Красотка-еврейка - дю Террайль Понсон - Страница 4

— Эй, хозяин! — крикнул горожанин, подъезжая к гостинице. Трактирщик лениво поднял голову и безразличным тоном спросил:

— Что вам угодно?

— Вот это мне нравится! — крикнул горожанин, соскакивая на землю. — Что мне угодно? Мне угодно поужинать и переночевать здесь. Вместо ответа трактирщик красноречиво перевел взгляд на Генриха и Ноэ, как бы желая сказать этим, что, раз у него остановились знатные проезжие, он не очень-то дорожит какими-то там мещанишками.

— Эй, хозяин! — заметил ему Генрих. — Да ты никак отказываешься от лишней клиентуры?

— Уж простите, ваша милость, — ответил смущенный хозяин, — но я не рассчитывал, что будет сразу такая масса проезжих, а…— И вместо окончания фразы трактирщик поднял на воздух своего гуся.

— Понимаю! — сказал Генрих. — Этот гусь предназначен нам, и у тебя больше ничего нет. Ну так не велика беда! Мы поделимся гусем с этим господином! — И, повернувшись к незнакомцу, принц приветливо сказал: — Приглашаю вас, любезный, отужинать с нами!

Горожанин поклонился чуть не до земли и пробормотал несколько благодарственных слов. В это время и трактирщик быстро сменил небрежность на самую угодливую услужливость. Он подскочил к молодой женщине, помог ей сойти с седла и крикнул работнику:

— Живо, Нику! Сейчас же расседлать лошадей и дать им через четверть часа двойную порцию овса!

— Ваша милость! — залепетал тем временем горожанин, подходя ближе к принцу. — Я тронут вашей любезностью и вижу, что имею дело с представителем истинной аристократии! Какой-нибудь выскочка, дворянин с вчерашнего дня, нарочно постарался бы съесть гуся целиком!

— Господи, да о чем тут и говорить? — весело ответил Генрих. — Мы съедим гуся вместе и польем его лучшим вином, какое найдется у нашего хозяина! — О, что касается вина, то у меня с собой мех такого сорта, что…

Но принц не слушал, как горожанин восхвалял достоинства захваченного в дорогу винного запаса. Словно зачарованный, смотрел он на незнакомку, которая, сняв маску, оказалась еще гораздо красивее, чем можно было ожидать по ее фигуре. Ей было лет двадцать пять. Лилейная белизна кожи счастливо оттеняла иссиня-черные волосы, пунцовые губы и голубые, немного печальные глаза. Когда она проходила мимо Генриха, последний так стремительно соскочил с бревна, так почтительно поклонился ей, что Ноэ не мог сдержать усмешки.

«Ого! — подумал он. — Еще сегодня утром принц уверял меня, что его неразговорчивость объясняется думами о Коризандре, ну а теперь… как знать?»

Тем временем горожанин приказал отвести им комнату, подошел к молодой даме, подал ей руку и увел в дом. Генрих мечтательно смотрел им вслед.

— Однако! — сказал Ноэ. — Что вы скажете об этой мещаночке, Анри?

— Она очаровательна, голубчик Ноэ!

— Не хуже Коризандры?

— Ну вот! — недовольно ответил принц, скандализованный подобным сравнением. — Я засмотрелся на нее просто потому. что мне пришла в голову странная мысль: не та ли это женщина. которую прошлой ночью преследовал Рене?

— Возможно, но ведь та была на черной лошади, а эта — на белой…

— Велика важность! Лошадь можно переменить… Но что-то в ее манерах, движениях говорит мне, что это она! Однако… Эй, ты там, поваришка! — крикнул он трактирщику. — Скоро ты покончишь со своей стряпней? Я голоден!

— Анри, Анри, — лукаво шепнул Ноэ, — готов держать пари, что вам не хочется ни есть, ни пить, а просто не терпится повидать поскорее вашу незнакомку!

— Да замолчи ты, глупый человек!

— И я нисколько не буду удивлен, если вы… «втюритесь» в нее, как говорит Брантом.

— Я люблю Коризандру! — пылко возразил принц.

— О, я верю, — ответил Ноэ с насмешливой улыбкой, — но в путешествии отсутствующая возлюбленная точно так же теряет свои права, как муж, уехавший на войну или на охоту!

— Ноэ, ты богохульствуешь! Ты отрицаешь любовь!

— Ничего подобного! Просто я философ, имеющий свои принципы!

— А в чем заключаются эти твои принципы?

— В том, что нет никакого греха снять ризу с иконы св. Петра, если хочешь надеть ризу на икону св. Павла!

— Не понимаю!

— Я говорю, подобно вашей бабке Маргарите Наваррской, языком притч. Риза — любовь, икона — женщина, которую обожаешь. И если риза всегда со мной, а в путешествии мне вместо св. Петра встретился св. Павел, то…

— Милый мой Ноэ, ты просто развращенный вольнодумец! Я отвергаю такие нечестивые принципы!

— Посмотрим, посмотрим! — насмешливо сказал Ноэ.

В этот момент в дверях появился хозяин; он почтительно доложил, что гусь шипит на вертеле, и попросил своих гостей в ожидании соблаговолить отдать честь матлоту из угря, тушеной турской свинине и остатку кабаньего окорока, не пренебрегая парой запыленных бутылок старого вина.

Как раз тут появился и горожанин с молодой женщиной. Генрих любезно подскочил к последней, подал ей руку и усадил на почетное место справа от себя. Уселись за еду. Горожанин держал себя очень хорошо: он не говорил лишнего, хотя и не отмалчивался, был почтителен без низкопоклонства и угодливости, любезен без навязчивости. Молодая женщина, к которой он обращался на «вы», называя ее Саррой, тоже держалась прелестно: она очень мило отвечала на любезности и галантные шутки принца и его спутника, но при этом ее лицо становилось печальным.

Принц старался рядом ловких расспросов разузнать, кто такие его собеседники. Что старика звали Самуилом, это Генрих узнал из обращения к нему Сарры, но от каких-либо разъяснений Сарра и Самуил решительно уклонялись, ограничившись замечанием, что едут из Тура в Париж. Как только ужин кончился, Сарра ушла к себе в комнату, а Самуил отправился в соседнее помещение, где ему приготовили постель.

— Пойдем подышим свежим ночным воздухом! — сказал принц, увлекая Ноэ на улицу.

— Уж не собираетесь ли вы поговорить со мной о Коризандре?

— Ты все смеешься! — ответил Генрих.

— Ничуть не смеюсь. Просто мои предсказания сбываются, и вы уже «втюрились» в хорошенькую мещаночку.

— Ошибаешься! Меня просто интригует: кем она приходится этому горожанину? Дочерью, женой? И она ли именно та женщина, которую вчера преследовал Рене!

— Ну, все это не так-то легко узнать!

— Если это его дочь…

— Что тогда? — спросил Ноэ принца.

— В таком случае у него очень хорошая дочь, только и всего. Но если это — его жена… о, тогда…

— Ах, бедная Коризандра! — рассмеялся Ноэ.

— У тебя отвратительная манера издеваться! — воскликнул Генрих, кусая губы. — Так я же докажу тебе, что ты ошибаешься, и уйду спать!

Придя к себе в комнату и приказав подать лампу, Генрих не раздеваясь уселся на кровать и глубоко задумался, но не о Коризандре, а о прелестной незнакомке.

— Кажется, Ноэ прав! — пробормотал он. — Я готов забыть Коризандру… Нет, я вижу только одно средство оживить в своей душе ее образ — это вскрыть и прочесть ее письмо, адресованное к подруге детства!

IV

Генрих Наваррский развязал узел шелковой тесемки, развернул письмо Коризандры, подвинул лампу и прочел:

«Дорогая моя Сарра!»

Это имя заставило его вздрогнуть.

«Сарра! — подумал он. — Но ведь так же зовут прелестную незнакомку? Но нет, Коризандра вскользь упомянула, что ее подруга никогда не уезжает из Парижа, так что я наверное застану ее там. Следовательно, это — просто совпадение!»

Успокоив свои сомнения этим размышлением, он продолжал читать:

«Это письмо вручит тебе молодой дворянин мужественного вида и красивой наружности. Этого дворянина, который впервые отправляется в Париж, зовут Генрих Бурбонский, принц Наваррский. Но тебе он представится просто под именем Анри, и ты не должна и вида подавать, что знаешь о нем что-нибудь большее, так как по воле своей матери, королевы Жанны д'Альбрэ, он должен жить в Париже инкогнито. Мой юный принц храбр, смел, остроумен, порядочен, но… ему только двадцать лет! Понимаешь? Нет? Ну так я должна сделать тебе признание: я люблю его, и он любит (или воображает, что любит) меня. Он расстался со мной с самыми священными клятвами вечной любви… Но что такое клятвы двадцатилетнего ребенка? Их уносит первый встречный ветер…»