Заклятые супруги. Леди Смерть - Эльденберт Марина - Страница 21

Я не могу позволить этому повториться. Если это случится сейчас, в доме никто не выживет.

– Всевидящий! Миледи…

– Не трогай меня! – я вскинула руку, и Жером остановился, точно уперся в невидимую стену.

Успокоиться. Как учил отец.

Перекрыть связь… отрезать себя от тьмы.

Вот только она отказывалась отступать – запертая в хрупком сосуде моего тела, бесновалась внутри, выжигала, сводила с ума. На этот раз я не теряла сознание: ни когда меня несли по лестнице, ни когда Жером кричал на высыпавших отовсюду слуг, и те прятались, как мыши, завидевшие кошку. Лица, лица, лица – бесконечные лица, бледные, в пепельно-черной дымке. Под пальцами жалобно треснула простыня, по сравнению с моей кожей подушка казалась нагретым кирпичом. Запястье словно скрутило проволокой – и тьма отхлынула. Не попятилась, как признающий поражение волк, просто отступила с шипением, как змея, уползающая за камень. Готовая напасть в любой миг.

Я судорожно вздохнула и зажмурилась.

– Миледи, что мне сделать?

«Ничего. Ты ничего не сможешь сделать», – хотела ответить я, но из горла вырвался сдавленный хрип.

Образы родных были размытыми и далекими. Я тянулась к ним в тщетной попытке зацепиться за жизнь. Винсент. Строгий, со сдвинутыми бровями, молчаливый, сдержанный и жесткий, такой родной. Матушка, с поджатыми губами и королевской осанкой, за что-то отчитывающая сестру. Лави, милая Лави, украдкой подмигивающая Луизе. Жена брата…

Снова скрутило болью так, что тело выгнулось дугой.

Я справлюсь. Смогу. Остановлю!

Огонь локонов Луизы мелькнул и погас во тьме. Даже надрывный рев Луни, отголосками памяти звучащий в ушах и ржание Демона доносились как через подушку. Глаза кололо насыпанным под веки льдом, но из темноты вдруг отчетливо проступил образ, который я всеми силами старалась забыть: медовые волосы, ослепительное сияние мглы… Липкий пот разъедал кожу. Короткое имя дурманящим противоядием пекло губы, не смея вырваться в мир.

Анри… Анри. Анри!

Тишина. Боль отхлынула, я снова могла дышать: тяжело, как выброшенная на берег рыба. Открыла глаза, но красок уже не видела. Только грань, затянувшую реальность, только призрачно-бледное лицо Жерома… Значит, следующий приступ не за горами, и он будет еще сильнее.

Что, если я… не смогу удержать Смерть?

14

Сейчас, когда все зависело только от него, сдерживаться было сложно. Сложно не загнать лошадь, которая и так выбивалась из сил на полпути со станции. Дорога в ночи петляла меж полей черной лентой, а белоснежная скатерть аламьены казалась погребальным саваном. Темная сирень неба, ближе к лесу переходящая в лиловый, грозила вот-вот рухнуть на землю. Ругать себя за то, что не остался в Лавуа – бессмысленно, но остановиться он не мог. Поехал, потому что не мог не поехать: нужно было узнать, о чем они говорили с Евгенией, а вытащить из Терезы что-то, о чем она не хочет говорить – проще мир поменять полюсами. Проклинал себя и всех, кого только можно, за то, что сразу не запихнул ее в поезд до Лигенбурга – пусть даже силой пришлось бы отволочь эту несносную девчонку к брату. Тогда не запихнул, а теперь уже поздно.

Она слишком близко подошла к вулкану, который вот-вот проснется.

Встреча с Евгенией сейчас казалась смазанной, как воспоминания десятилетней давности. Прелестное лицо графини напоминало искореженную злым кукольником маску. Злоба сочилась сквозь поры идеальной белоснежной кожи и разъедала красоту, которой эта женщина по нелепой иронии была наделена от природы. Пару минут назад у служанки на подносе взорвался кофейник. Платье и передник защитили ноги и грудь, но шея, лицо и обнаженные руки пошли волдырями и царапинами. Девушке повезло, что стекло не попало в глаза. Конечно, можно предположить, что просто не выдержал лацианский фарфор. Но фарфор тут был не при чем, просто Евгении отчаянно хотелось сделать кому-то больно. И чтобы он это увидел.

– Твоей леди неплохо бы укоротить язык, – прошипела она.

В ту минуту он впервые в жизни готов был схватить ее за плечи и встряхнуть так, чтобы голова мотнулась назад, высокомерное выражение стерлось из глаз изумлением, а затем и страхом. Слишком сильные чувства для него – сильные, необычные и пугающие. Анри привык к тому, что вывести его из себя нереально, но там, где речь заходила о Терезе, все переворачивалось с пяток на макушку.

Сдержался он с трудом. И только потому, что так можно сделать гораздо хуже.

– Не забывайся. – Этого хватило сполна. – Ты говоришь о моей жене.

– Вот как?!

Евгения быстро взяла себя в руки. Откинувшись на спинку кресла в гостиной, курила сигарету, зажав мундштук между тонкими пальцами. Другая горничная как раз убрала осколки и явно спешила убраться сама, опасливо поглядывая на хозяйку.

– Теперь понятно, почему она передумала разводиться. – Ноздри графини дрогнули, придавая лицу хищное и жестокое выражение.

Понятно? Хотел бы он то же самое сказать о себе. Увы, поступки Терезы не поддавались никакой логике. И то, как она себя вела – ломая все привычные схемы, выбивая из колеи, впервые за долгое время заставляло чувствовать себя… необычно. К болезненной радости встреч примешивалось слишком много опасных «но». Посадить Терезу на поезд насильно, со скандалом увезти в Энгерию значило раскрыть все карты. Подставить в первую очередь ее, самому толкнуть к ним в руки. Поэтому до последнего надеялся, что она одумается: поставит подпись, уедет сама. А она отправилась в змеиную нору. Он сделал все, чтобы Тереза заперлась в Мортенхэйме, вернулась к жизни, из которой Анри выдернул ее своими руками. Но это почему-то не сработало.

Евгения сморщила нос, словно даже ее любимый ванильный табак сейчас горчил.

– Дерзости ей не занимать. Самомнение до небес, еще и некромаг, мерзость! Самая гадкая магия, которую только можно представить.

– Смотря как ею распорядиться.

– Раньше ты бы в ее сторону даже не взглянул.

Он жестко улыбнулся.

– Раньше у меня был вкус попроще.

Графиня слегка побледнела: ответить на выпад – значит, принять на свой счет. Впрочем, в долгу она не осталась.

– Хотя Симона можно понять. Ее кровь – бесценный эликсир.

Анри поймал себя на том, что пальцы сжались в кулак.

– Ты рассказала ему?

– Разумеется, – Евгения стряхнула пепел и снова затянулась. По комнате плыл сладкий аромат, пронизанный горьковатыми нотками дыма. – Не хочется объяснять Эльгеру, почему я молчала, если он узнает от кого-то другого.

Красивые губы тронула улыбка, и в этот миг он почти почувствовал под своими пальцами эту хрупкую шею. Когда Евгения потянулась к его запястью, с рук сорвалась золотая дымка, заставившая графиню отпрянуть. Его хлестнули яростным взглядом, но Анри даже не пошевелился. Прищурившись, наблюдал, как мгла поглощает терпкий сигаретный туман. Ни с одним из них не было ни малейшего желания говорить о ней.

– Золотце, – голос у Евгении тоже был сладким, как пирожное, пропитанное смертью настойки наэла, – тебе придется представить ее Симону. Я не горю желанием видеть твою леди в наших рядах, и, если ты тоже этого не хочешь… Буду рада помочь по старой дружбе.

В этот миг браслет потянуло болью: сначала слабой, будто кто-то затягивал на запястье ремень, края которого впивались в кожу. Потом сильнее, ярче, словно ожог прорастал в кожу и вгрызался в кость. В груди, вопреки всему похолодело. Тереза в Лавуа, Жером за ней присматривает. Попыталась бежать, сцепилась с ним? Он бы не посмел причинить ей вред, так что там могло случиться, демоны раздери?

– Он будет в Ольвиже через несколько дней, просил его дождаться.

– Просил? – Анри усмехнулся. Неосознанно, стараясь не смотреть на запястье.

– Просил. – Евгения передернула плечиками и положила мундштук на край пепельницы. Они оба знали, что просьба Симона равнозначна приказу. – Кстати, Эльгер собирается отдать сыну лабораторию. Этому…

Она не договорила, растянула последнее слово, но сейчас ему было не до Эрика.