Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 6

— А ты, помнится, Чурила, еще удалью его восхищался, говорил, что он единственный защитник нашей земли и остался, — припомнил товарищу Сорока. — Хорош защитник!

— Да ничего я такого не говорил! — виновато начал оправдываться гридень. — Разбойник, он разбойник и есть! А про удаль его даже русский князь поминал!

Сорока на это только хмыкнул:

— Удаль! Скажешь тоже! Разве в удали тут дело!

— А в чем же?

— В волшбе и колдовстве! Вот в чем! Говорят, у него в жилах вместо крови — зелье наговорное течет! Потому ему мечи и стрелы русские — тьфу, пустое место. Он через них рысью прорыскивает, малым горностаем проскакивает. Сабли его людей острые, как зубы волчьи, броня крепче камня алатыря, потому как наговорная, простым оружием не пробить!

— Ой, братцы! Страх-то какой! — пискнул кто-то из парней, сжав в руке заветный амулет. — Они ж нас всех перебьют, глазом не моргнут!

— Словно мышат с лягушатами задавят!

— Ох, беда!!! Что делать будем, братцы?

Два десятка пар глаз глянули на Войнега с таким ужасом, словно в них уже отражались смертоносные сабли и стрелы. Старый сотник ребят понимал. Если хранильников внучок ничего не напутал, дела у них действительно складывались не самым лучшим образом. Что бы там ни говорили про Соловья, а науку воинскую он неплохо знал и действовал всегда умело. А если это правда Неждан, решивший свести счеты со Ждамиром и добыть девицу, о которой столько лет мечтал, то и подавно. Да только тот, кто умирает раньше смерти, считай, что и вовсе не живет.

— Что делать будем, что делать будем, — равнодушно и спокойно проворчал сотник. — Что поручили, то и будем. А поручили нам госпожу беречь. И потому, чем тут хрестаться да голосить, точно бабье досужее, лучше упряжь проверьте да брони наденьте! Али вы не дружина, что испугались каких-то там смердов балующих, соловьиным посвистом пугающих!

Гридни не посмели перечить: зазвенели сбруей, развязали кошельки, стали натягивать броню. Однако Войнег ясно видел, что к старым и молодым лицам накрепко примерз гадливый, серый страх.

— Много нам эти брони помогут против заговоренных мечей, — недовольно бормотал Сорока, путаясь в застежках и ремешках. Напустив изрядного страху на товарищей, он и сам дрожал, как осиновый лист. — Дружина-то мы, может, и дружина, но нешто этот Соловей и прежде людей княжьих не бивал?

Остальные молчали, но думали о чем-то похожем. Войнег на всякий случай покосился на княжну: коли мужи боятся, робкой девице и вовсе чувств лишиться не зазорно. Но Всеслава сидела в седле, гордо выпрямившись, решительно сжав губы и нахмурив собольи брови над зелеными лучистыми глазами. Если бы не правая рука, судорожно сжимавшая поводья, нипочем бы не разобрать, что страх добрался и до нее. Не пугайся, девица, и не из таких переделок с князем Всеволодом выбирались!

В это время голос подал Анастасий-ромей. Покинув тепло саней, он пересел на коня и доставал из своего кошелька шлем и вороненую броню дамасской закалки. Люди покойного новгородского боярина Вышаты (проложи Велес ему легкий путь под своды Мирового Древа) говорили, что молодой лекарь взял этот доспех в бою, и сегодня Войнег, как никогда, был склонен им верить.

— Я, конечно, человек здесь чужой, и соваться с советами мне не след, — проговорил Анастасий, оглядывая приунывшую гридьбу. — Но могу сказать, что видел людей этого Соловья куда ближе, чем мне хотелось бы. Не ведаю, кто их и чем заговаривал, но мечи у них не острее ваших, да и доспехи, если с умением да отвагой подойти, разрубить можно, а в жилах никакое не зелье, а кровь, и она такая же красная, как у всех людей!

Молодой ромей говорил со своей обычной спокойной убежденностью, а голос его звучал так искренне и горячо, что становилось понятно, как он только что выжил в студеной воде подо льдом стремительной реки. Его огонь согрел и тех, кто стоял подле него.

— Да что там говорить? — воодушевленно проговорил, завязывая ремни нащечников, Хеймо. — Разве заговоренного да колдовскими чарами защищенного наш Ратьша, хоробр Дедославский, сумел бы поймать?

И опять Сорока, невозможно долго теперь возившийся с подпругой, из заднего ряда пробубнил:

— Ты с молодым Мстиславичем-то себя не ровняй! Он, чай, роду княжеского, сам, считай, что заговоренный! Да и кто сказал, что пойманный лазутчик был из людей Соловья?

— Кончай лясы точить! — оборвал его Войнег, скомандовав двигаться дальше. — Так мы и до полуночи в святилище не поспеем!

Он внимательно осмотрел, хорошо ли его люди приладили броню, помог Всеславе сойти с коня и пересесть в сани, — решили, что так будет безопаснее, а затем подъехал к Анастасию. Поблагодарив человека киевского князя за поддержку, Войнег внимательно глянул на него:

— Насчет Соловья ты правду сказал али так, ради красного словца сболтнул, как, я слыхал, у вас, у ромеев, принято?

Анастасий только плечами пожал:

— Великий Гален и другие мудрецы древности учат, что в жилах человека кроме крови не может течь никакая иная субстанция! — спокойно и без тени улыбки проговорил молодой лекарь. — Что же до ваших лесных разбойников, то я действительно их видел в бою и могу сказать, что ваш Ратьша — настоящий удалец, коли одного из них сумел захватить живьем, впрочем, его удаль мне неоднократно хвалил и мой друг Лютобор.

Войнег недовольно пошевелил длинным усом, не зная, как воспринять подобную похвалу. Чай, именно исход того злополучного поединка формально решил судьбу покорившихся Руси племен вятичей, и то, что воеводу Хельги на Руси неспроста называли Лютым Борцом, служило глубоко уязвленному Ратьше и его соплеменникам слабым утешением.

— И все же я не пойму, как ваш князь собирается одолеть самого кагана, коли ему не по силам справиться с каким-то там Соловьем? — проворчал Войнег, внимательно глядя по сторонам, не покажется ли что подозрительным.

— Не по зверю добыча! — безмятежно улыбнулся Анастасий. — Где это видано, чтобы кречет воробьев гонял, а барс покидал логово, чтобы ловить мышей. Давно бы уже воины Святослава изловили вашего Соловья, кабы не имели повеления смердов-лапотников, жителей лесных, которые разбойнику во всем помогают, не трогать. Негоже, собирая большой поход, наживать в тылу лишних врагов!

— Умно придумано! — кивнул седой головой сотник. — Только разве Соловей вам не враг? Что как соберет смердов-лапотников да ударит с тыла?

— Это вряд ли! — усмехнулся ромей. — Мы степью пойдем, а соловей, как известно, лесная птица. Что же до наших нынешних опасений, то как-то мне не очень верится, что человек, к которому тянутся простые люди, может желать зла родной земле и уж тем более Всеславе-княжне!

Что мог ответить на это Войнег? Только то, что лично у него по поводу Соловья имелось куда больше причин для беспокойства, нежели он посмел бы этому чужаку сказать! Ох, батюшка Велес! Защити своих малых чад!

Дедославский княжич

Отгорел, рассыпавшись осколками золотой карусели, ранний зимний закат, спряталось за лесом косматое заспанное солнце, и на дорогу бесприютным татем выполз серый сумрак. Контуры предметов еще не растворились в нем, но краски уже погасли, словно припорошенные пеплом. И если возле саней и на дороге впереди еще что-то смутно белело, то на обоих берегах лес сомкнулся плотной, непроглядной стеной, черной, точно сама тьма.

Всеслава ехала под пологом в санях, окруженная гриднями, державшими наизготовку щиты и разминала в руках лук. Княжеская дочь, она с малолетства владела этим оружием, вот, разве что, в живых людей ей стрелять пока не приходилось. Соболенок с воинственным шипением копошился где-то в рукаве. Тойво, которого девушка от себя не отпустила, сжимал в маленькой руке заговоренный дедом крепкий нож.

Ох, доля ты долюшка! Доля ты девичья! Мало было бед горемычной на головушку, теперь еще ворог лютой, разбойник лихой, крамолу замыслил! И вновь, как в далеком детстве, когда ее пугала гроза или не давал проходу через сад злой, драчливый петух, Всеслава обратилась мыслями не к братцу Ждамиру, вечно какими-то заботами обремененному, не к красавцу Ратьше, пекущемуся лишь о славе своей богатырской, а к безродному Неждану. Знала: окажись он нынче рядом, и от обидчика любого защитил бы, и беду какую угодно руками развел.