Королева баррикад - дю Террайль Понсон - Страница 6

Мовпен был весь изранен, а Крильона настолько изрешетили, что, когда калитка луврского двора с шумом захлопнулась за ними, неустрашимый герцог без сил упал на руки Мовпена, сказав:

— По-видимому, на этот раз со мною кончено! Когда этот великий воин сомкнул усталые очи, по Лувру глухим шумом понеслась мрачная весть:

— Крильон умер! Умер великий Крильон!

Х

На следующее утро в Париже не видно было ни малейших следов происшедшего в течение ночи. Вскоре после того, как наши герои спаслись за луврской решеткой, разразился отчаянный грозовой проливень, а ведь известно, что парижане, не боясь ни холодного, ни горячего оружия, никогда не могли устоять против дождя. Поэтому небесная буря смирила народную, потоки дождя смыли следы крови, под утро полиция и стража подобрали трупы, и с утра город имел свой обычный вид: купцы открыли свои лавочки, ремесленники, как ни в чем не бывало, пошли по мастерским, и все взялись за повседневный труд.

Шум дождя и раскаты грома не дали королю Генриху III заснуть всю ночь; когда же до него дошла весть, что Крильон умер, он уже совсем не мог заснуть, глубоко раскаиваясь, что пожалел швейцарцев, потерял лучшую опору своего трона. Однако известие о смерти герцога оказалось неверным. Правда, вследствие большой потери крови Крильон впал в такой глубокий обморок, что его долго не удавалось привести в чувство, но все же королевские врачи объявили, что они рассчитывают спасти пострадавшего.

Король облегченно перевел дух, когда ему сообщили об этом, и приказал ежечасно подавать бюллетени о состоянии здоровья герцога. Однако сам он не пошел к нему, а остался у себя.

Утром король подошел к окну, распахнул его, вдохнул свежий воздух и приказал пажу позвать Мовпена. Последний явился минут через пять. Он был весь перевязан вдоль и поперек и прихрамывал. При виде его король принял строгий вид и сказал:

— Ага, видите, куда заводит неповиновение королевской воле!

Мовпен ничего не ответил и, подойдя к другому окну, стал смотреть на Сену. Король несколько смягчился и продолжал:

— А ведь между тем я достаточно ясно сказал тебе и Крильону, чтобы вы оставили в покое горожан! Мовпен опятьтаки ничего не ответил.

— Как чувствует себя Крильон? — спросил Генрих.

— Плохо, — угрюмо ответил Мовпен.

— Как ты думаешь, выживет он?

— Я не врач, государь.

— А что говорят врачи?

— Они говорят, что у вашего величества остались швейцарцы для защиты трона.

— Слушай-ка ты! — крикнул рассерженный король. — Да знаешь ли ты, что позволяешь себе недостаточно почтительно отвечать своему королю?

— Не знаю, — ответил Мовпен. — Я так страдаю от ран, что не могу взвешивать свои слова. Вашему величеству угодно приказать мне что-нибудь?

— Нет.

— В таком случае, ваше величество, извините меня! — Мовпен прихрамывая направился к двери.

— Куда ты?

— Пойду лягу спать. Я провел всю ночь у кровати герцога Крильона.

— Ты очень страдаешь?

— Господи! Ведь у меня кожа не так толста, как у швейцарцев, и я не герой.

— Мовпен!

— И раны заставляют меня настолько страдать, что я прошу разрешения удалиться в отцовский замок.

— Как? Ты хочешь покинуть меня?

— Мне надо вылечить свои раны, государь.

— Но ты можешь с полным успехом вылечить их в Лувре!

— Нет, государь, луврский воздух нездоров для раненых. Кроме того, во дворце нет больше для меня места! Я даже в своей собственной комнате застал швейцарца!

— Но все это временно… Швейцарцы будут расквартированы в Париже!

— О, это будет большой ошибкой со стороны вашего величества! В конце концов, восемь тысяч человек вовсе не много для защиты осажденной крепости…

— Ты бредишь? Какой крепости?

— Да Лувра!

— Но кто же будет осаждать мой дворец?

— Граждане Парижа, государь.

— Ты с ума сошел, Мовпен!

— Возможно, что уже сегодня начнется потеха, и вы сами понимаете, что в осажденной крепости такие слабые и беспомощные, как мы с Крильоном, только мешают…

— Мовпен! — строго сказал король. — Довольно шуток!

— Да я вовсе не шучу, государь, тем более что я перестал быть шутом!

— Как? Ты… перестал?

— Ну да! Я уступаю дурацкий колпак любому из швейцарцев.

На этот раз король вместо того, чтобы рассердиться, только расхохотался и сказал:

— Послушай, Мовпен, ты вовсе не так уж ранен, как представляешься, и отлично мог бы сесть на лошадь, чтобы сопровождать меня в Сен-Дени.

— Зачем?

— Да разве ты забыл, что сегодня похороны моего брата?

— А, так вы отправляетесь туда? Ну, так не забудьте позавтракать хорошенько, а то ведь от Сен-Дени до Сен-Клу очень далеко.

— Да я вовсе не собираюсь в Сен-Клу. Я вернусь в Лувр!

— Ко времени возвращения вашего величества Лувр будет взят! — холодно заметил Мовпен.

— Да ты с ума сошел, совсем с ума сошел! — раздраженно крикнул король.

В этот момент на улице послышался сильный шум, и король с Мовпеном, выглянув из окна, увидели, что к воротам Лувра подъехал отряд всадников человек в тридцать. На кирасах всадников ярко сверкали лотарингские кресты, впереди них ехал герцог Гиз.

— Ого! — сказал король. — Что это понадобилось кузену так рано в Лувре?

Подъехав к воротам, герцог повелительно заявил дежурному офицеру:

— Я хочу видеть короля!

— Король спит! — ответил офицер.

— Ну, так что же? — презрительно возразил Гиз. — Пусть его разбудят!

— Черт возьми! — пробормотал Мовпен. — Ручаюсь, что когда герцог Гиз станет королем, то не захочет, чтобы его будили в такую рань!

— Какой же страны королем станет он, по-твоему? — насмешливо спросил Генрих.

— Да, разумеется, Франции! — ответил Мовпен и, хотя король сделал гневливый жест, продолжал: — Однако раз вы не спите, государь, и пока еще правите Францией… Генрих III высунулся из окна и крикнул:

— Войдите, кузен, я готов принять вас! Тогда ворота распахнулись, и герцог со спутниками въехали во двор.

— Государь, — сказал тогда Мовпен, — разрешите мне выйти в соседнюю комнату.

— Зачем?

— Я хочу послушать ваш разговор с герцогом Гизом и узнать, действительно ли вашему величеству угодно продолжать царствовать или вы предпочтете за лучшее отказаться от трона в пользу своего милого кузена Гиза?

И, не давая королю времени ответить, Мовпен скользнул в соседний кабинетик, тогда как король приказал ввести герцога.

XI

Гиз вошел в комнату к королю вооруженным с головы до ног, тогда как король был в утреннем камзоле и не имел при себе никакого оружия. Вдруг Генрих III вздрогнул и невольно отступил на шаг: ему вспомнился тот сон. в котором он видел себя монахом, тогда как в Париж въезжал другой король. Теперь Генриху показалось, что король— узурпатор его сна был снаряжен совершенно так же, как теперь герцог Гиз. Однако растерянность короля была лишь мгновенной. Как ни выродилась в его жилах кровь Валуа, но в ней оставалось еще достаточно родовой гордости и величия, чтобы помешать королю дрожать перед своим вассалом.

А герцог подступил к нему с угрожающей миной и неприлично громко первый начал разговор:

— Я пришел с жалобой к вашему величеству!

— Вот как? — ответил король и спокойно уселся в кресло.

— Люди вашего величества совершили этой ночью ряд преступлений! — продолжал герцог.

— Простите, герцог, — спокойно перебил его Генрих III, — я желал бы сначала получить от вас маленькое разъяснение. Вы хотели иметь у меня аудиенцию?

— Да, государь!

— От имени какой-то влиятельной особы?

— Нет.

— Странно! — ледяным тоном заметил король. — А я уже вообразил, что вы — посланник германского императора… Или испанского короля…

— Государь, мне не до шуток!

— Потому что, если герцог Лотарингский явился ко мне от своего собственного имени, значит, ему изменила память. Иначе он вспомнил бы, что с королем Франции говорят, лишь обнажив голову!