Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Мщение Баккара - дю Террайль Понсон - Страница 26


26
Изменить размер шрифта:

Через пять дней после этого виконт Фабьен д'Асмолль находился в комнате своей молодой супруги, прекрасной Бланш де Шамери, которую Рокамболь так долго называл своей сестрой.

Бланш лежала еще в постели. Муж ее сидел в большом кресле и, держа ее ручку, говорил:

— Милая Бланш, ты, право, помешалась на твоих воображаемых опасениях.

— Ах, — проговорила виконтесса, — вот уже скоро три недели, милый мой, как наш дорогой Фридерик уехал от нас…

— Ну, что же?

— И с тех пор о нем ничего не слышно.

— Это все, моя милая, оттого, что он занят своей свадьбой.

— До такой степени, что он нас забыл? Ах, Фабьен, Фабьен! — произнесла Бланш с упреком.

— Милая Бланш, — сказал виконт, улыбаясь, — не забыла ли ты нашу свадьбу?

— Неблагодарный, он еще спрашивает!..

— Ну как же ты думаешь, было ли мне какое-нибудь дело до всех остальных, когда мы были близки к нашему счастью?

— Ты не имел сестры.

— А если бы и была, я, может быть, забыл о ней на время.

Фабьен поцеловал маленькую ручку своей супруги и посмотрел на нее с любовью.

Вошла служанка и подала письмо, штемпель которого обрадовал виконтессу.

— Письмо от Альберта, — проговорила она. Взяв письмо, она распечатала его.

— Боже мой! — сказала Бланш. — Это не его почерк.

— Нет, но это почерк Концепчьоны, — сказал д'Асмолль.

Он взял письмо из рук Бланш и начал читать вслух:

«Дорогая моя сестра Бланш!

В то время, как я пишу вам, он тут, возле меня».

Виконт остановился и посмотрел на свою жену.

— Ах! — прошептала она. — Ты был прав, я была помешана.

Виконт опять начал читать.

«Он тут, подле меня, и мы в Мадриде.

Милая моя Бланш! Сколько новостей мне нужно сообщить тебе! Право, не знаю, с чего начать. Но прежде всего скажу: он — мой муж, и я люблю его. Уже два дня, как мы обвенчаны. Нас венчал мой дядя, архиепископ гренадский, в часовне замка де Салландрера в присутствии матери моей и слуг наших.

У дверей часовни ждала нас дорожная карета. В этой карете сидел адъютант ее Величества. Я уехала с ним и с мамашею в Мадрид, куда мы приехали вчера вечером.

Я сама представила Альберта королеве.

Королева встретила его следующими словами:

«Господин герцог де Шамери-Салландрера! Я подписала ваш патент сегодня утром на титулы и грандство покойного герцога де Салландрера, моего любимого подданного, о смерти которого я ужасно сожалею».

Альберт поклонился. Королева продолжала: «Господин герцог! Я хотела вам дать дипломатическую должность в Бразилии, но мне сказали, что климат Бразилии ужасно вреден, а я не хочу подвергать вашу молодую супругу его жестокостям и потому назначаю вас в Китай. Проститесь с Европою по крайней мере на три или четыре года. Я, может быть, требую от вас большой жертвы, но любовь вашей супруги наградит вас за все. Я в этом уверена».

Сказав это, королева дала поцеловать Альберту ее руку.

О, милая Бланш! Сколько мне удовольствия доставляет писать ваше имя.

Потом ее Величество удостоила нас приглашением к ужину.

Ах, дорогая Бланш! Мое счастье было бы безгранично, если бы его не потревожила горькая мысль, что три тяжелых года пройдут прежде, нежели мы увидимся. Но что ж делать!

Наш дорогой Альберт теперь — герцог, он начинает свое поприще с того, чем другие оканчивают, он назначен посланником. Вы понимаете, что нельзя было отказаться.

Мы уезжаем через два дня.

Мать моя останется в Испании, она возвратится в Париж зимой, и вы будете разговаривать с нею о нас так же, как и мы с Альбертом будем говорить о вас каждый день, каждый час, несмотря на то, что мы будем разделены морями.

Вы знаете, дорогая Бланш, что сердце сокращает расстояние!

Несмотря на запрещение доктора, Альберт хочет писать к вам. Не пугайтесь от слова «доктор», я объясню вам сейчас, что это значит. Вчера мой ветреник муж — это название восхищает меня, — итак, Альберт прислонил руку к окну кареты, в это время карета накренилась и он разбил рукой стекло. При этом он обрезал два пальца на правой руке. Доктор сказал, что рана заживет через восемь-десять дней, но теперь ему запрещено шевелить рукой.

Однако он непременно хочет писать вам.

Я позволила ему писать левой рукой.

Прощайте, дорогая Бланш, прощайте, моя милая сестра, или, вернее сказать, до свидания, потому что я надеюсь возвратиться в наш милый Париж не позже как через три года.

Поцелуйте за меня Фабьена и любите меня.

Ваша Концепчьона».

Муж Концепчьоны написал в этом письме левой рукой три строки.

Настоящий маркиз де Шамери не имел каллиграфического таланта мнимого де Шамери, а так как ему нужно было написать почерком Рокамболя для того, чтоб казаться Бланш тем лицом, чье продолжительное отсутствие она будет оплакивать, Концепчьона и придумала невинную сказку о стекле и руке.

Бланш читала и перечитывала эти строки, которых нельзя было разобрать, наконец, она заплакала.

— Три года! — произнесла она.

— Дитя мое, — сказал Фабьен, целуя ее в лоб, — на свете нет ничего вечного. Почем знать? Может быть, через месяцев шесть брат твой будет сидеть здесь, где сижу теперь я.

Несколько часов спустя Фабьен отправился из отеля улицы Вернэль в клуб.

Было пять часов, и игорная зала была заполнена многочисленным обществом.

Во время игры — это произошло за несколько минут до прихода виконта д'Асмолля, — двое молодых людей сидели за столом невдалеке от игроков и читали газеты.

Один из них был Октав, который несколько месяцев тому назад играл такую жалкую роль.

Вдруг молодой Октав вздрогнул и воскликнул:

— О-го! Господа, вот интересная новость.

— Что такое? — спросил другой молодой человек, занимавшийся чтением газеты.

— В чем дело? — спросили игроки.

— О маркизе де Шамери.

— Уж не умер ли он?

— Не совсем, но почти.

— Как так?

— Он женится.

— Школьник, — сказал один из играющих, измерив взглядом Октава, — как ты смешон!

— Да, господа, — продолжал Октав, — Альберт де Шамери женится… Что я! Он уже женился, и знаете где?

— В провинции?

— Нет. В Испании.

— Не нашел ли он там воздушный испанский замок? — спросил кто-то из игроков.

— Нет, лучше того: он нашел пять или шесть настоящих замков и до двадцати миллионов денег.

— Вот как!

— Слушайте, я буду читать или лучше переведу вам, ибо это написано в мадридском журнале.

Октав начал переводить.

«Последняя в роде наследница одной из знатнейших фамилий Испании вышла замуж за французского дворянина, маркиза де Шамери, передав ему титул и достоинство своего отца, покойного герцога де Салландрера».

Октав остановился и посмотрел на играющих.

— Ну, господа, — спросил он, — что вы думаете об этом?

— Я полагаю, — ответил кто-то из игроков, — что все это хорошо, но нет ничего удивительного.

— Как?

— Видно, друзья мои, что вы ничего не слышали. Это супружество было уже три месяца тому назад решено.

— В самом деле?

В это время в залу вошел новый посетитель. Это был виконт Фабьен д'Асмолль.

— Вот вы узнаете об этом у господина д'Асмолля, — сказал игрок Октаву.

Д'Асмолль узнал молодого человека, который так часто и некстати вмешивался в дела его бывшего приятеля Роллана де Клэ. Подойдя к нему, он спросил довольно сухо:

— В чем дело?

— Мы говорим о маркизе де Шамери, — отвечал Октав.

— В самом деле?

— А вот этот господин уверяет, что совершившийся брак был решен уже три месяца назад.

— Он сказал вам правду и даже мог бы прибавить, что свадебный контракт подписан уже три месяца и что этот брак совершился бы тогда же, если бы с герцогом де Салландрера не случился удар.

Это объяснение д'Асмолля было сказано так, как будто бы он хотел отделаться от Октава, вид которого очень неприятно действовал на его нервы.