Проект крейсер. - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 8

Прошла минута.

Две.

Десять.

Эрасмиус не сдвинулся с места. Он отлично знал – или он добьется своего, или умрет. И все. Разум его был открыт. Чувства текли потоком. Дети не признают полумер. Эрасмиус же вообще не знал, что такое мера.

Страстная, безумная любовь к сестренке. Желание ее защитить. Отчаяние, когда он узнал про болезнь малышки. Надежда на фит’данго. Безумное желание узнавать что-либо новое. Невероятный клубок мыслей и чувств, разрывающий на части и душу и сердце.

Эрасмиус ждал.

И фит’данго дрогнули.

Потом Эрасмиус узнал, что их вело любопытство. Научился всему, что умели и знали они. Понял их логику, принял ее – и сам стал больше фит’данго, чем человеком. Все потом.

А сейчас он стоял перед воротами, крепко сжав кулачки, – и ждал.

Он не смог бы сказать – прошел час или минута. Или сутки? Он просто ждал. И знал – он не уйдет отсюда, не пообщавшись с фит’данго. Скорее умрет прямо перед воротами.

И внезапно ощутил, как к его плечу притронулось что-то жесткое. И открыл глаза.

Неужели он шагнул слишком близко к воротам?

Но вроде бы…

ДА!!!

Рядом с ним висела морда громадного муравья, только зеленого цвета. И этот муравей пристально глядел на мальчика. А потом сделал жест усиком-сяжкой. Проходи, мол, раз пришел…

Эрасмиус даже не рассуждал.

У фит’данго может быть лекарство для его сестренки.

И мальчик шагнул в ворота.

Никто, кроме самого Эрасмиуса, так и не узнал, что происходило в посольстве фит’данго. Ни политики, набежавшие уже через два часа. Ни инферлисты, опередившие, кстати, политиков на полтора часа. Ни даже родители мальчика.

Правду знал только он и фит’данго.

Официальная версия гласила, что фит’данго забирают к себе обоих детей и их родителей. Люсию – на лечение. Родителей девочки – чтобы те заботились о ней и вообще, чтобы не страдала хрупкая детская психика.

Эрасмиуса – на двадцать стандартных галактических лет,[10] на обучение.

Люсия с родителями вернулись от фит’данго уже через два года. Девочка была полностью здорова. Если Сарн правильно помнил, сейчас Люсия жила на той же самой планете, где и родилась. Вышла замуж за местного богача, нарожала четырех очаровательных детей, старшего из которых назвала в честь брата. А когда инферлисты спрашивали ее про брата и его страшные опыты на людях, настолько бесчеловечные, что корежило даже ко всему привыкших следователей галактической полиции, уверенным голосом отвечала одно и то же: «Мой брат – самый лучший и добрый. Он не мог сделать такого. Это все – гадкая клевета. Пошли вон!»

Впрочем, и когда тридцатью годами раньше ее пытались расспросить о фит’данго или Эрасмиусе, она хранила молчание. Как и ее родители.

Единственным итогом был подаренный ей фит’данго патент на метод излечения порока Вейларо-Инковского. Кстати, этого вполне хватило, чтобы девочка стала весьма богата. А ведь брат еще и потом делал ей «маленькие» подарки. Штук десять патентов, каждый из которых на сегодняшний день принес ей не меньше десятка миллионов галактических хомов.

Когда от фит’данго вернулся сам юный гений, акулы и шакалы сети попробовали было расспросить и его. Но куда там!

Из космопорта молодой человек направился прямо к родителям и провел с ними и с сестрой десять дней. А потом пошел наниматься на работу. В крупнейший медицинский институт планеты Артонг.

Сначала его не хотели пускать.

Потом с ним не хотели разговаривать.

Где-то часа два Эрасмиус потратил на вдалбливание в головы бюрократов простых истин. А именно: «Эрасмиус – лучший», «Эрасмиус – гений» и «Эрасмиус может принести много пользы».

Что ж, через два часа его взяли лаборантом.

Через две недели – перевели на должность заведующего лабораторией.

Еще через три месяца молодой человек стал кандидатом медицинских наук. И еще через полгода – профессором.

За это время он запатентовал несколько новых лекарств. Разработал две методики операций на сердце и три – на головном мозге. Оформил пяток патентов на имя Ромаро Ахонта, обеспечив отставному сержанту, а также всей его семье, детям и даже внукам безбедную старость. И сделал бы больше, но тут его забрали работать в закрытый государственный институт Артонга.

А еще через пять лет объявили безумным.

Сарн криво улыбнулся.

А интересно будет поговорить с этим докторишкой!

Когда пират вошел в свою каюту, «докторишка» сидел там, перелистывал страницы инфосети на личном капитанском планшете (между прочим, он был закрыт паролем!) и лениво цедил сок фаттара из высокого стакана.

– У вас хорошая прислуга, капитан. Прошу вас, присаживайтесь. Я надеюсь, вы не расстроились из-за моих небольших капризов?

Сарн несколько минут глядел на абсолютно спокойного человека, а потом ухмыльнулся и опустился в кресло напротив.

– Плесните мне арвийского зеленого, док. И – вы удивительно спокойны для человека, ходящего по лезвию ножа.

Доктор исполнил просьбу пирата, протянул Сарну бокал, наполненный искрящимся изумрудным вином (за бутылку этого вина платили золотом по весу), и улыбнулся одними краешками губ.

– Вы умный человек, господин Готтран. Я тоже считаю себя неглупым. Вы не ограничены такими нелепыми понятиями нопашцев, кхонцев или русских, как мораль и нравственность. Я – тоже. Вас интересует своя выгода. Меня – чистая наука. Но наука может быть полезна как вам, так и мне. Кто сказал, что мы не сможем договориться?

Сарн отпил еще один глоток из бокала.

– И что же вы можете мне предложить, док?

– Разумеется, то, чему я научился у фит’данго.

– Биотехнологии вроде вашей маски?

– И не только.

– Ах, кстати… вы говорили… – В руке Сарна появился нож. – Мне действительно интересно, как это так. Разрешите?

– Безусловно. Только… с вашего позволения, одну минуту.

Мужчина спокойно расстегнул и снял пиджак и рубашку, принес из ванной комнаты полотенце и обмотал вокруг талии. Пират ждал подвоха, но ученый был абсолютно спокоен. Невероятно спокоен.

– Мне нравится этот костюм. И не хотелось бы испортить его по такому незначительному поводу. Знаете, натуральная кровь еще может отстираться, но эта псевдокровь практически невыводима. Прошу вас, приступайте. Можете вообще сделать надрезы по линии лица – и отделить от него маску. Уверяю вас, мне не будет больно.

Нож в руке Сарна запорхал по лицу спокойно сидящего человека.

Надрез, еще один и еще… Если бы ученый не снял рубашку, она действительно была бы залита кровью. Сарн отлично знал, как кровоточат даже мельчайшие порезы на лице. И сейчас был готов поклясться, что резал живую плоть. Не псевдокожу вроде той, что штамповали умельцы из медгоспиталя, а живое, нормальное лицо. Видел слой мышц под кожей.

Он коснулся крови пальцами, попробовал ее на вкус, потом облизнул нож…

– Она такая же.

– Это кровь и есть. Очень хороший заменитель. Возможно, она чуть больше горчит. Но это фактически незаметно.

– Невероятно!

– В мире нет невероятного. Капитан, прошу вас довести операцию до конца и снять с меня эту маску. Раз уж вы ее настолько повредили.

– Она не приживется?

– Приживется. Дня через три она будет такой же, как и до вашего вмешательства. Но зачем? Полагаю, вы не полетите к ближайшей полицейской станции, чтобы сдать меня?

Сарн фыркнул:

– У вас оригинальное чувство юмора, док. Вас не коробит, что я вас так называю?

– Нет. Я действительно доктор медицины. Остальное – наносное. У вас очень уверенная рука, капитан. Это врожденное или практика?

– Практика, док.

Ухмылка Сарна могла бы довести до истерики женский монастырь в полном составе. Это была улыбка хищника, отведавшего крови. И теперь примеривающегося, как бы поиграть с жертвой, чтобы она подольше помучилась. Но Эрасмиус Гризмер только пожал плечами.