Безликий и Чудовище (СИ) - "Atyra Rommant" - Страница 64

Через какое-то время к нам заявилась королевская гвардия, сообщили, что король с королевой требуют своё чадо обратно. Тут я уже серьёзно разозлился, но Бальтазар — он к тому моменту уже полностью поправился — стал меня уверять в том, что он обязан туда пойти. Стал говорить, что я ведь сам его всегда подталкивал к этому — к тому, чтобы он наладил отношения с семьёй. Он говорил, а глаза у него были серые, безжизненные, холодные… Мы долго так спорили, почти несколько часов, я, Бальтазар и стража. В конце концов его увели. Я его отпустил. Снова. Понимаешь? Снова. Снова буду жалеть, но впоследствии опять наступлю на те же грабли.

Я оказался тогда прав. Он был сломлен. Бальтазар, понимаешь? Если раньше его удерживало как-то моё наставление, его повседневные занятия, как отдушина, то тогда, лишённый любимого дела, его семья сожгла большинство его чертежей и разработок, единственного друга, униженный и достигший, казалось, самого дна — он уже не боялся ничего. И он убил их. Сначала старших…» — Зигмунд заикнулся, будто ему сдавили горло. — «Он, прежде чем уйти от меня, стащил маленькую, совсем-совсем маленькую колбу с одним… С-С одним химикатом. Он сбежал из темницы и подсыпал им это в еду. Они страдали. Долго. Бились в конвульсиях, их рвало кровавой рвотой… Королева и её три старших сына. Её ещё смогли спасти, а вот принцы… В общем, с-сгорели они меньше чем за день. Королева выла потом неделю, а король, поговаривали, прямо на глазах поседел после того, как они увидели тела. Всё бельё красное, а худые лица с до предела распахнутыми глазами искажены были таким животным ужасом, будто к ним за секунду до смерти явился сам Дьявол.

Как бы я не любил его, я понимал, что он сошёл с ума и не остановится. Поэтому я настоял, чтобы Бальтазара искали с утроенной силой. Я тоже искал его. Но мы не успели отыскать и схватить его вовремя. Через какое-то время он объявился, потребовал у отца трон, и, получив отказ, убил всех остальных.

В тот день я, проснувшись, выйдя на улицу, смотря на людей, на небо, на летящих в нём птиц вдруг явственно ощутил, что что-то поменялось. Тогда ещё даже не успели прозвучать первые возгласы «Да здравствует новый король!», но я уже ощущал, что нечто вокруг кардинально поменялось, и будто ведомый каким-то внутренним чутьём я отправился в столицу» — На лице Зигмунда появилась широкая, болезненная улыбка. — «Не прогадал, чёрт возьми. Ещё, знаешь, шёл к главной площади и думал: что за запах? Почему так много ворон? Почему так много людей? В общем, пробрался я через толпу народа и увидел…» — Он замолчал. — «Король и королева с их детьми. А точнее — их тела. Хотя… Кого я обманываю — это были просто куски мяса. Фарш, с торчащими отовсюду костями и обрывками окровавленной одежды. И да, висели только королева с выводком… От короля… Только голова осталась. В самой середине находилась, а в глазницу воткнута табличка с надписью: «Потому что они это заслужили».

Боже, я тогда думал, что просто сплю. Мне хотелось спать. Нет, не в том смысле, а в… Ай, не важно! Пячусь я назад, машинально опустил взгляд чуть пониже тел, а там… Там он. Уже с короной. Сидит. На троне. И, знаешь… Я даже… На него смотришь, у него ведь глаза тогда совсем другими стали. Они были не пустыми — они были полны. Крови, безумия и садистской радости. Знаешь, вот, смотрел я тогда на него. Долго-долго смотрел, пошевелиться не мог. Смотрел, и такое ощущение было… Похоже на то, как если смотришь на огромного, хищного паука, неспешно вылезающего из гнезда. Некий первобытный ужас и отвращение. Тогда будто всё вокруг исчезло, остались только я и он. И я ему говорю: «Что ты сделал? Что. Ты. Сделал?» И он меня услышал. В тот раз я не церемонился со стражей. Все за секунду оказались на земле, а я перед ним. Я мог закончить всё разом в ту секунду: он был абсолютно беззащитен. Но не смог. Точнее, я в принципе не мог. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я, и я сейчас не о воздействии электричества на мои силы.

В общем-то, тогда всё и завершилось. Мы пошли на переговоры. Вёл он себя развязно и по-хамски. В итоге мы договорились — я создаю «Ковчег». Место, где люди могут найти покой, и где его, «его величества» власть не имеет силы. Он же имеет право проникнуть на территорию «Ковчега» только в том случае, если мы укроем у себя его врага. На том и порешили. Я ушёл, ничего не сказав. И всё»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Закончив свой рассказ, Зигмунд на несколько секунд закрыл лицо руками и тяжело выдохнул.

— Вот рассказал я всё это сейчас и в очередной раз понимаю, Агний: я ужасный человек. И ужасен я своим бездействием и приуменьшением. Как? Ну, как так можно было? Постоянно меня что-то тормозит. Тормозило, по крайней мере. У меня ведь столько раз был шанс всё это предотвратить: я мог увести Бальтазара от его семьи, я мог заступиться за него тогда, когда его избивали, я мог остановить Жолдыз, когда она уходила, я мог не отпустить Бальтазара домой, я мог, в конце-концов, поговорить с ним хотя бы тогда, в нашу последнюю встречу. Нормально поговорить.

— А убить его?

Зигмунд резко прервался.

— Что?

— Й-я имею ввиду… Если бы вам сейчас выпал шанс — вы бы его убили?

Зависла тяжёлая, сдавливающая всё внутри вставшим в горле ожиданием тишина. Наконец, Зигмунд собрался и честно, уверенным голосом ответил.

— Да. Я бы его убил. Всё-таки он действительно в чём-то прав. Всё, что было раньше — давно в прошлом. В одном я ему сейчас благодарен: у меня теперь есть два прекрасных ученика, которые появились у меня именно из-за того, что я больше не мешкаю. У меня есть смысл жить дальше, именно это и придавало мне сил при побеге. А Бальтазар мёртв. Я сейчас не шучу, он действительно мёртв. Не для меня, а в принципе. Просто.

В тот момент Агний понял, что разговор исчерпан. Мальчик не стал задерживаться. Отблагодарив Зигмунда за доверие и получив ответную благодарность за то, что маленький раб в очередной раз выслушал чьи-то душевные терзания, Агний удалился.

Следующие пол часа протекли как-то… Да никак. Мальчик старался не отходить далеко от места их общего пребывания. Ходил по мостикам, наслаждался чарующим запахом дерева, свежей выпечки, и, конечно, просто фантастическими видами на ночной лес и горы.

Словно граница между реальным, подвластным каким-то суждениям, мыслям и законам миром и чем-то потусторонним, эта тёмная панорама вглядывалась в созерцавшего её мальчик. Тысячелетние кроны деревьев с миллионами листьев поминутно раскачивались на неощутимом ветру, словно это дышит во сне какое-то огромное существо. И в этом шелесте, будто откуда-то издалека, можно было услышать, если вслушиваться очень долго и внимательно, голоса. Множество тысяч голосов, сливающихся в один единый, выговаривали множество нераздельных звуков на каком-то немыслимом языке.

— Тоже их слышишь?

Агний резко обернулся и увидел перед собой Гальдору. Та, в свою очередь, с задумчивой улыбкой расположилась рядом с Агнием, облокотившись на перила моста, и тоже начала вглядываться в далёкую мглу.

— Знаешь, кто это? — Гальдора одними лишь глазами уставилась на Агния. Тот помотал головой.

— Это духи «Того».

— Чего «Того»? — Прищурился от недоумения Агний.

— «Того, не знаю сам чего». Зигмунда, видать, почувствовали. Зовут домой.

Понимание того, о чём идёт разговор, у Агния пропало окончательно. А девушка всё продолжала:

— Этот лес является границей того, где мы все можем обитать, и того, где такие, как мы, и пяти минут пробыть не смогут.

— Почему?

Гальдора пожала плечами.

— Потому что там — неизвестность. Туда можно зайти, но вот выйти… Те, кто шёл туда с лёгкими намерениями, либо с ума сходили, либо впадали в такое дикое отчаяние, что… В общем, долго не жили.

Агний многозначительно промычал в ответ.

— И никто, вообще никто оттуда не выходил в здравом уме?

— Почему? Генерал оттуда вышел, отец Зигмунда. Правда… Не один. С сыном новорожденным. Была война тогда, и отец, спасаясь от врагов, туда и забежал. Что там с ним происходило — он не вспомнил впоследствии… Или говорить не хотел… Но, в любом случае, сын его людям много полезного принёс: и от многих болезней вылечил, и с дипломатией их познакомил, от многих проблем избавил. Вот так-то.