вот гениальная мысль! — с восторгом воскликнул Пандриль.

— Однако, — сказал Летурно, — нужно посмотреть, что поделывают наши будущие свидетели! — С этими словами он разулся и осторожно пробрался к комнате, где «спали» Ноэ и Гектор. Послушав у дверей и не уловив за ними никакого движения, он вернулся к слуге и сказал: — Они спят!.. Собирайся!

Пандриль взвалил на плечи здоровенную железную полосу, Летурно проверил, хорошо ли вынимается из ножен кинжал и достал из шкафа сверток с рубленым мясом. Затем он вымазал себе лицо сажей и заставил сделать то же самое и Пандриля. После этого оба бандита на цыпочках вышли из кабачка.

Ночь была темна, вокруг не слышалось ни малейшего шума. Без малейшей помехи Летурно и его достойный сообщник добрались до забора беленького дома, где жила неутешная вдова. Мы уже упоминали, что этот забор был непроницаем, но кабатчик, очевидно, подготовил доступ в сад таинственной дамы, так как прямо направился к определенному месту, где несколько досок забора оказались раздвижными. Летурно и Пандриль пролезли через образовавшееся от раздвинутых досок отверстие и проникли в сад.

В этот момент на них со зверским лаем накинулась громадная черная собака.

— Вот тебе гостинец, друг Плутон! — сказал кабатчик, кидая собаке сверток рубленого мяса.

Пес схватил это мясо и сейчас же рухнул мертвым на землю.

— Теперь нечего терять время! — сказал Летурно, направляясь в сопровождении Пандриля к домику.

III

Читатели, наверное, уже догадались, что таинственная женщина, жившая в беленьком домике у Монмартрской заставы, была наша старая знакомая Сарра Лорьо.

С той поры, как мать Генриха Наваррского умерла от яда отравителя Рене, прекрасная Сарра бесследно исчезла, оставив письмо, в котором сообщила, — что она уезжает в далекое путешествие, цель и назначение которого в данный момент не может назвать. Напрасно искали ее Генрих и Ноэ — они не могли найти ни малейшего следа красотки-еврейки. На самом же деле Сарра вместе со своим верным слугой Вильгельмом Верконсином поселилась в известном нам домике.

Мы уже знаем, какой замкнутой жизнью жили они там. Единственным развлечением Сарры были вечерние прогулки по садику, но за границу владений она никогда не выходила. Однако это не мешало ей живо интересоваться всем, что касалось обожаемого ею Генриха Наваррского. С помощью Вильгельма она разузнала от горожан и солдат обо всем, что касалось событий в Лувре, и с каждым днем ее беспокойство за Генриха все возрастало. Она не могла понять, что удерживает ее в Париже, где все дышало мрачным заговором против гугенотов и их вождя. Ей страстно хотелось, чтобы наваррский король вернулся к себе, где он мог быть в сравнительной безопасности. Но в то же время она чувствовала полное бессилие сделать что-либо.

О, конечно, она знала, что ее личное влияние могло бы принести некоторые результаты. Но она более всего на свете хотела, чтобы Генрих забыл о ее существовании. Ведь она была помехой его супружескому счастью, ведь мысль о ней, Сарре, могла отнять у Генриха часть его любви к Маргарите. И с самоотречением истинно любящей женщины Сарра думала только о том, как бы подействовать на Генриха, как бы заставить его уехать из Франции, не разрушая в то же время его семейного согласия.

В тот день, когда Ноэ и Гектор подъехали к кабачку злодея Летурно, красавица-еврейка как раз получила через посредство Вильгельма крайне тревожные сведения и мучительно ломала голову над тревожным вопросом, что ей сделать, чтобы подействовать на Генриха, не выдавая своего убежища? В конце концов она решилась написать ему письмо, которое Вильгельм должен был отнести на следующий день Миетте. Пусть графиня Ноэ скажет, будто это письмо принес ей какой-то заезжий путник из провинции!

Это решение показалось Сарре наилучшим, и, отпустив Вильгельма спать, она уселась за письмо.

Однако не успела она написать и несколько строчек, как в саду послышался бешеный лай Плутона. Молодая женщина вздрогнула и прислушалась. Лай смолк, но Сарре показалось, будто в саду слышится чей-то шепот.

Тогда Сарре вспомнились предупреждения мэтра Перришона, и на лбу ее выступил холодный пот. Однако, сколько она ни прислушивалась более, ни единого звука не достигало ее ушей.

«Наверное, это какой-нибудь запоздавший прохожий прошумел у забора!» — подумала она и снова взялась за перо.

Однако она не успела написать еще и десяти строчек, как шум послышался в самом доме.

— Вильгельм! — испуганно окликнула Сарра. Но Вильгельм был в своей комнате наверху и не мог слышать ее зов. Тогда Сарра решила сама осмотреть дом и убедиться, что ей ничего не грозит. Она взяла факел и сошла вниз. На лестнице никого не было, но когда Сарра спустилась в вестибюль, она натолкнулась там на двух субъектов, только что взломавших входную дверь и поднимавшихся к ней навстречу. Один из грабителей был очень высок и худ, другой — низок и толст. У высокого в руках была железная полоса, у низкого — кинжал. Лица обоих были до неузнаваемости запачканы сажей.