Мир Гаора. Сторрам - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 22

– Дуры девки, всё врали про тебя, – её губы почти касались его уха, но шёпот не оглушал, а был приятен.

Гаор, приходя в себя, медленно повернул к ней голову, коснулся лицом её груди. Она обняла его за голову и прижала её к себе, даже чуть потёрлась.

– Врали, что ты как лягушка, гладкий да холодный. А ты, ой, какой горячий. И мохнатенький где надоть.

Её ладонь скользнула по его телу и погладила по лобку. Гаор почувствовал, что краснеет, но лежал неподвижно.

– Вон у тебя пушок какой, как у мальчика, а так-то ты ладный мужик, – шептала она. – Рыжий ты, Рыженький.

Он повёл ладонями по её телу, наткнулся на показавшиеся ему жёсткими курчавые волосы в низу живота и чуть было не отдёрнул руку, но справился с собой.

– Лягушка, говоришь, – зашептал он. – Да я тебя саму сейчас как лягушку на прутик насажу.

И явно неожиданно для неё одним движением перевернул её на живот и привычно, как знал и умел с первого своего борделя, навалился сверху. Она забарахталась, но он был сильнее. Встать самому и поставить её на колени не позволяла нижняя полка стеллажа, и он только слегка приподнялся, и, обхватив её обеими руками за живот, приподнял, подсунул под нее колени и… ударился спиной о стеллаж.

Рядом вдруг ойкнули. От неожиданности Гаор чуть не выпустил её, шёпотом выругался, и, извернувшись, скрючившись самому себе непонятным способом, всё-таки вошёл и ударил, и ещё раз, и ещё… Пока снова не рухнул рядом с ней, по-прежнему прижимая её к себе.

– Ох, какой ты, – она мягко высвободилась и снова повернулась лицом к нему, погладила по груди.

Гаор лежал на спине, частыми вздохами переводя дыхание. Кажется, он напугал её. Надо бы… тоже, погладить, но у него вдруг иссякли все силы, он может только лежать и ощущать на себе её ладони, гладящие, словно… лепящие его тело.

– Спасибо, – наконец шепнул он.

– Да не за что, милый, – она наклонилась и поцеловала его.

Медленно возвращалось сознание, он снова слышал, видел и понимал. Рядом и ещё дальше сосредоточенно сопели, кряхтели и вздыхали, кто-то даже тоненько взвизгнул пару раз. Гаор и женщина одновременно засмеялись. Он протянул руку и нащупал её лицо, кончиками пальцев провёл по щеке. И опять новое неиспытанное им: его ладонь вдруг наткнулась на длинные мягкие волосы и утонула в них.

Она засмеялась и прижалась к нему, потёрлась щекой о его плечо. Он нашёл её руку и, подтянув к себе, поцеловал в ладонь. Она снова засмеялась.

– Ох, ты, Рыжий…

– А ты? Кто ты?

– А тебе почто?

– Как мне звать тебя?

– А куда? Нет, Рыжий, это я тебя позову, как соскучусь. А так… ну, баба я, просто баба, понял?

– Нет, – мотнул головой Гаор. – Ты меня по имени зовёшь, и мне так надо.

Она смеялась над ним, но её руки оставались мягкими и тёплыми, и игриво гуляли по его телу. И он, плюнув на её причуды, что она не хочет ему назвать своего имени, уже снова наклонялся над ней, готовясь опять перевернуть, когда, стукнув, резко распахнулась дверь, и на пол лёг пронзительно яркий прямоугольник.

– А ну, – сказал грозный голос Мааньки, – а ну девки, кыш отседова!

Под стеллажами завозились, в световой прямоугольник вылезали и прятались голые ноги. Гаор нашарил свои штаны и натянул их, взял рубашку. Она тоже надела и застегнула рубашку. Её лицо занавешивали длинные, до плеч ей волосы, и разглядеть её Гаору никак не удавалось. Он потянулся откинуть ей волосы, она оттолкнула его руки, вылезла из-под стеллажа и убежала, шепнув напоследок.

– Жди, я позову.

Сидя в душном пыльном сумраке, Гаор видел, как одна за другой подбегают к прилавку и, подныривая под него, выскальзывают в коридор лёгкие гибкие фигурки.

– А теперь вы пошли, – скомандовала Маанька. – Штаны все надели? А то я вас знаю!

Вслед за остальными Гаор вылез из кладовки, как все, не глядя на Мааньку и не рассматривая случайных соседей.

Коридор был уже пуст, Гаор остановился отряхнул, штаны и рубашку и пошёл в свою спальню. Как и положено, проходя мимо женской спальни, он отвернулся. Правила игры были понятны: если что и было, то никого это не касается.

Спальня уже укладывалась спать. Гаор разделся, взял мыло, мочалку и полотенце и пошёл в душ. Смыть пот и налипшую на волосы пыль, которую он, разумеется, не видел, а ощущал. В душе отмывалось шестеро мужчин и парней. Видно, там же были – весело подумал Гаор, занимая свободный рожок и пуская воду.

Но как же ему узнать её? Всё-таки, конфетами там угостить, или ещё как… отблагодарить. Всякое у него было, а такого… нет, даже в солдатских «домах свиданий» были куда опытнее и искуснее, и… и здесь было лучше. Может, как раз потому, что ей ничего было не надо от него, ни угощения, ни гемов, ни… супружества, как Ясельге и другим таким же девчонкам, с которыми он гулял на дембеле. Все они чего-то из него выжимали, обещая и ставя условия. А она… ей был нужен он, сам по себе, какой есть. «Баба, просто баба…». А он ей кто? «Позову, когда соскучусь». Всегда мужчина выбирает, берёт себе женщину. А здесь… Как сказали ему тогда в камере? «С девкой гуляй как хочешь, а с бабой как она позволит» Значит, она рожала, раз баба. А дети её где? И сам себе ответил: продали. Здесь детей нет, не видел и не слышал даже, чтоб говорили. «Мы все браты». Нет, это надо обдумать.

Он вымылся, вытерся, прошёл мимо уже спящих или засыпающих людей к своей койке, убрал мыло и мочалку в тумбочку, залез наверх, повесил и расправил, чтоб лучше сохло, полотенце, и спокойно вытянулся под одеялом.

Надзиратель прокричал отбой, закрыл дверную решётку и выключил свет. Спальня наполнилась густым храпом и сопением. Гаор приготовил было папку, но почувствовал себя слишком… не усталым, а опустошённым для работы. Нет, завтра. Так и не достав ни одного листа, он завязал тесёмки.

– Рыжий, – вдруг позвал его Волох.

– А? – вздрогнул Гаор. – Тебе чего?

– Ты в другой раз так об доски не бейся, я думал, обрушишь всё на хрен.

Снизу сонно хохотнул Полоша.

О приближении Нового года Гаор догадался по тому, что работы стало намного больше, а коробки наряднее. Ну да, началось всё осенью, да в последнюю или предпоследнюю декады, и больше четырех декад прошло, так что, похоже… уже зима и не вторая, а третья декада в середине. Ну, ему, положим, декады и сезоны теперь по хрену. Выходной, неделя по-нашенски, сигаретная выдача – это даты, а так живём от еды до еды, от вечера до вечера. Но и на фронте дальше не загадывают. И всё же… Пару раз выпадал снег, и Гаора снимали со склада чистить дворы и пандусы на тракторе. И он видел, как на фасадном дворе устанавливали огромную, выше третьего этажа ёлку, а потом со стремянок и раздвижных лестниц обвешивали её игрушками, лампочками и гирляндами. И на складе появились лёгкие нарядные коробки с ёлочными гирляндами и всякими праздничными прибамбасами. Укладывая их на вывозные тележки, он старательно отгонял мысли о празднике. Ему теперь… Сколько можно как мальцу ждать, что Новый год что-то изменит.

– А на праздник, Рыжий, и мы погуляем.

– Это как, Плешак?

– А просто. Он длинный, праздник этот. Аж полтора дня нам дадут. Ну, неделя, выходной как уж заведено, а он в году последний, так от него половинка. И самый первый день не работáем, совсем.

– Здорово! – обрадовался Гаор, сообразив, что речь идёт о Новом годе. – А половинка – это как?

– А вот с утра и до обеда как обычно будет, гонка пойдёт… – Плешак даже головой покрутил, – не в продых. А с обеда, зальные, значитца, всё моют там, чистят, мы весь товар туды завезём, разложим, вольных уже никого, так чтоб побыстрее, и нас в зал могут дёрнуть, и шабашим. Да не по сигналу, а как закончим, и надзиратели отпустят. Запускают без построения. Ты влево её подай, на хрена она, толстозадая, сюды торчит. Ну вот, выдача большая. И всё, паря, гуляем, как хотим! Отбоя не дают, надзиратели сами у себя гуляют, дверь закроют, и тут им хоть огнём всё гори, хоть оборись и всю ночь, – Плешак подмигнул, – по кладовкам бегай. А назавтра, значитца, они нас на двор на весь день выпустят. Входи, выходи как хошь. Ну конечно, соблюдать себя надоть, всяко тут быват. Им-то тоже не в радость в праздник дежурить, ну и быват, привязываются.