Ребекка - дю Морье Дафна - Страница 2

Я хорошо запомнила эту тарелку с ветчиной и языком. Они были засохшими и неаппетитными, но у меня не хватило храбрости отказаться от них. Мы ели молча, так как миссис ван Хоппер уделяла большое внимание еде. По лицу ее было видно – да и соус, стекавший по ее подбородку, подчеркивал это – что блюдо пришлось ей по вкусу. Это зрелище еще ухудшило мой аппетит, и я рассеянно глядела по сторонам.

Рядом с нами за столик, который пустовал уже три дня, усаживался новый приезжий. Метрдотель всячески старался ублажить его. Миссис ван Хоппер положила вилку и взялась за лорнет. Приезжий не замечал, что его появление вызвало любопытство, и рассеянно изучал меню. Миссис ван Хоппер сложила лорнет и наклонилась ко мне через столик. Ее маленькие глазки горели от возбуждения, и она громким шепотом сказала: «Это Макс де Винтер, владелец Мандерли. Вы, наверное, слышали о нем? Не правда ли, он выглядит больным? Говорят, что он никак не может оправиться после смерти жены».

3

Как бы сложилась моя жизнь, если бы миссис ван Хоппер не была таким снобом? Надо признать, что ее тщеславие оказало влияние на мою дальнейшую судьбу. Любопытство было ее манией. Вначале я смущалась, замечая, как люди смеялись за ее спиной, как они быстро выходили из комнаты, в которую входила она.

Она ежегодно приезжала на Лазурный берег, играла здесь в бридж и выдавала за своих близких знакомых всех мало-мальски известных приезжих, хотя ее знакомство с ними чаще всего ограничивалось тем, что она видела их на другом конце зала в почтовом отделении Монте-Карло. У нее была такая внезапная и напористая манера нападать на людей, что ей часто удавалось завести знакомство с теми, кто этого совсем не желал. Иногда она посылала меня одолжить бумагу или книжку у намеченных жертв. С того дня прошло уж много лет, но я помню, что сразу же разгадала ее маневр. Она быстро закончила свой завтрак, чтобы подкараулить нового приезжего у входа.

– Быстрее поднимитесь наверх, – сказала она мне, – и принесите письмо моего племянника, то самое, в котором он описывает свой медовый месяц. Там еще в конверт вложены фотографии.

План был уже составлен ею: племянник должен послужить ей поводом для завязывания нового знакомства. Такт и скромность не были ей добродетелями, а сплетни составляли основу жизни. Материал для них должен был поставлять каждый приезжий.

Я нашла в номере письмо, которое она требовала, но прежде чем спуститься в ресторан, на минутку задержалась. Мне хотелось предупредить его, чтобы он избегал встречи с нею. Если бы только у меня хватило храбрости спуститься по служебной лестнице и подойти к нему с другого конца ресторана! Но условности для меня были слишком непреложны, да и как я смогу заговорить с ним? Ничего не оставалось, как вернуться на свое место рядом с миссис ван Хоппер, широко улыбающейся в предвкушении, как она, точно большой жирный паук, будет плести паутину вокруг нового приезжего.

Но когда я вернулась, оказалось, что он уже покинул свое место за столиком, а она, боясь упустить его, рискнула, не дожидаясь письма, представиться ему. Они сидели рядом на диване. Я подошла и молча передала ей письмо. Он тотчас встал, а она, упоенная своим успехом представила меня, назвав мое имя и указав на меня едва заметила жестом.

– Мистер де Винтер будет пить с нами кофе. Найдите официанта и скажите ему, чтобы он принес еще чашечку.

Это было сказано таким тоном, который давал понять, что я – существо слишком молодое и незначительное, чтобы вовлекать меня в разговор. Именно таким тоном она обычно и представляла меня. После того как однажды меня приняли за ее дочь, она старалась показывать знакомым дамам, что они могут меня полностью игнорировать, а мужчинам – что они могут снова разваливаться в кресле и не утруждать себя предупредительностью ко мне. Поэтому для меня было неожиданным, что этот джентльмен не сел на диван и сам позвал официанта.

– Мы будем пить кофе втроем, – сказал он.

И, прежде чем я поняла его маневр, он сел на жесткий стул, который обычно предназначался мне, а мне предоставил место на диване рядом с миссис ван Хоппер, которая была несколько раздосадована, но через секунду уже снова улыбалась и, навалившись грудью на стол, наклонилась к собеседнику. Размахивая письмом в руке, она заговорила быстро и громко:

– Вы знаете, я узнала вас, как только вы вошли в ресторан. Подумать только, сказала я, ведь это же мистер де Винтер, друг нашего Билли! Я должна показать ему фотографии Билли и его молодой жены. Они снимались в свой медовый месяц. Посмотрите, это – Дора. Не правда ли, она очаровательная! Какие у нее дивные огромные глаза! Вот они на пляже в Палм-Бич. Билли с ума сходит по ней. Когда мы устраивали прием у Клариджа, он еще не был с нею знаком… Как раз на этом приеме я впервые увидела вас. Но вы, я думаю, уже не помните такую старуху, как я… – она кокетливо улыбнулась, обнажив все зубы.

– Напротив, я отлично помню вас. – Прежде чем она углубилась в воспоминания об их последней встрече, он протянул ей портсигар, и необходимость зажечь сигарету заставила ее на минуту замолчать.

Меня никогда не тянуло в Палм-Бич, но и его пребывание во Флориде показалось бы мне нелепым. Пожалуй, он был бы на месте где-нибудь в старинном городе, например, пятнадцатого века, с узкими и тесными улицами. Его задумчивое привлекательное лицо показалось мне необычным и напомнило знаменитый «Портрет неизвестного», виденный мною в какой-то картинной галерее. Если бы он сменил современный английский костюм из твида на бархатный камзол с кружевами на вороте и на манжетах, то казался бы сошедшим со старинной гравюры.

Кто же написал «Портрет неизвестного»? Но мне не удалось вспомнить автора. Они между тем продолжали беседу, за которой я не следила, будучи погруженной в свои фантазии.

– Я полагаю, что будь у Билли такое поместье, как ваше Мандерли, – она добродушно усмехнулась, – он не поехал бы в Палм-Бич. Говорят, ваше поместье – это волшебная страна. Другого сравнения не подобрать.

Она рассчитывала, что ее лесть будет вознаграждена улыбкой, но он продолжал молча курить, и морщинка меж его бровями несколько углубилась.

– Я видела фотографии Мандерли, и – продолжала она, – на них все выглядит действительно очаровательным. Билли рассказывал, что это самое прекрасное из больших поместий в Англии. Удивляюсь, как вы смогли покинуть его!

Его молчание выглядело теперь печальным и заставило бы замолчать каждого, кроме миссис ван Хоппер. Любой бы понял, что перешел границу, дозволенную приличием.

– Вы, англичане, не любите расхваливать свои поместья, – продолжала она, все более повышая голос, – чтобы не казаться гордыми. Но я знаю, что в вашем замке есть большой музыкальный зал и галерея старинных ценных портретов, не правда ли? – она повернулась ко мне и как бы пояснила: – Мистер де Винтер так скромен, что не хочет сознаться в этом. Насколько мне известно, замок принадлежал его семье еще во времена нормандского нашествия. Полагаю, что ваш замок нередко посещали члены королевской семьи…

Это было уже слишком, даже я не ожидала такого. Он ответил спокойно, с легким оттенком насмешки:

– Никто не посещал после Этельреда Второго , прозванного Нерешительным. Именно в Мандерли он получил это прозвище, так как неизменно опаздывал к обеду.

Она заслужила насмешку, но даже не почувствовала ее.

– Это действительно так? Я об этом ничего не знала. Мои познания в английской истории очень смутны. Я напишу об этом своей дочери – она очень эрудированная и серьезная.

Наступила пауза.

Я почувствовала, что лицо мое залилось краской. Я бала слишком молода; будь я немного постарше, я сумела бы улыбнуться ему и показать, что так же, как он, осуждаю ее невозможное поведение. И это создало бы между нами какое-то взаимное понимание. Кажется, он почувствовал, что я смущена, и спросил мягким ласковым голосом, не хочу ли я еще чашечку кофе. Я поблагодарила и отказалась. Он разглядывал меня, видимо, стараясь уяснить мои отношения с миссис ван Хоппер.