Кевларовые парни - Михайлов Александр Георгиевич - Страница 42

Облачившись в космические костюмы, специалисты приступили к проверке. На первое прикосновение к тумблеру счетчик среагировал пронзительным визгом, а стрелка шкалы уткнулась в крайний ограничитель. Дважды переключив ручку значений, специалисты успокоили стрелку в середине. Показанное значение радиоактивного излучения в сотни раз превышало допустимую норму. Причиной столь странного явления были четыре тяжеленных контейнера, обнаруженные в погребе, куда влетел сизым соколом Адмирал. Именно о такой контейнер он и шарахнулся, о чем напоминала посиневшая и опухшая нога.

К счастью старшего лейтенанта Иголкина, резво приступившего к повторному осмотру, на момент обнаружения непонятных штуковин с вполне понятным обозначением — три желтых сектора, расходящихся лучами, — Олег еще не отъехал. «Старшие братья» моментально сообразили, что дело пахнет не керосином, а кое-чем покруче.

Олег принял штурвал на себя, предоставив милиции организовать оцепление неожиданно опасной зоны. Вызвав «Родон» и удалив людей из зоны излучения, он соображал, что необходимо сделать по горячим следам. В том, что алкаши ни сном ни духом — сомнений не было. Неизвестный Ваха — вот то звено, которое надо потянуть. Учитывая его контакты со смуглыми братьями, было ясно, что тянуть это звено будет непросто, если вообще возможно.

— Что будем делать? — обратился к Олегу старший специалист.

— Сейчас составим протокол, — врастяжку сформулировал Олег. — А затем делайте все по своей линии.

Он пригласил в гараж собутыльников, чтобы еще раз уточнить диспозицию. Последствия ночи легли тяжелым отпечатком на квадратные лица, сделав обитателей гаража похожими на детей подземелья. Они были покорны, как мулы, и воспринимали происходящее, словно дурной сон.

— Сколько времени вы здесь находились? — спросил родоновец.

— Часа два-три. — Глазки Стручка уже не бегали по сторонам, а замерли, превратившись из маленьких пупырышков в набухшие фурункулы. Едва он задумывался о предстоящей встрече с женой — женщиной властной и необузданной, все случившееся уходило на второй план. Отлучившись на десять минут и не вернувшись к утру, он подписал себе приговор и уже начинал завидовать жертвам инквизиции.

— Ну, это еще не смертельно. — Обернувшись к офицерам, родоновец добавил: — Но врачам я бы их показал.

Попасть в больницу для Стручка было оптимальным, однако это не входило в планы Сени и его двужильного товарища.

— А сейчас нас… это… дезактивировать нельзя? — робко спросил Сеня. — Ведь мы ничего…

— Дезактивируем по полной программе. — С момента прибытия родоновцев старший лейтенант Иголкин чувствовал себя неуютно. Человек брезгливый и мнительный, он покрылся гусиной кожей, что свидетельствовало о высшем нервном напряжении. Ему казалось, что коварная радиация входит в его молодое тело, разъедая внутренности — печень, почки, легкие. Особенно неприятные ощущения Иголкин испытывал значительно ниже печени и тем более легких. В голову лезли глупые мысли о том, что он не успел жениться и обзавестись детьми. Которых, не ровен час, у него…

Сунув руку в карман, Иголкин с ужасом обнаружил две металлические трубочки, которые он прихватил из кучи ручек до составления официального протокола. Сейчас эта радиоактивная зараза требовала срочного изъятия. Иголкин обернул трубки платком, выхватил из кармана и брезгливо бросил на верстак.

Увидев скукожившихся мужиков, Олег кивнул родоновцу. Тот распаковал прибор и, установив значения шкалы, провел вдоль тела Стручка. Прибор жалобно запищал. Этот писк зазвучал в ушах известным произведением бессмертного Шопена, создавшего для смертных их последнюю мелодию.

— Ку-ку, Гриня, — присвистнул Зеленый. Его любопытная физиономия периодически появлялась в створе ворот.

Проверка дала отклонения от нормы в разных местах гаража, но особенно фонил погреб с запасами картошки, квашеной капусты и мочеными яблоками. Все это подлежало уничтожению.

Для специалистов «Родона» подобные выезды были привычными и будничными. И хотя офицеры госбезопасности привлекали их нечасто, выездов от этого меньше не становилось. Установленные в разных районах датчики радиационного контроля периодически издавали сигнал тревоги, и тогда скорая радиационная помощь спешила на зов.

Цивилизация, которая должна была дать человечеству мир и спокойствие, увы, имела и теневые стороны. Отходы этой цивилизации начинали всерьез беспокоить общество. Отработанные радиоактивные материалы, отходы химического производства, бытовой мусор требовали своей утилизации.

А любая утилизация была связана с дополнительными расходами как государства, так и отдельных фирм. Денег катастрофически не хватало, посему то там, то здесь появлялись загадочные «закладки» неизвестного происхождения.

Как рассказывали специалисты, до 1963 года существовала инструкция, которая позволяла производить захоронение излучающих отходов в любом месте при условии, что фон на поверхности не будет превышать норму. Сколько было тогда закопано радиоактивного хлама — одному Богу известно. По той же самой инструкции срок хранения документации, связанной с уничтожением отходов, составлял три года. Кто писал такую инструкцию, сегодня остается загадкой. Но, судя по всему, человек с высшим образованием без среднего. Ведь даже в объеме школьной программы можно узнать, что период полураспада некоторых нуклидов составляет сотни лет.

Созданный под Загорском могильник, безусловно, не мог вобрать в себя всю радиоактивную грязь, а потому его емкости были приспособлены только для определенных объемов и видов радиационных материалов. В основном, в нем хранились утилизованные изотопы.

Активное использование в науке и технике ядерных материалов, широкое применение в различных отраслях изотопов, не говоря уж о создании атомных электростанций, вызывали все больше и больше тревог: последствия сулили большие неприятности. На волне реальной борьбы за сохранение природной среды стали возникать различного рода фонды и организации. Несмотря на стремление к сотрудничеству с ними, в высоких инстанциях все чаще приходили к убеждению, что движущий мотив подобных неформалов — не поиски решения весьма непростых задач, а скорее самовыражение.

Головам же государственных мужей было от чего болеть: сотни ядерных боеголовок, снятых с вооружения, списанные атомные подводные лодки, выходившие все положенные сроки, требовали внимания и опеки. Вопрос заключался не в физической охране, а в том, как утилизировать эти объекты, переработать и снизить исходящую от них угрозу, пусть даже потенциальную.

Научно-техническая элита стала заложницей собственных достижений. Лишенные нормального финансирования, охаянные прессой и «зелеными», атомщики били в набат, понимая, что нельзя уходить с завоеванных рубежей, отказываться от сферы, выдвинувшей нашу страну в передовые державы мира. Они добивались не только финансирования фундаментальных исследований, но и средств для разработки новых технологий утилизации ядерных отходов, строительства новых могильников, отвечающих всем требованиям безопасности.

В воздухе нависло ощущение катастрофы. Специалисты «Родона» видели подобную угрозу и на более низком уровне. Радиационная разведка с воздуха то там, то здесь обнаруживала очаги радиоактивного заражения в благополучных местах, весьма далеких и от ядерных электростанций, и от атомного флота.

Несмотря на то, что дозы излучения в обнаруженных очагах были невысоки, попадание радионуклидов в почву, а затем в воду создавало безрадостную перспективу.

Особую тревогу стали вызывать факты хищения радиоактивных материалов, все более превращавшиеся в какую-то совершенно дикую моду. Для специалистов бесперспективность подобного бизнеса была очевидна. Но, стимулируемые сообщениями прессы, то один, то другой ненормальный, реализуя основной принцип социализма — «Тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость», — прихватив парочку килограммов урана-235, начинали искать черный рынок. Рынок. на котором то ли Ким Ир Сен, то ли Саддам Хусейн якобы осыплют золотом за каждый грамм урана.