Уолдо - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 8

– Дайте ему вас обнюхать.

Как только вальдо, сжимавшее ошейник, ослабило свою хватку, животное подошло ближе, изучило незнакомца и, удовлетворенное, обслюнявило руку. Стивенс заметил, что шерсть вокруг глаз Бальдра коричневая и резко контрастирует с белой, которой покрыто все тело: ему сразу вспомнилась сказка о солдате и огниве, где присутствовали собаки с «глазами, широкими как блюдце». Затем он произнес принятые в таких случаях фразы вроде: «Какой красивый! Отличный пес». Уолдо наблюдал за процедурой с легким отвращением.

Наконец, решив, что церемония окончена, Уолдо скомандовал: «К ноге!» Пес развернулся в воздухе, уперся лапой в бедро Стивенса, оттолкнулся и полетел к хозяину. Стивенс едва удержался на ногах, ухватившись за перила. Граймс также оттолкнулся, покинул свое место возле люка и оказался у стойки, возле которой располагался хозяин. Стивенс последовал за доком.

Уолдо медленно оглядел его с ног до головы. Манеры этого человека были не то чтобы откровенно грубы, но могли привести в смущение. Стивенс почувствовал, как краска начинает медленно заливать лицо, и, чтобы избавиться от замешательства, стал осматривать комнату. Несмотря на большие размеры, помещение казалось несколько тесноватым из-за большого скопления разного хлама – если можно так выразиться, – которым окружил себя Уолдо. Здесь находилось с полдюжины дисплеев, расположенных так, чтобы один из экранов всегда находился перед глазами хозяина. Три из них были снабжены телекамерами. Далее глаз натыкался на различные панели управления. Предназначение некоторых из них было очевидно: панель освещения, довольно сложная, с маленькими ярко-красными индикаторами для каждой цепи; панель вокаляра; многоканальный телевизионный пульт управления; приборная доска необычного дизайна, на которой располагались энергетические реле. Однако оказалось и по крайней мере с полдюжины панелей, назначение которых повергло Стивенса в глубокое изумление.

Рабочее пространство комнаты замыкалось стальным кольцом, к которому крепилось несколько пар вальдо. Две пары, размером с кулачок мартышки, были оборудованы экстензорами. Одно из таких вальдо как раз и схватило Бальдра за ошейник. Еще несколько помещалось возле сферической стены, и среди них выделялась пара настолько огромная, что Стивенс затруднился определить ее назначение. В раскрытом состоянии каждая механическая рука имела не менее шести футов расстояния между большим пальцем и мизинцем.

У стен виднелось большое количество книг, однако книжные полки отсутствовали. Книги, казалось, торчали прямо из стены, словно кочаны на капустной грядке.

Стивенс недолго ломал голову над этим фокусом, решив, что все дело в магнитах, вделанных в переплеты.

Впоследствии его догадка подтвердилась.

Уолдо снабдил комнату сложной автоматической системой освещения новейшей конструкции, которая полностью отвечала его потребностям, что, однако, не делало ее удобной для других. Само собой разумеется, свет попадал в помещение уже рассеянным. Более того, с помощью некоего искусного приспособления система следила, чтобы те источники света, которые попадали в поле зрения Уолдо, прекращали свою работу. Свет не слепил глаз хозяина – и только. Поскольку огни за его спиной начинали гореть ярче, чтобы лучше осветить то место, куда он в этот момент смотрел, все остальные, кто находился в комнате, ощущали постоянную резь в глазах. Очевидно, все дело заключалось в устройстве электронного слежения. Стивенс поневоле задумался над тем, насколько сложной должна быть такая система.

Граймс пожаловался на яркий свет: – Черт возьми, Уолдо, отрегулируй свое освещение, не то у нас головы разболятся!

– Извини, дядя Гас.

Уолдо вынул правую руку из перчатки и опустил на одну из панелей управления. Резь в глазах прекратилась. Свет теперь исходил лишь оттуда, куда никто из них не смотрел. Кроме того, он сделался гораздо ярче, поскольку источников освещения стало значительно меньше. Лучи рисовали на стенах замысловатый узор.

Стивенс попытался поймать глазами начало узора и на первых порах потерпел неудачу: устройство, по-видимому, и задумывалось так, чтобы быть незаметным.

После нескольких неудачных попыток он наконец догадался, что надо следить глазами, а не вертеть головой.

Устройство реагировало только на поворот головы, перемещение зрачков были для него слишком незначительным.

– Я вижу, вас, мистер Стивенс, заинтересовал мой дом. – В усмешке Уолдо проскальзывало высокомерие.

– Очень. Думаю, это самое замечательное место из всех, что я когда-либо видел.

– Что же в нем такого замечательного?

– Во-первых, отсутствие определенной ориентации. И, конечно, несколько инженерных новинок. Вы сочтете меня земным человеком, но я до сих пор продолжаю искать внизу пол, а вверху – потолок.

– Это всего лишь вопрос функционального дизайна, мистер Стивенс. Я живу в исключительных условиях, поэтому и дом мой кажется исключительным. Что же касается новинок, о которых вы говорили, то они по большей части заключаются в удалении лишних деталей и добавлении нескольких новых приспособлений.

– Сказать по правде, самое интересное из того, что я видел, не является частью вашего дома.

– Действительно? И что же это такое?

– Бальдр, ваш пес.

Услышав свое имя, животное повернуло голову.

– Я никогда не видел, чтобы собака так ловко передвигалась в невесомости.

Уолдо улыбнулся, и впервые его улыбка стала искренней и теплой.

– Да, Бальдр у меня акробат. Он ведь попал в невесомость еще щенком.

Уолдо протянул руку и потрепал пса по загривку, тут же обнаружив свою крайнюю слабость: сила этого жеста никак не соответствовала громадным размерам животного. Движения пальцев были слишком вялыми, чтобы спутать грубую шерсть собаки и сдвинуть с места большие уши. Однако Уолдо, казалось, не замечал своей немощи или не обращал на нее внимания.

Вновь повернувшись к Стивенсу, он добавил: – Если вам так понравился Бальдр, вы обязательно должны увидеть Ариэль.

– Ариэль?

Вместо ответа Уолдо коснулся вокаляра и просвистел музыкальную тему из трех нот. У «верхней» стены послышался шорох, и к гостям устремилось маленькое желтое существо – канарейка. Сложив крылья, она пулей промчалась по воздуху на расстоянии около фута от Уолдо, расправила крылья, несколько раз взмахнула ими, опустила распушенный хвост и замерла в воздухе.

Впрочем, птица все же продолжала медленно двигаться вперед; приблизившись на расстояние одного дюйма к плечу Уолдо, она «выпустила шасси» и уцепилась коготками за его фуфайку.

Уолдо поднял руку и погладил птицу. Канарейка взъерошила перышки.

– Ни одна птица, высиженная на Земле, не может научиться летать в невесомости, – заговорил Уолдо. – Я это хорошо понял после того, как потерял полдюжины птиц, не сумевших приспособиться к здешним условиям.

– А что с ними случилось?

– Применяя человеческие термины, это можно назвать острой формой неврастении. Вначале они пробуют летать, и оказывается, что их первоначальные земные навыки никуда не годятся и все попытки приводят к неудаче. Поэтому они отказываются даже пытаться и через некоторое время умирают, потому что их сердце, выражаясь поэтически, разбито. – С радостью в голосе он добавил: – Однако Ариэль оказалась гениальной птицей. Она попала ко мне еще в яйце и самостоятельно изобрела совершенно новый способ полета. – Уолдо протянул птице палец, на который та и пересела. – Довольно, Ариэль. Лети домой.

Канарейка начала высвистывать мелодию «Колокольный звон» из «Лакме».

Хозяин покачал головой.

– Хватит, Ариэль. Лети спать.

Птица оторвалась от пальца, зависла на мгновение в воздухе, затем на секунду или две быстро замахала крыльями, чтобы набрать скорость в нужном направлении, и, приняв совершенно обтекаемую форму, пулей унеслась туда, откуда прилетела.

– Джимми хотел поговорить с тобой кое о чем, – начал Граймс.

– Буду рад, – безмятежно ответил Уолдо. – Но, может быть, мы сначала поужинаем? Как вы считаете, сэр?