Монте Верита - дю Морье Дафна - Страница 3

Мы гуляли по имению, немного охотились, по вечерам читали. Наше трио было удивительно дружным.

Я заметил, что Виктор сумел приспособиться к спокойствию Анны, хотя вряд ли удачно было называть спокойствием ее дар внутренней сосредоточенности и тишины. Эта тишина – я не могу подобрать другое слово – исходила из глубин ее существа и создавала в доме особую атмосферу. И раньше было приятно гостить в этих своеобразно спланированных комнатах с высокими потолками и решетчатыми окнами с маленькими стеклами, но теперь эта мирная обстановка стала еще спокойнее, словно каждую комнату переполняла странная тишина. Все это мне очень нравилось, куда больше, чем прежде.

Удивительно, но, вспоминая рождественскую неделю, я не могу с уверенностью сказать, устраивали мы традиционное празднование или нет.

Совершенно забыл, что мы ели и пили, ходили ли в церковь, наверное, ходили, ведь Виктор был местным сквайром. Помню только необычайную гармонию по вечерам, когда опускались ставни и мы сидели перед камином в большом зале.

Деловая поездка утомила меня больше, чем я мог себе представить, и здесь, в доме Виктора и Анны, мне хотелось одного – расслабиться и погрузиться в блаженную, целительную тишину. Другая перемена, которой я не придал значения, пока не прожил там несколько дней, состояла в том, что в доме сделалось как-то пусто. Множество безделушек и унаследованная Виктором от предков мебель исчезли, и это, конечно, бросалось в глаза. Все большие комнаты опустели, и в зале, где мы сидели, остались лишь длинный обеденный стол и стулья перед камином. Казалось, Анна поступила правильно, но, поразмыслив немного, я решил, что для женщины это странная идея. Обычно новобрачные покупают занавеси и ковры и пытаются привнести какой-то женский уют в былой холостяцкий дом. Я рискнул сказать об этом Виктору.

– О да, – ответил он, рассеянно оглянувшись, – мы очистили дом от бездны хлама. Так хотела Анна. Обладание вещами не для нее. Нет, продавать мы ничего не стали, просто постарались от всего избавиться.

Я останавливался в отведенной мне комнате и раньше. Ее мало коснулись перемены. Для меня был сохранен привычный комфорт – горячая вода, по утрам в постели – чай с печеньем, ящик, полный сигарет, во всем чувствовалась рука заботливой хозяйки.

Однажды, проходя по длинному коридору к верхней площадке лестницы, я обратил внимание, что дверь в комнату Анны, обычно закрытая, оказалась распахнутой. Я знал, что когда-то эта комната принадлежала матери Виктора, там стояла великолепная старинная кровать с пологом на четырех столбиках и несколько вещей из добротного массивного мебельного гарнитура, полностью соответствовавших стилю дома. Простое любопытство заставило меня заглянуть туда. Комната была совершенно пуста – ни занавесей на окнах, ни ковров на полу. Правда, стол и стул стояли на месте. Кровать на деревянных козлах без покрывала была застелена лишь одеялом. Окна широко раскрыты, а тем временем сумерки сгущались. Я повернулся, стал спускаться и тут лицом к лицу столкнулся с Виктором, поднимавшимся наверх. Он, должно быть, видел, как я остановился на пороге комнаты. Мне отнюдь не хотелось этого скрывать.

– Прости, я, кажется, нарушил границы, – сказал я, – но так уж получилось. Я заметил, что комната стала совершенно пустой, не той, что при твоей матери.

– Да, – коротко отозвался он. – Анна не любит ничего лишнего. Ты идешь обедать? Она послала меня за тобой.

И мы спустились вместе, больше не возобновляя этот разговор.

Я почему-то не мог забыть пустую спальню Анны. Сравнивая ее с изящным, дорогим уютом моей комнаты, я чувствовал, что Анна, и это само по себе было странно, относится ко мне как к человеку, не способному расстаться с удобствами и изысканностью, тогда как она, по каким-то причинам, прекрасно обходится без них.

В тот вечер, когда мы сидели у камина, я наблюдал за ней. Виктора позвали по какому-то делу, и мы с Анной несколько минут пробыли наедине. Как всегда, я ощутил, что ее безмолвное присутствие излучает спокойную, мягкую умиротворенность. Эта атмосфера окутывала меня с головы до ног. Все было так не похоже на мою повседневную, скучную жизнь – ее тишина как будто исходила из другого мира. Я хотел поделиться с ней этим чувством, но не мог найти нужных слов. Наконец я сказал:

– Вы что-то сделали с домом. Но никак не пойму, что именно.

– Неужели? – откликнулась она. – А я думала, вы поняли. Ведь мы оба ищем одно и то же.

Мне почему-то сделалось страшно. Тишина, окружавшая нас, была прежней, но, пожалуй, еще более сильной, почти давящей.

– Не уверен, – ответил я, – будто я что-то ищу.

Мои слова прозвучали глупо и бесследно растаяли в воздухе. До этого я смотрел, как полыхает огонь в камине, но теперь вынужден был взглянуть ей в глаза.

– Неужели? – повторила она.

Помню, что меня охватила глубокая тоска, и я впервые увидел себя со стороны – никчемного, заурядного человека, много и без особой цели разъезжающего по миру, занимающегося ненужными делами с такими же никчемными людьми только для того, чтобы быть сытым, одетым и всю жизнь жить в комфорте. Я подумал о моем домике в Вестминстере. Он был выбран после долгих размышлений и очень тщательно обставлен. Я увидел мои книги, коллекцию фарфора и двух добрых слуг, ждущих моего возвращения и поддерживающих дом в идеальной чистоте. До этого момента и сам дом, и его обстановка доставляли мне огромное удовольствие, но теперь я уже не был уверен, будто это чего-то стоит.

– Что же вы предлагаете? – услышал я свой голос, спрашивающий Анну. – По-вашему, я должен все продать и бросить работу? А что потом?

Вспоминая наш короткий разговор, я решил, что в ее словах не было ровно ничего, способного вызвать мой внезапный вопрос. Она предположила, будто я что-то ищу, и, вместо того чтобы прямо ответить ей "да" или "нет", я спросил – должен ли я отдать все, что имею. В то время меня не удивил смысл этой фразы. Я знал, что ее слова глубоко задели меня, и если за несколько минут до разговора в моей душе царило спокойствие, то после него я встревожился.

– Ваш ответ может быть иным, – сказала она, – я тоже до сих пор не уверена в своем, но когда-нибудь узнаю его точно.

Наверное, подумал я, глядя на Анну, у нее и сейчас готов ответ, с ее-то красотой, спокойствием, пониманием. Что ж ей еще надо, кроме детей? Видимо, пока их нет, она и ощущает пустоту в своей жизни.

Виктор вернулся в зал, и, по-моему, его появление придало атмосфере стабильность и теплоту. В его уже не новом смокинге было что-то уютное.

– Сейчас сильно похолодало, – начал он, – я выходил посмотреть.

Настоящий мороз. Однако ночь прекрасная. Полнолуние. – Он придвинул кресло к камину и нежно улыбнулся Анне. – Почти так же холодно, как тогда ночью на Сноудауне, – заметил Виктор. – Боже мой, это нелегко забыть. – И, повернувшись ко мне, со смехом добавил:

– Я тебе никогда не говорил, что Анна соблаговолила наконец подняться со мной в горы?

– Нет, – изумленно ответил я, – я думал, что она против этого. – Я посмотрел на Анну и обратил внимание, что ее глаза стали странно пустыми. Я догадался, что ей неприятна тема, которой коснулся Виктор, но он, не почувствовав этого, продолжал увлеченно говорить.

– Она загадочное существо, – сказал он. – Анна знает о том, как надо подниматься в горы, не хуже нас. Она шла впереди меня, и я потерял ее из виду.

Он полушутя-полусерьезно, со всеми подробностями рассказал мне о путешествии. Оно было крайне рискованным, потому что они отправились в путь в слишком позднюю пору. Когда они вышли, казалось, что день будет ясным, но после полудня погода резко изменилась, начал погромыхивать гром, засверкали молнии, поднялась снежная буря. Тьма застигла их на спуске, и им пришлось заночевать под открытым небом.

– Не пойму, – признавался Виктор, – как я ее упустил. Только что она была рядом со мной, а в следующую минуту куда-то исчезла. Скажу тебе откровенно, что я пережил страшные три часа. Во тьме, полузамерзший.