Ловец бабочек - Демина Карина - Страница 7

От, лихо… поперед Себастьяна, от этакой наглости слегка онемевшего.

– Значит, подношения принимаете? – поинтересовался Мимиров, ткнув в коробку мизинчиком.

– Нет, – Себастьян дал мысленное обещание отыскать доброхота, который этакий подарочек ему оставил и лично объяснить, отчего новое начальство сюрприз не оценило.

– Как же… как же… – Мимиров дернул носом. – Сперва пирожные… потом коньячки… а там уж и конвертики… будьте уверены, я молчать не стану.

Вот в этом Себастьян совершенно не сомневался.

Сегодня же напишет кляузу в Познаньск. И про коробку злосчастную. И про коньячки придуманные. И про конвертики… хоть и вправду бери, чтоб не так обидно было.

– Вотан милосердный, – панна Гуржакова ткнула кляузника острым локоточком в бок, – да что вы за глупости тут вещаете! За между прочим, наш воевода честнейший человек.

– Не человек, – на сей счет у пана Мимирова имелось собственное мнение.

– Человек!

А вот панна Гуржакова оказалась не способна к восприятию каких-то там мнений, которые имеют наглость отличаться от ее собственного.

Дочка ее, просочившаяся в кабинет, воззарилась на Себастьяна. Смотрела она печально, обреченно даже, и он не выдержавши, взгляд отвел.

– Деточка, – панна Гуржакова опомнилась и, подхвативши дочь под локоток, подтянула ее к Себастьяну, подтолкнула и с такою силой, что девица едва не упала. Верней, упала бы, не подхвати ее Себастьян. – У тебя же дело к воеводе…

У бедняжки дернулся левый глаз.

А у Себастьяна правый.

– Какое дело? – мигом поинтересовался пан Мимиров, тронувши бант пальчиком.

– Личное! – ответила генеральша, гневно блеснув очами.

– Личные дела надобно решать во внеслужебное время…

– Вотана ради! Не будьте вы таким занудой… и вообще, дело личное, но и служебное… – панна Гуржакова не намерена была отступать и, подхвативши кляузника под локоток, потащила его к двери. Тот сопротивлялся, пыхтел, но при всей объемности телес своих он оказался куда как слабей панны Гуржаковой, которая была полна решимости.

Увы, у Провидения были собственные планы.

– Доброго утра, – пропели от двери.

И Себастьян обреченно закрыл глаза.

Уволится.

Все одно контракт истек, а новый он подписал обычным, без крови… и если так, то приказать ему не смогут…

– А мы вот ехали мимо… – панна Белялинска вплыла в кабинет, в котором и без того стало тесно.

– А у вас тут светская жизнь кипит-прямо, – предовольным тоном произнес пан Мимиров, высвобождаясь из цепких рук генеральши.

– И ехали бы… – недовольно произнесла последняя, окидывая извечную соперницу свою ревнивым взглядом. А следовало признать, что панна Белялинска, несмотря на годы свои, была чудо до чего хороша. Что уж о дочерях говорить.

Младшая была смугла и темноволоса, не по-женски высока, что, впрочем, нисколько ее не портило. Она держалась свободно, да ко всему сама над собою подшучивала, что, дескать, с таким ростом и без того невеликий выбор женихов вовсе перестает быть выбором. Старшая же, напротив, была невысока, светловолоса и несколько полновата той сдобной полнотой, которая делает женщин уютными.

– Нам подумалось, что вы, должно быть, голодны… – в руках старшая держала коробку, перевязанную, к счастью, не лентой, но обычной бечевкой. – А наша кухарка ныне сготовила просто потрясающие кренделя.

– Кренделя… – с выражением произнес пан Мимиров.

– Кренделя, – повторила панна Гуржакова, устремив на соперницу взгляд, не обещающий ничего хорошего. Впрочем, взглядом панну Белялинску было не испугать. Она ответила мягкою улыбкой.

– Нам стоит позаботиться о том, кто заботится обо всем городе… или вы не согласны?

Пан Мимиров согласен не был.

Он выглядел невероятно довольным, верно, получивши больше, чем желал. А Себастьян представил поток кляуз, который ныне же потечет в Познаньск. К мздоимству, и думать нечего, добавится распутное поведение, безответственность, использование служебного положения в личных целях, соблазнение юных дев… в массовых количествах.

– Возьмите кренделек, – старшенькая из дев Белялинских, не соблазненная пока – Себастьян надеялся, что и в принципе – сняла крышку с коробки, и по кабинету поплыл сладкий сдобный дух.

– С вареньицем, – поддержала сестрицу младшая.

Как их зовут-то?

Ведь представляли… на каком-то из вечеров, которые вдруг стали обязательны к посещению, ибо невместно воеводе чураться общества… точно представляли, но Себастьян не запомнил.

Невинные девы его интересовали мало.

А теперь и пугали.

Уж больно хищным был взгляд у блондиночки. А кренделек сам собой, не иначе, оказался в Себастьяновой руке. Этак, он и опомнится не успеет, как оный кренделек в рот сунут и пережевать заставят, если сами не пережуют.

– Простите, но я позавтракал…

– Так разве это завтрак? – Белялинские, похоже, были настроены серьезно. Что они в эти крендельки понапихали? Приворотного? Или сразу яду? Хотя… он вроде бы как ничего такого сделать не успел, за что его травить… – Это так… баловство…

– Воеводе не до баловства, – неожиданно на помощь пришла младшенькая Гуржакова, ввинтившаяся между сестрицами Белялинскими. – Воевода занят!

– Чем же? – черная бровь приподнялась.

– Делом.

– Вот-вот! – донесся голос пана Мимирова, – делом заниматься надо, а не кренделя поедать на рабочем-то месте…

– Нам надо поговорить, – панночка Гуржакова повисла на Себастьяновой руке, прижалась грудью к плечу и дыхнула в самое ухо ароматом яблок и…

…все-таки приворотное.

Облилась-то с макушки до пят, не пожалела… странно, что Себастьян раньше не почуял.

Шея зачесалась.

И он попытался высвободиться из объятий панночки, которая, невзирая на кажущуюся слабость, все ж держала потенциальную жертву крепко. И похоже, настроена была серьезно, чем и заслужила одобрительный взгляд матушки.

– Поговорим, – пообещал Себастьян и, не удержавшись, поскреб шею.

…может, и вправду жениться? Не на такой от дурочке, конечно, которая приворотами балуется, а хоть бы на Белялинской… старшенькая, пусть и не молода, но вполне себе симпатична… Евдокию чем-то напоминает.

Цветом волос.

И только.

Себастьян отогнал непрошенную мысль. Интересно, чем эти пользовались, если мысль о женитьбе показалась вдруг донельзя заманчивой? А Белялинска взялась за другую руку, голову на плечико пристроила и мягко так произнесла:

– А знаете, нам ведь с вами тоже поговорить есть о чем…

Шея зачесалась сильней.

И воротничок накрахмаленный показался вдруг донельзя тугим. Себастьян с немалым трудом стряхну обеих красавиц. Вот же… а с виду приличные панночки…

– И о чем же, – голос стал сиплым. А чесалась уже и спина.

Знакомо.

– Это такое дело… – пропела Белялинска. И от голоса ее голова закружилась.

Красивый голос.

Нежный.

И сама она… пусть помолвлена, но помолвка – еще не свадьба. Себастьяну не откажут, если попросит руки… а он попросит?

Отчего бы и нет?

Сколько можно жить одному, и вправду так недолго одичать. И разве не приятней ему будет возвращаться в свой уютный дом, чем в прокуренную гостиную панны Гжижмовской? Любовь? Что с той любви… трезвый расчет и только… панночка Белялинска умна. Воспитана. Сдержанна.

Она станет хорошей женой.

Детей вот родит.

На детях мысль споткнулась и погибла. Нет, дети его не то, чтобы пугали, скорее при виде их, особенно младенцев, Себастьян начинал испытывать пренепреятнейшее чувство беспомощности.

– Все отошли, – рявкнул он и, не удержавшись, поскреб-таки шею.

Чешуей пошла.

Слева.

А с права рог проклюнулся, не на шее, само собой, но легче от того не было.

– Вам действительно стоит выйти, – мурлыкнула панна Белялинска, подталкивая к выходу и свою заклятую подругу, которая выходить не желала, и пана Мимирова.

– А почему это нам? – панна Гуржакова уперла руки в бока. – Мы, между прочим, первыми приехали, правда, дорогая?