Ловец бабочек - Демина Карина - Страница 15

– Бдт сполн, вш благрд, – пробасил Никита Фролыч.

А Себастьян решительно переступил порог.

Шаг.

Всего-то один шаг.

А дверь закрылась беззвучно, и пусть Себастьяновой волей, но все равно показалось, что он сам себя от мира отрезал.

Запах крови сделался крепче.

И не только запах.

Крови было много. Даже удивительно, что с одного человека столько натечь способно. Или… конечно, не обязательно, чтобы вся кровь человеческою была, или вовсе кровью… но кто бы тут ни был, он постарался. Вот только Себастьяна от этаких стараний здорово замутило.

Женитьба?

Какая женитьба, когда вокруг такое творится… и бабочек он никогда не любил.

Бабочки…

Почему бабочки?

На стенах. На полу, с которого ковер убрали, должно быть, потому что на ковре малевать было неудобно. Бабочки поползли по гнутым ножкам столика и раскрыли крылья на белом камне – под мрамор делали – камина. Бабочки, слепленные из кусков материи, прилипли к занавесям… и перебрались на потолок, но уже не сделанные, а малеванные.

Бурые.

Красивые и в то же время уродливые несказанно.

Разные.

Что ж, следовало признать, что человек, сотворивший сие безобразие, которое предстоит описать подробнейшим образом – почему-то мысль эта донельзя обрадовала, хотя в прежние времена Себастьян терпеть не мог отчетов – никуда не торопился.

Сколько времени он потратил?

И главное, чего ради?

Себастьян прошелся по комнате, стараясь ступать осторожно, по краюшку, дабы не нарушить узор… может, тайное послание? И если приглядеться…

Он глядел и так.

И этак.

И даже на стул забрался, благо, тот избежал участи быть размалеванным. Но ясности не прибавлялось. Напротив, от обилия бабочек зарябило в глазах.

– Разберемся, – буркнул Себастьян и прошел дальше.

Если первую комнату можно было поименовать гостиной, то теперь он оказался в спальной комнате… благо, здесь без бабочек обошлось.

Комната велика.

Светлые обои отменного качества, но не менялись давненько, вон, на стене самую малость светлей, нежели в углах. Кровать солидная…

…на такой только с женою спать.

…нет, без жены спится лучше. Мало ли, вдруг жена храпеть будет…

…если вдруг Себастьян все же соберется расстаться с такою удобной холостою жизнью, то надо будет проверить… или сразу список требований составить? Не любопытна, не болтлива, не храплива…

Тьфу!

Он едва не плюнул на пушистый ковер. Нашел о чем думать… а все-таки выветривается чудо-зелье, слава тебе Вотан, защитник простого люда от коварных бабьих происков.

…ковер.

…ворс высокий. Край – ровный. Подложка чистая да и пыли под ковром почти нет. И думать нечего, тот самый, новый, на который потратился пан живописец перед смертью. И комод… кажется, не так давно Себастьян имел честь лицезреть подобный в витрине местного магазина.

Один за другим Себастьян выдвигал ящики комода.

Белье.

Кальсоны… полотняные. Батистовые в цветочек. Шерстяные с начесом и пуговками. Рубахи нательные. Платки носовые. Нижний ящик вовсе почти пуст – пара белых шелковых чулок не в счет. Хотя любопытственно, зачем скромному живописцу белые чулки, ко всему женские?

На комоде – пара подсвечников с оплывшими свечами и пустая рамка, из тех, что продают к дагерротипам за полтора медня…

Интересно.

Кровать… белье шелковое, хорошего качества, тоже, судя по виду, относительно новое… в беспорядке пребывать изволят, будто кто-то спал…

…двери.

Одна в гардеробную, весьма просторную.

…на двоих рассчитана, а потому с полдюжины костюмов в ней глядятся по меньшей мере жалко. Да и ношены они. Есть пара приличных, но те отдельно висят, упакованы в чехлы из сатину, чтоб не запылились. Выстроились шеренгой ботинки и туфли с острыми носами, сапоги зимние, растоптанные и рядышком – щегольские белые штиблеты, уж год, как вышедшие из моды. Имелись тут и сандалеты, каковые прилично было бы надеть к соломенной шляпе где-нибудь на водах.

В Гольчине вод не имелось, а вот сандалеты были.

И шляпа соломенная.

А к ней – кожаный картузик с тремя медными пуговками. И цилиндр был, высокий, лоснящийся, набитый драными подштанниками, чтоб, значится, от хранения форму не потерял и упругость. Странно только, что не в коробку положен, как соломенная шляпа с широкою лентой.

Себастьян шляпу примерил.

Глянул на себя в зеркало и фыркнул: вновь вы, воевода, себя не по-воеводску ведете, ибо вам надлежит не самому по комнатам хаживать, но отправить верных акторов, чтоб они да копытами землю рыли. Вам же, на старания глядючи, останется лишь кивать одобрительно иль брови хмурить.

По ситуации.

– Вотан упаси, – Себастьян шляпу вернул и вздохнул.

…уволится.

…точно уволится. Если его в местном городишке, спокойном да мирном бумаги мало что не одолели, то чего уж о Познаньске говорить? Нет, долгих лет Евстафию Елисеевичу, пусть и дальше сиживает он на казавшимся таким удобным воеводском месте, а Себастьяну и в акторах неплохо живется.

Вторая дверь вела в мастерскую.

Любопытственно.

Это он всех своих клиентов через спальню водил?

Или…

Обойдя комнату, которая оказалась перестроенною из двух, поменьше – этакие перемены, надо полагать, немалый ущерб карману нанесли – Себастьян убедился, что догадка его верна. Имелась и другая дверь.

Махонькая.

Неприметная.

Незапертая. И выходила она на черную лестницу.

– Эй, есть тут кто? – крикнул Себастьян, и эхо голоса его прокатилось по ступеням.

…кто…кто… кто…

– Сам хотел бы знать, – буркнул он, хмурясь.

Коль не отозвались, стало быть толпятся подчиненные его у парадное двери. Ждут высочайших указаний.

Издеваются?

– Ваше благородие! – отозвались снизу. – Это вы будете?

– Я.

Настроение улучшилось.

– А ты кто? – Себастьян свесился, силясь разглядеть хоть что-то. И все ж неудобно, получалось, что клиентам, коль таковые случались, пришлось бы подниматься по этой темной и узкой лестнице.

…или тем, кто представлялся клиентами.

…может, и вправду вся сия живопись сугубо для виду?

Нет, не стоит спешить с выводами.

– Егорка!

Егорка, значит… Егорок среди личного состава Себастьян не помнил. К стыду своему, он этот личный состав знал, мягко говоря, слабо.

– Подымайся, Егорка…

Себастьян поднял голову.

А ведь лестница на чердак ведет. И чердак оный аккурат над мастерской расположен. И заглянуть туда… Себастьян заглянет. От Егорку, кем бы он ни был, дождется и заглянет.

Егорка же поднимался быстро, перескакивая через ступеньку, а когда и через две. Он громко топотал, и топот этот уходил куда-то вниз, дробясь и порождая свое эхо, отчего казалось, что по лестнице несется целый гусарский полк.

С конями вместе.

Выскочивши на площадку, Егорка увидел Себастьяна и обмер.

Покачнулся.

Вытянулся. Щелкнул каблуками… попытался.

– Егорка, значит, – задумчиво произнес Себастьян, разглядывая приобретение. – И откуда ты здесь взялся, Егорка?

Был мальчишка невообразимо худ и страшноват. Круглая голова его торчала на шее, что тыква на палке. Шея была тонка и синевата, а голова, напротив, округла и ушаста.

Крупный нос.

Светлые бровки домиком.

Глаза ясные незамутненные.

– Так… я подумал, а вдруг кто выскочит, – сказал Егорка и покраснел. Ушами.

– И как?

– Не выскочил. Только от вы были и больше никого…

Форма на нем висела, перехваченная широченным, явно неформенным, ремнем. И полосатая жандармская палка на нем гляделась лишней.

– Ясно… идем. Писать умеешь?

– Ага, – Егорка шмыгнул носом. – И так, и стенографии обучен.

Надо же, как свезло…

– Отлично…

…мастерская просторна. Стены белые. Потолок… ковер вот темный и старый. Столик. Диванчик под полосатым покрывалом, что под попоною. Ваза с восковыми фруктами. Бутафорская колонна в углу. За нею – венец лавровый, который время от времени появлялся на государевых портретах. Или вот шлем бумажный, краскою покрашенный золотой.