Ловец бабочек - Демина Карина - Страница 11

Не стоит.

Позже подумает. Сейчас стоит сосредоточиться. Вспомнить, что она следователь, а не продавщица, пойманная за продажей особо дефицитного товара. И вины за ней нет… и права она… права…

…главное, уверенность в себе.

Перед кабинетом она вновь заставила себя сделать глубокий вдох.

Постучать. Стук не должен быть робким, как не должен быть наглым. Войти.

– Добрый день, – без улыбки, поскольку для нее не место, но голосом ровным, спокойным.

– Добрый, добрый… – мужчина, сидевший за огромным, в полкабинета, столом, был немолод.

Невысок?

Или, скорее, пытался казаться невысоким. Катарина отметила, что вся обстановка в этом кабинете специально подобрана, чтобы создать ощущение незначительности, мелкости хозяина. Он привстал. И клетчатым платком отер лысину. Указал на стул.

Простой.

Жесткий. И наверняка неудобный. Хелег как-то обмолвился, что стулья в управлении особые, что делают их такими, чтобы человек, которому придется сидеть на них, отвлекался на это неудобство.

Рассредоточенное внимание.

– Катарина Оложевич…

– Знаю, – прервал человек.

Серый костюм.

Стрижка та же, что и у Хелега. А в остальном – ничего похожего. Хелег высок, из редкого числа мужчин, которые выше Катарины.

Хелег не позволил бы себе так заплыть. Живот. Щеки. Два подбородка. Уши и те казались толстыми, но мужчину, кажется, это не печалило.

– Не стоит волноваться, – он потер кончик носа, и без того покрасневший, лоснящийся. – Вас никто ни в чем не обвиняет. Мы лишь хотим понять, что произошло…

…Хелег младший зрячий. А у этого – зеленые лычки. Как минимум – третий ранг, а то и второй. И мысли Катарины ему видны, как на ладони. А ничего-то запретного у нее в мыслях нет.

– У всех в мыслях мелькает что-то да запретное, – он усмехнулся. – Поверьте, это нормально… и волнение нормально, и прочие чувства… все-таки у нашего Отделения несколько специфическая репутация. И не могу сказать, что она не заслужена.

Он вздохнул.

– Нольгри Ингварссон. Но не обижусь, если обращаться станете по имени. Все же мои родители были несколько старомодны… да… а теперь это доставляет массу неудобств окружающим. Вас уже можно поздравить?

– С чем? – удивилась Катарина. Вот уж чего она не видела, так это поводов для поздравлений.

– С помолвкой? Кажется, это так называется. Вы ведь согласились?

– Я… – Катарина поняла, что краснеет. Горячая волна, поднявшись изнутри, разлилась по щекам, по шее. – Я…

…она была бы помолвлена, если бы не письмо.

Проклятое письмо.

– Значит, предложение он так и не сделал? – губы Нольгри Ингварссона – как бы ни сложно было его отчество, но обращаться к дознавателю по имени не самая лучшая идея – дрогнули в улыбке. – Что ж… это интересно… очень интересно…

– Ситуация… я понимаю… – жалкий лепет. – Следует проявить благоразумную осторожность…

– Осторожность и трусость разные вещи. На вашем месте, когда предложение прозвучит, я бы трижды подумал, стоит ли его принимать.

Молчание.

Стол блестит. Ни пылинки. Как это у местных уборщиц получается? Или они силу используют? Нет… это как-то нерационально… сила нужна для иных, куда более важных дел.

Но стол блестит.

И на полированной его поверхности отражается желтое солнце лампы. Слева шкаф. В шкафу – серые папки одинакового размера. Справа – окно. На подоконнике круглый горшок с фикусом. И растение не выглядит заброшенным, напротив, фикус крупный, с лоснящимися листьями, по всему видно, что жизнью он весьма доволен.

– Решите… все решите… вы молодые, разберетесь сами… а вам рекомендовал бы не экранироваться.

– Я… не специально. Это свойство такое…

– Да, да… в вашем личном деле было… жаль, что уровень ваших способностей недостаточно высок, чтобы работать у нас… с другой стороны, способности – это еще не все… далеко не все… вот бывает, что способности хороши, а человек – дерьмо… или не дерьмо, но глуповат… или слаб… или еще что не так.

Он вздохнул.

– Давно надо пересмотреть нормы… для толковых сотрудников дело всегда найдется.

Работа?

В Особом отделе?

Катарина онемела. Он ведь не всерьез?!

– Всерьез, вполне всерьез… само собой, не сейчас, но на перспективу… могу ли я рассчитывать, что вы… подумаете?

– Да.

И если вдруг случится такое чудо, если… в родном Управлении Катарину, говоря по правде, недолюбливают. В этом отчасти ее вина… женщина, выбравшая мужскую работу… об этом и «Правда» писала, краткая заметка, но и она наделала шуму… в Управлении не любят тех, кто выделяется, а она выделяется.

Не по своей воле, само собой…

Просто так получилось. Дядя Петер предупреждал, что так оно и будет, а ей все казалось – преувеличивает.

Нет…

– Понимаю, – а голос у него мягкий, бархатный.

У Хелега пока не выходит говорить так, чтобы голосом очаровывать.

– Вы женщина, которая посмела не только бросить вызов мужчинам, но и превзойти их…

– Я не…

– Бросьте, Катарин, ложная скромность вам не к лицу. Вы умны. Проницательны. Это вы впервые заметили закономерность…

– Ее сложно было не заметить.

– Сложно. Согласен. Бабочки на телах… но их предпочитали игнорировать… с этим мы еще разбираемся…

Он говорил негромко, почти шепотом.

– …вы не просто поняли, что действует один и тот же убийца… вы заставили вам поверить… это ведь было непросто?

Непросто.

Серийный убийца?

В Хольме не может действовать серийный убийца, а книги, на которые ссылается Катарина, они ведь запрещены? Нет? Зря… все одно авторы их – познаньцы, а значит, заведомо неблагонадежные личности…

– Вам, если не ошибаюсь, запретили заниматься этим делом, но вы не послушали. Не побоялись угрозы увольнения…

– Он убивал. Я должна была его остановить.

Нольгри Ингварссон кивнул.

– Понимаю. Это и отличает хорошего следователя от плохого. Вы хороший следователь, – он постучал пальцами по столешнице. – И потому все это… в высшей степени неприятно.

– Вы о… письме?

– Когда он вам начал писать?

– В межне прошлого года…

– Но письма приходили на адрес Управления?

Катарина кивнула.

– И вы предполагаете, что приходили они давно, но до вас внимания на них не обращали…

Она вновь кивнула.

– Я спрошу у вас, а вы хорошо подумайте… насколько вчерашнее письмо похоже на предыдущие? Не спешите. Закройте глаза…

Катарина подчинилась.

Предыдущие?

Первое… измятое, вытащенное ею из мусорной корзины. Кто-то вскрыл конверт. Увидел бабочку и… она утратила всю прелесть свою, белая полуночница, слишком хрупкая, чтобы выдержать подобное обращение. Полупрозрачные крылья…

Нет, не о бабочке думать надо.

Белый лист.

Бумага плотная, хорошего качества. Такой пользуются чертежники. И их же проверяли, но бумагу можно купить в любом магазине. Двадцать три гроша за дюжину листов. Каждый разрезан пополам. Лезвие тонкое, острое и край получается почти гладким, но…

…и у того, вчерашнего.

Аккуратность.

Клей канцелярский обыкновенный.

Наносился тонкой кистью из беличьего волоса. Это уже потом выяснили, когда… не отвлекаться. Главное, что он аккуратен. Ни капли клея не выходило за крыло, да и сами крылья, тончайшие, легчайшие, были идеально расправлены.

…подпись.

…всегда два слова.

…буквы округлые, с легким наклоном влево, что необычно. Латинское «t» с крохотной перекладиной, отчего оно на «l» похоже.

– Очень. Похоже, – вынуждена была признать Катарина.

Дознаватель кивнул.

Он ведь и сам знает. Он видел письмо. И заключение на руках имеет. Предварительное, но все-таки… у них копии дел, материалы…

– Хотите взглянуть? – он протянул Катарине тонкую папку. – И да, ваши подозрения не безосновательны. Данное послание во всем идентично предыдущим. Какой вывод?

Он у Катарины спрашивает?

Вывод… нельзя спешить с выводами… дядя Петер был бы недоволен… нет, он сначала изучил бы то самое злосчастное заключение, наметив в нем с десяток, а то и больше, слабых мест. Слабые места всегда есть. К примеру, ни слова не сказано о характере среза, а меж тем сравнение лезвия, которым он сделан, многое может сказать… чернила… цвет совпадает, но и только… перо, которым была сделана надпись…