Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 49

Правду молвил Костомол. Злая девка да дурная, будто не дядька Войнег ее растил. Анастасий не стал даже уворачиваться от удара, только, натянув до предела цепь, руку подставил, чтобы не по лицу пришлось. Но едва Войнега, довольная собой, удалилась, он улучил момент и еще раз улыбнулся княжне. «Все будет хорошо, госпожа!» — красноречивее всяких слов говорили его глаза.

***

Но вот настало утро свадебного дня, и все тревоги и сомнения, терзавшие Всеславу, вернулись вновь. Тем более, что все приметы предрекали новобрачным долгую и безбедную жизнь: и пиво, поспевшее в срок, пенилось и играло прозрачным живым златом, и каравай, который поставила Войнега, вышел таким пышным да румяным, что едва не пришлось печь разбирать, чтобы его наружу вынуть.

С караваем, правда, вышло не всё гладко. В земле вятичей так исстари повелось, что над жертвенным хлебом, как прежде над телом жертвенного животного, старшие в роду под звуки повивальной впервые облачали молодую в украшенный нарядными рожками убор, означавший переход под власть и защиту мужа. Именно этого момента так ждала тщетно скрывавшая переживания по поводу неопределенности ее нынешнего положения Войнега.

Однако Ратьша, смачно надломив румяную корочку, только рукой махнул:

— Успеется! Княжна и до утра потерпит, вот станет женой по праву, тогда и кику наденет, а с тобой, голуба, мы и так не первый день повиты!

— Скорей уж ночь, — хохотнул за хозяйским плечом выполнявший обязанности тысяцкого Очесок.

Войнега испепелила его взглядом, но что возразить Ратьше, так и не нашла. Всеслава же вздохнула едва ли не с облегчением. По крайней мере, не нынче, а до утра еще надо дожить.

Тем временем проворные слуги собрали угощение. Молодых посадили в красном углу, там, где место хозяина и самых именитых гостей. Дед Молодило, устроившись у печного столба, ударил по струнам гуслей, произнося нараспев оберегающий заговор. Дружина грянула здравицу. Сначала все шло как у людей. Под звуки гудка и сопели гости насыщали голод обильной снедью, вели разумные беседы, величали молодых. Пиво и мед до краев наполняли ковши, истекала ароматным соком печеная дичь, рассыпалась зернышко к зернышку щедро сдобренная маслом каша, а хлебы да пироги сами просились в рот.

У Всеславы от одного запаха съестного желудок скручивало узлом, норовя вывернуть наизнанку. Хорошо хоть повод, чтобы не принимать участие в трапезе, у нее достойный имелся. Чай, ее ложка по старинному обычаю лежала привязанная чашечкой внутрь к ложке Мстиславича. Да рядом сиротливо притулилась Войнегина резная. Похоже, полянице тоже кусок в горло не лез, или все еще обычай пыталась блюсти. Но вот дед Молодило, точно спохватившись, на правах кудесника развязал хитрый узел, разрешая молодых от их невольного поста.

— Не журись, дитятко, хоть пирожка отведай, — выбрав момент, когда Ратьша отвернулся, чтобы приголубить совсем уже приунывшую Войнегу, наклонился к княжне поводырь. — Велес ведает, когда теперь придется досыта наесться. Только пива не пей, забористое оно больно нынче. Держко, крамольная твоя душа! — гаркнул он уже в полный голос. — А ты сторожам во дворе пива поднес? Тому колодой лежать, кто сегодня не выпьет за здоровье молодых!

Тут только Всеслава обратила внимание, что пиво сегодня и в самом деле что-то уж больно хмельное. Братина не обошла круга и трех-четырех раз, а кое-кто из гостей не то что в цель бы из лука промазал, лыка в лапти связать затруднился бы. Недаром суетившийся вместе с челядью и отроками Держко хоть и хватал со стола все, что под руку попадалось, сам за щеки пихал да отдувавшимся с гудком да сопелью Улебу и Братьше по очереди подкидывал, а к пиву ни разу не приложился.

— Ну и забирает! — уважительно прогудел рядом с княжной Ратьша, с довольным видом утирая усы. — Как вокняжусь в Корьдно, только из этих мест для своего стола солод возить велю!

— Ты бы пропускал хоть изредка, — посоветовал на правах тысяцкого Очесок. — Тебе нынче еще дело важное предстоит, а то как бы во хмелю мечом мимо ножен не промахнуться.

— Еще чего! — под хохот ватаги взревел пьянеющий на глазах Ратьша. — Чтобы вы, бездельники, без меня все пиво выхлебали. А что до меча, то мимо таких ножен я и во хмелю еще ни разу не промахивался. А сегодня я пока трезвый!

И, дыша густым перегаром, он поочередно привлек к себе сияющую от радости Войнегу и полуживую от отвращения княжну.

Кромешники меж тем один за другим незаметно сбрасывали остатки человеческого облика. Кто-то лез ко всем обниматься-брататься, кто-то пустил слезу, оплакивая свою сиротскую судьбу, кто-то с пеной у рта пытался доказать остальным, насколько они неправы. Кто-то затянул похабную песню, кто-то принял ее содержание на свой счет и полез в драку. Кто-то тщетно искал в глухой стене дверь, кто-то пустился в пляс, но поскользнулся на остатках снеди, увалился под стол и там захрапел.

Ратьша хоть изрядно захмелел, но на ногах держался твердо, даже какое-то время пытался на правах хозяина отдавать распоряжения и молодецкой рукой разнимать драчунов. Когда же за окном отгорела вечерняя заря, он убедился, что его людям весело и без него, и поднялся из-за стола.

— Ну что, моя княгинюшка! — потянул он за собой Всеславу. — Пора! Пойдем, ты меня разуешь, а там и я покажу тебе то, что ты еще не видела. А коли видела, — добавил он, и его синие холодные глаза недобро сверкнули, — не сносить Незнамову сыну головы, да и тебе тоже!

Всеслава молча повиновалась. Не сознавая, что делает и куда бредет (ох, и долгим же ей показался путь от стола до лестницы), она попыталась отыскать глазами скоморохов. Но, как назло, те куда-то запропастились, даже дед Молодило, и тот сбежал, а ведь ему вроде бы полагалось до самого утра наравне с тысяцким нести стражу, охранять покой и благополучие молодых. Впрочем, Очесок своими обязанностями тоже решил пренебречь.

— Слышь, Мстиславич! — окликнул он хозяина, когда тот уже добрался до всхода. — Нехорошо как-то получается. Ты там собираешься предаваться утехам и усладам, а нам что же, такую ночь проводить насухо?

— Почему насухо, — не понял его Ратьша, — Пива да медов хоть залейся!

— Я о другом. Вот кабы ты не всех чернавок хазарам давеча сговорил…

— Лучше Тешиловский полон стеречь нужно было, — рассмеялся в ответ княжич. — Хотя…

Он задумчиво поглядел на задремавшую за столом Войнегу и, приняв какое-то решение, тряхнул головой, разметав по плечам сивую гриву.

— А вот эта чем вам не девка? Белая да румяная, обнимает крепко, а уж как любит — живым не уйдешь! Коли кому неймется, задирайте подол смело! Я дозволяю, да и она вряд ли откажет! Она у нас добрая!

Кромешники одобрительно загомонили: щедрый подарок княжича пришелся им явно по душе. Зато Войнега, с которой мгновенно слетел весь хмель, потрясенно метнулась вон из-за стола:

— Ты шутишь, княже? Разве не с тобой мы нынче в красном углу сидели, свадьбу играли? Разве не ты меня своей женой называл?

— Тебя? — Ратьша оскорбительно расхохотался. — Да я еще не повредился умом, сотникову дочь, блудодейку беспутную, княгиней называть!

— За что ты так ее, Мстиславич! — взмолилась Всеслава, перед ужасной участью подруги забывшая о том, что наверху ждет ее саму. — Она ведь любит тебя! Ради тебя преступила все, что нельзя преступать: и стыд девичий, и долг дочерний, и Правду людскую!

— А ну ее! — капризно скривился княжич, с интересом наблюдая, как вокруг Войнеги, которая, собираясь биться до конца, исхитрилась-таки выхватить у кого-то меч, сжимается кольцо. — Будет знать, как меня перед хазарами подставлять. Посмотреть бы, насколько быстро мои орлы ее охомутают, да поважней, чай, дела есть!

Он открыл дверь в ложницу и привлек Всеславу к себе, впиваясь в ее уста бесстыдным хозяйским поцелуем. Если бы губы девицы жгли каленым железом, это вряд ли причинило бы ей больше страданий.

Всеслава понимала, что сопротивляться сейчас уже бесполезно, но поделать ничего с собой не могла и, сколько хватало сил, билась и рвалась, пытаясь освободиться из ненавистных объятий. С тем же успехом она могла бы попробовать разомкнуть каменные тиски или дубовые колодки. Она даже руку выпростать не сумела — вцепиться ненавистному в лицо ногтями. Ратьша больно стиснул ей запястье, встряхнул ее, едва не сломав хребет, и бросил на ложе, нависая, точно хищник над добычей. В синих хмельных глазах играли ярость и охотничий азарт, похоже, сопротивление девушки его лишь раззадорило.