Полет сокола - дю Морье Дафна - Страница 29

Он дал мне сигарету и поднес спичку. В отличие от моих, его руки не дрожали.

– И кудрей нет. Я знал тебя другим, – сказал он.

Он потянул меня за волосы – грубый жест, который в детстве неизменно обижал меня. Обидел и теперь. Я тряхнул головой.

– Франкфуртский парикмахер, – сказал я. – Заразил меня лишаем, и с тех пор волосы не вьются. Я хотел походить на бригадного генерала и на какое-то время преуспел в этом.

– Бригадный генерал?

– Янки. Она жила с ним два года.

– Я думал, это был немец.

– Сперва был немец. После нашего отъезда из Руффано он протянул только полгода.

Я опустил окно машины, высунул голову и посмотрел на голубую гору, которая виднелась впереди. Монте Капелло. Мы часто смотрели на нее из окон нашего дома.

– Она жива? – спросил Альдо.

– Нет. Умерла от рака три года назад.

– Я рад, – сказал он.

Вдали я заметил птицу, какую-то разновидность ястреба. Он парил высоко в небе. Мне показалось, что ястреб собирается броситься вниз, но он, кружа, взмыл еще выше и снова застыл.

– Откуда это взялось?

Альдо вполне мог иметь в виду болезнь нашей матери, но, зная своего брата, я понял, что он спрашивает про сорок четвертый год.

– Я и сам часто размышлял об этом, – сказал я. – Не думаю, что виной тому была смерть отца и известие о твоей гибели. И в том и в другом она, как многие, увидела перст судьбы. Возможно, ей было одиноко. Возможно, она просто любила мужчин.

– Нет, – сказал Альдо. – Я бы знал об этом. Такие вещи я всегда могу определить. – Он не курил и сидел, положив руку на спинку моего сиденья. – Военная добыча, – сказал он после непродолжительного молчания. – На женщин ее сорта – нетребовательных, во всем покорных мужу – это действует возбуждающе. Сперва – немецкий комендант, потом, когда германский миф лопнул, – янки. Да… да… Знакомая модель. Очень интересно.

Ему, возможно, и интересно. Как чтение книг по истории. Но не мне, кто во всем этом жил.

– А почему Фаббио? – спросил он.

– Я собирался тебе рассказать. Это было уже в Турине, после того как янки уехал из Франкфурта в Штаты. Энрико Фаббио мы встретили в поезде. Он был очень обходителен и помог нам с багажом. Через три месяца – он служил в банке – она вышла за него замуж. Человека добрей нельзя себе представить.

Отчасти поэтому, отчасти, чтобы порвать с прошлым, я и взял его имя. В конце концов, он платил.

– Это верно. Он платил.

Я взглянул на брата. Он недоволен появлением отчима? В его голосе прозвучала какая-то странная интонация.

– Я ему до сих пор благодарен, – сказал я. – Когда бываю в Турине, всегда наведываюсь к нему.

– Дело только в этом?

– Да, конечно. В чем же еще? Он не заменил мне ни отца, ни тебя. Это был просто добрый человек и хороший семьянин.

Альдо рассмеялся. Я не понял, почему мое описание отчима показалось ему таким смешным.

– Во всяком случае, – сказал я, – общими у нас были только крыша да пища, которую мы ели, и, получив диплом Туринского университета, я мог идти на все четыре стороны. Работа в банке, которую он предлагал, мне не улыбалась, и я со своими языками занялся туристическим бизнесом.

– В каком качестве?

– Младшим администратором, администратором, гидом и, наконец, групповодом.

– Зазывала, – сказал он.

– Ну… да… Грубо говоря, я и есть зазывала. Старший зазывала. На степень выше малого, который торгует открытками на пьяцца Маджоре.

– В какой фирме ты служишь? – спросил он.

– "Саншайн Турз", Генуя, – ответил я.

– Боже правый!

Он снял руку со спинки сиденья и завел машину, словно мое признание положило конец допросу. В дальнейших вопросах не было необходимости. Дело закрыто.

– Они хорошо платят, – сказал я в свою защиту. – Я встречаю разных людей. Как-никак опыт. Я все время в пути…

– Куда? – спросил он.

Я не ответил. Действительно, куда… Альдо включил сцепление, и машина с ревом рванулась с места. Дорога взбиралась вверх по холмам. Она то и дело сворачивала, петляла, извивалась змеиными кольцами. Внизу под нами простирались поля, виноградники, оливковые рощи; вверху, венчая два холма, парил сверкающий в лучах солнца Руффано.

– А ты? – спросил я.

Он улыбнулся. Привыкнув к тому, как Беппо водит автобус по горным дорогам Тосканы и Умбрии, где приходится выбирать между скоростью и безопасностью, я поражался беспечности моего брата. На каждом крутом повороте узкой дороги он раскланивался со смертью.

– Ты видел вчера вечером, – сказал он. – Я кукольник. Дергаю за нитки, и куклы танцуют. Для этого нужна большая сноровка.

– Я тебе верю. Но не понимаю зачем. Вся эта подготовка, вся эта пропаганда ради одного-единственного дня в году, ради студенческого фестиваля?

– Фестиваль, – сказал он, – это их день. Это мир в миниатюре.

Он не ответил на мой вопрос, но я не настаивал. Затем он неожиданно подверг меня допросу, к которому я не был готов.

– Почему ты не приехал домой раньше?

Лучшая защита – нападение. Не помню, кто первым произнес эту фразу.

Немецкий комендант ее часто цитировал.

– Какой смысл мне было приезжать, если я думал, что ты погиб? – сказал я.

– Спасибо, Бео, – сказал Альдо. Кажется, мой ответ удивил его. – Как бы то ни было, – добавил он, – теперь ты приехал и я могу этим воспользоваться.

После двадцатидвухлетней разлуки он мог бы сказать это иначе. Я раздумывал, не пришло ли время рассказать ему про Марту. Но решил пока промолчать.

– Проголодался? – спросил он.

– Да.

– Тогда возвращаемся. Ко мне домой, на виа деи Соньи, два.

– Я знаю. Вчера вечером я заходил к тебе, но ты еще не вернулся.

– Возможно.

Ему это было неинтересно. Он думал о чем-то другом.

– Альдо! – спросил я. – Что мы скажем? Всем расскажем правду?

– Какую правду?

– Как – какую? Что мы братья.

– Я еще не решил, – ответил он. – Пожалуй, лучше не говорить.

Кстати, ты здесь давно? Тебя уволили из "Саншайн Турз"?

– Нет, – сказал я, – не уволили. Я взял отпуск.

– Тогда все просто. Что-нибудь придумаем.

Машина спустилась в раскинувшуюся у подножия холмов долину и стрелой полетела по направлению к Руффано. Мы въехали в город с южной стороны, по крутому склону поднялись на виа 8 Сеттембре, проехали мимо студенческого общежития и свернули направо. Альдо остановил машину перед двойной аркой своего дома.

– Выходи, – сказал он.

Я огляделся со слабой надеждой, что нас увидят, но улица была пустынна.

Все сидели по домам за вторым завтраком.

– Вчера вечером я видел Джакопо, – сказал я, пока мы вместе шли к двери. – Но он меня не узнал.

– С чего бы ему тебя узнать? – спросил Альдо.

Он повернул ключ и втолкнул меня в холл. Я вернулся на двадцать лет назад. Мебель, отделка, даже картины на стене были из нашего старого дома. Я увидел то, что искал, но так и не нашел в доме номер 8 по виа деи Соньи.

Улыбаясь, я поднял глаза на Альдо.

– Да, – сказал он. – Все здесь. Все, что осталось.

Он нагнулся и поднял с пола конверт. Наверное, тот самый конверт, который Карла Распа накануне вечером опустила в почтовый ящик. Он мельком взглянул на почерк и, не раскрывая, бросил конверт на стол.

– Проходи, – сказал Альдо. – Я позову Джакопо.

Я вошел в комнату, видимо гостиную. Стулья, письменный стол, диван, на котором обычно сидела моя мать… все это я узнал. Рядом с книжным шкафом висел портрет нашего отца. Отец казался на нем помолодевшим, подтянутым, но от него все так же веяло ласковой твердостью, которая всегда вызывала во мне чувство приниженности. Я сел, положил руки на колени и огляделся.

Единственной уступкой более позднему времени были картины с самолетами на противоположной стене.

Самолеты в бою. Взмывающие вверх, пикирующие вниз, со шлейфом дыма и пламени на хвосте.

– Скоро Джакопо принесет второй завтрак, – сказал Альдо, входя в комнату. – Через несколько минут. Выпей.