Гражданин Галактики - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 19

Тело той, которая лежала на кровати, иссохло от старости, но лицо ее так и излучало властность. Одета она была богато один лишь шарф, покрывавший ее редкие волосы, стоил целое состояние, но Торби видел только ее пронзительные, глубоко посаженные глаза. Она смотрела на него.

– Так! Старший Сын, я не могу этому поверить! а говорила по-фински.

Матушка, это письмо невозможно подделать. Старуха фыркнула. Капитан Крауза продолжал почтительно, но настойчиво:

– Послушайте сами, Матушка. Он повернулся к Торби и приказал на интерлингве: Повтори послание твоего отца.

Послушно, ничего не понимая, но чувствуя поддержку капитана Краузы, Торби повторил текст письма. Старуха выслушала его, потом повернулась к капитану:

Что такое? Он говорит на нашем языке? Какой-то фраки!

– Нет, Матушка, он ни слова не понимает. Это Голос Бэзлима.

Она повернула голову к Торби и обрушила на него поток слов на финском языке. Торби вопросительно посмотрел на капитана Краузу. Старуха приказала:

– Пусть повторит еще раз.

Капитан перевел. Торби смутился, но охотно повторил. Когда он закончил, старуха лежала молча, а остальные ждали. Ее лицо исказилось от гнева. Наконец она выпалила:

– Долги надо платить!

– И я так думаю, Матушка!

– Но почему мы должны платить по чекам? спросила она недовольно.

Капитан ничего не ответил. Она спокойно продолжала:

– Послание подлинное. Но естественно было думать, что оно может оказаться поддельным. Знала бы я, что ты собираешься делать, я бы это запретила. Но, Старший Сын, как бы ни был ты глуп, однако ты прав. И долги нужно платить. Капитан продолжал молчать, и она сердито добавила: Ну? Говори! Какой монетой будешь расплачиваться?

– Я думал, Матушка, не спеша произнес Крауза, что Бэзлим просит нас позаботиться о мальчике только какое-то время… пока мы не сможем передать его на военное судно Гегемонии. Сколько надо ждать? Год, два. Но все равно возникнут сложности. У нас, однако, есть прецедент эта женщина-фраки. Семья ее приняла поворчали немного, но постепенно привыкли, она даже всех развлекает. Если бы моя Матушка так же вступилась за этого парня…

– Чушь!

– Но, Матушка, мы обязаны. Долги нужно…

– Молчать!

Крауза умолк. Старуха спокойно продолжала:

– Ты что, не слыхал слов, обращенных к тебе Бэзлимом: «Помогай ему и наставляй его, как если бы ты был на моем месте?» Кем был Бэзлим для этого парня?

– Ну, он говорил о нем, как о своем приемном сыне. Я думал…

– Нет, ты не подумал. Что бы на месте Бэзлима сделал ты? Или, по-твоему, все сказано недостаточно ясно?

Крауза выглядел встревоженным. Старуха продолжала:

– «Сизу» платит долги полностью. Никаких полумер все полностью. Ты должен усыновить этого фраки.

Крауза внезапно побледнел. Вторая женщина, которая неслышно что-то делала в комнате, уронила поднос. Капитан сказал:

– Но, Матушка, а как же Семья…

– Семья это я! внезапно она повернулась к другой женщине: Жена Старшего Сына, разве мои старшие дочери меня не поддерживают?

– Да, Матушка Моего Мужа. Женщина присела в поклоне и вышла.

Первый помощник мрачно посмотрела ей вслед, потом слегка улыбнулась:

– Это не так уж плохо, Старший Сын. Как ты думаешь, что произойдет на следующем Слете?

– Ну, нас поблагодарят.

– Благодарностью сыт не будешь, она провела языком по тонким губам. Народ будет в долгу перед «Сизу»… Будут менять статус кораблей. Мы не останемся внакладе. Капитан расплылся в улыбке:

– Вы всегда были догадливы, Матушка.

– И это хорошо для «Сизу». Уведи мальчика-фраки и подготовь его. Мы это быстро сделаем.

8

У Торби был выбор: подчиниться усыновлению спокойно или сопротивляться и все-таки быть усыновленным. Он выбрал первое, и это было разумно, ибо он понял, что сопротивление воле Первого помощника влечет за собой неприятности, а главное, бесполезно. Кроме того, хотя он чувствовал себя неловко и неприятно, приобретая новую семью так скоро после папиной смерти, все-таки он понимал, что такая перемена для него благоприятна. Еще никогда он не имел такого низкого статуса, как «фраки». Ведь даже а раба есть равные. Но главное папа велел ему делать все так, как скажет капитан Крауза.

Усыновление произошло в кают-компании за ужином в тот же вечер. Торби почти ничего не понимал в происходящем, так как церемония совершалась на «секретном языке», но заранее объяснил ему, что он должен делать. Присутствовало все население корабля, кроме вахтенных. У двери сидела даже доктор Мэйдер: она не принимала участия в церемонии, но могла все видеть и слышать.

Внесли Первого Помощника, и все встали. Старуху устроили в кресле во главе офицерского стола, и ее невестка, жена капитана, поддерживала ее. Она сделала повелительный жест рукой, и все сели, капитан справа от нее. Дежурные девушки раздали всем миски с жидкой кашей. Но к пище никто не притронулся. Первый помощник стукнула ложкой по своей миске и заговорила лаконично и выразительно.

Потом говорил ее сын. Торби с удивлением заметил, что отчасти понимает речь капитана: она являлась отрывком из того поручения, которое передал ему Торби, если судить по сочетаниям звуков.

Ему отвечал Главный инженер, возрастом старше Краузы. Потом еще несколько человек, мужчины и женщины, тоже произносили речи. Первый помощник что-то спросила ей ответили хором, стройно и единодушно. Несогласных не было.

Торби пытался встретиться взглядом с доктором Мэйдер, когда капитан подозвал его на интерлингве. Торби посадили на высокую табуретку посреди комнаты, и он чувствовал, что взгляды всех собравшихся в комнате устремлены на него, причем взгляды эти не вполне дружелюбны.

– Подойди сюда!

Торби поднял голову и увидел, что капитан и его мать смотрят на него. Он не понимал, то ли старуха сердита, то ли это обычное выражение ее лица. Торби заторопился к ним.

Она погрузила ложку в его миску и облизала ее досуха. Он чувствовал себя так, будто совершает что-то ужасно неуместное, но его научили так заранее. Он зачерпнул ложкой из ее миски и робко съел содержимое. Старуха потянулась к нему, наклонила его голову и коснулась увядшими губами обеих его щек. Он ответил на этот символический поцелуй и почувствовал, как весь покрывается гусиной кожей;

Капитан Крауза поел из миски Торби, и он поел из миски капитана. Затем Крауза взял нож и, держа его большим и указательным пальцами, шепнул на интерлингве:

– Смотри, не закричи.

Он надрезал руку Торби пониже плеча. Торби с презрением подумал, что Бэзлим научил его спокойно переносить боль вдесятеро сильнее. Хлынула кровь. Капитан вывел его на место, где все могли его видеть, громко сказал что-то и держал руку Торби так, что лужа крови натекла на пол. Капитан наступил в нее, растер сапогом, опять что-то громко произнес, и все шумно приветствовали обоих. Капитан сказал Торби на интерлингве:

– Твоя кровь вошла в нашу сталь, наша сталь в твоей крови.

Торби часто приходилось сталкиваться с такой символической магией, и он понимал ее дикую и ясную логику. Гордость охватила его теперь он стал частью корабля. Жена капитана заклеила пластырем ранку. Затем Торби обменялся едой и поцелуями с ней, а потом и со всеми остальными: со своими братьями, дядьями, сестрами, кузенами, тетками.

Мужчины и мальчики не целовались с ним, а жали ему руку и хлопали по плечу. Подходя к девушкам, он не знал, как себя вести, но они не целовали его; они хихикали, краснели и поспешно дотрагивались до его лба.

По мере того, как он проходил вдоль столов, дежурные девушки убирали миски с кашей чисто ритуальной едой, символизирующей скудный рацион, питаясь которым, Народ смог бы пролететь через космос в случае необходимости, и накрывали столы для настоящего пира. Торби объелся бы кашей по уши, если бы не пользовался трюком: не ешь, а только возьми ложку и чуть коснись ее губами. Но все равно, когда он, принятый в Семью, наконец уселся на холостяцкий край стола, он совсем не мог есть. Восемьдесят с лишком новых родственников это многовато. Его сломили усталость, нервное напряжение и разочарование. Все же он пытался есть. Через некоторое время он услышал чью-то реплику, из которой понял только одно слово: «фраки». Он поднял голову и увидел, что юноша, сидящий напротив, неприятно усмехается.