Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 89

— Ой, братцы, гляньте! А это что там впереди? Никак опять копья?

— А ты кого, Путша, рассчитывал там увидеть? Красных девиц с караваями хлеба?

Когда атака хазарской конницы захлебнулась в железных тисках великокняжеского и печенежского полков, многие пешие ратники вздохнули едва не с облегчением. Они, словно пешки на тавлейной доске, отвоевали больше половины поля и видели вдали уже стены Итиля и золочёный шатёр царя Иосифа. Однако не случайно во всех баснях, чтобы добраться до цели, разных преград и застав герой должен преодолеть не менее трех. И кто сказал, что жизнь — это не самая невероятная из басен? Северные викинги охотно продавали мечи за хазарское золото. Прекрасно обученные и вооружённые, способные в пешем строю творить чудеса, они составляли грозную и, главное, свежую силу, с помощью которой царь Иосиф и его полководцы рассчитывали переломить ход сражения. Вести их в бой поручили Мстиславичу.

— Ну что, изменники, смерды вонючие! — приветствовал дедославский княжич земляков, с упорной, настойчивой яростью врубаясь в их ряды. Даже железный строй большого полка не выдерживал его напора. — Не желаете отведать княжеского меча?

— Знамо дело, желаем! — отозвался, не забывший корьдненских обид, усмарь Дражко. — Всё лучше, нежели княжеская плеть.

— Ату его, братцы! — поддержал товарища Доможир, снося секирой голову такому же седоусому, как и он сам, урману. — Живьём берите! Привезём в Корьдно в железной клетке, станем простому люду показывать. И пусть Ждамир светлейший и его бояре попробуют хоть что-нибудь сказать!

— Ждамир и бояре только обрадуются! — рассмеялся Ратьша, любовно глядя, как застоявшиеся в ожидании своей очереди вступить в битву викинги рубят головы потомкам Вятока. — Потому что в клетке будет сидеть сын неудачливого Игоря Святослав, а в повозку, что его повезёт через всю землю вятичей, мы с царём Иосифом запряжём всех русских воевод, которых сумеем захватить живьём. Хельгисона с Незнамовым сыном расчалим по бокам!

— А какую долю ты уготовал для меня, Мстиславич? Забыл али не признаешь?

Дважды милосердные боги разводили Ратьшу и отданную им на поругание возлюбленную по разные стороны бранного поля. Дважды заточенный для мести меч Войнеги затуплялся, рубя чужие, незнаемые кости. Сегодня Даждьбог и Перун трудились не покладая рук, помогая своим внукам одолеть в жестокой битве заклятого врага, отмщая многолетние обиды, а Велесу хватало забот с душами погибших. Что до Добрынича, то он, во исполнении отцовского долга и данной много лет назад клятвы оберегавший девчонку весь этот страшный день, в тот момент отбивался от полудюжины наемников и просто не сумел и не успел ее удержать. Верно, так распорядились Хозяйки судеб.

— Велес-батюшка! — оскорбительно рассмеялся Ратьша. — Никак беспутная объявилась! Да ты, голуба, совсем мужиком сделалась! Того гляди, борода вырастет. И как я тебя только обнимал?

— Женского естества во мне куда больше, нежели ты думаешь, — грозно и скорбно отозвалась Войнега. — И оно нынче поможет мне отплатить тебе за нанесённое оскорбление и свершить мою месть!

Ловко и гибко она перехватила тяжёлый меч и приемом, которому её научил князь Всеволод, с места прянула вперед. Ратьша то ли забыл приём, то ли все еще развлекался, не желая принимать противницу всерьёз, но меч поляницы скользнул мимо лезвия его меча, достав плоть чуть пониже все еще растянутых в презрительной ухмылке губ.

— Как тебе мой поцелуй? — сухо и холодно рассмеялась Войнега. — Слаще предыдущих?

Ратьша ответил ей кощунственной бранью и резко прыгнул вперед, однако меч его рассек только воздух, девушка непостижимым даже для опытных воинов приемом ушла от выпада, чтобы вновь атаковать.

Там, где они вершили единоборство, прямо посреди кипящего котла битвы образовалось пустое пространство, нерушимый круг, подобный оку урагана, в котором, как утверждал Анастасий, царит штиль. Сколь долго продолжался поединок, Добрынич не ведал. Для него время измерялось не мгновениями или веками, а ударами собственного сердца, останавливавшегося в груди с каждой новой атакой Мстиславича и вновь начинавшего биться вместе с выпадом Войнеги. Ох, лучше бы он в этот миг находился в каком-нибудь другом месте, лучше бы выколол или выжег себе глаза! Лучше бы со вчерашнего вечера заковал непокорную дочь в каменные колодки, как грозился учинить над Тойво Лютобор.

Молодая поляница, ощущавшая свою правоту, дралась бесстрашно и умело. Опыт Обран Оша, сражения на Самуре и сегодняшнего дня не прошёл для нее бесследно, закалив волю и отточив мастерство. Но Ратьша, всё своё время проводивший в походах и набегах, не просто так считался лучшим бойцом земли вятичей. Только много ли лучшему бойцу чести, лишить жизни женщину, с которой делил перед тем ложе.

Войнега понимала, что ей не успеть. Она знала этот удар, видела его сотни раз, всегда им восхищалась, безуспешно пытаясь повторить. Много ли на всем свете, кроме Хельгисона, отыскалось бы бойцов, сумевших его отразить. В этот последний миг в широко распахнутых, глядящих в холодное, безжалостное, прежде такое любимое лицо, глазах поляницы появился, нет, не страх, бояться она разучилась, а растерянность. Вместо того, чтобы отпрянуть или попытаться закрыться, она подалась вперед:

— Мстиславич, послушай, погоди! Мне сказать тебе надо! — её голос звучал отчаянно и тонко, совсем по-девчоночьи. — Я ребенка твоего под сердцем ношу!

Во взгляде дедославского княжича что-то изменилось, рука дрогнула. Направленный в грудь меч не остановил своего движения, это было невозможно, но пошел чуть ниже, разрубив кольчугу и глубоко войдя в плоть. Почему в этот миг не обрушился мир?

Битва, вероятно, продолжалась, ратники большого полка рубили викингов, сражались с конницей полки правой и левой руки, солнце, перевалив через полудень, начало клониться к закатному краю небес. Для Войнега это больше не имело значения. У него на руках умирало взлелеянное с малых лет любимое дитя, и он ничего не мог сделать, чтобы облегчить его страдания. Он даже не имел сил, чтобы отомстить.

Впрочем, святое оружие мести нашло верную руку. На пути Мстиславича встал не Хельгисон, не Неждан, а юный урман Инвар, который страстно желал продолжить прерванный в Тешилове поединок. Ратьша вызов принял, но сражался не лучше Инвара, когда тот о предательстве Войнеги узнал. Обычное презрительное безразличие на холеном лице приобрело оттенок усталой обреченности. Не разглядевший вовремя знаков судьбы княжич понимал, что нынешнее деяние отринуло от него удачу и милость богов, и потому даже меч, вонзившийся в его грудь, встретил с бесстрастной усмешкой, медленно осев на землю рядом с Войнегой. Так они и лежали, предназначенные друг другу богами и судьбой, но не сумевшие отыскать своего счастья ни в этом мире, ни в мире ином.

Рустам и Сохраб

Эту битву Неждан запомнил от первого до последнего мгновения. Первопредок волк, прежде поглощавший его сознание в обмен на силу и ярость, никак себя не проявлял. Чему удивляться? Сам отрёкся от родства. Хазарская стрела, уничтожившая родовой знак на плече, только довершила дело. Ничего, хватит ему и материнской родни, воспоминания о которой, спасибо хану Азамату, подарили ему дядька Нежиловец и другие новгородцы. На берегах озера Нево и моря варяжского люди до сих пор добрым словом поминали его деда, боярина Неждана.

Нежданно-негаданно налетал его сокол-корабль на пестрые драккары алчущих грабежа северных разбойников, охраняя покой жителей прибрежных городов и сел. Не давал воевода спуску супостатам и когда по повелению княгини Ольги поставил со своими людьми на излучине Итиля крепость, названную по месту расположения Угличем. Один лишь раз, сберегая счастье любимой дочери, поверил сыну вражьей земли… Теперь настало время возмужавшему внуку вершить возмездие за деда и мать, припоминать поганым горькую судьбу Всеславы-княжны.

Подобно другим вершникам, Неждан едва дождался сигнала к атаке. Как воевода и тысяцкий он, конечно, понимал, что, придерживая до поры до времени полки правой и левой руки, Святослав поступает более чем разумно. Превосходящая их в два, если не в три раза хазарская, аланская и огузская конница, которая при лобовом столкновении просто разметала бы русских и печенежских вершников по степи, израсходовала в безуспешной попытке расстроить ряды большого полка ударную силу и сделалась уязвимой. Вот только у Неждана гридня и атамана вольной ватаги Соловья сил не хватало глядеть, как товарищей, с которыми делил все тяготы лесного братства, пронзают хазарские копья, как копыта борзых коней разбивают червленые щиты и ломают ребра, как жирная плодородная земля засевается людскими костями, орошается кровью.