Безликий и Чудовище (СИ) - "Atyra Rommant" - Страница 33

Тяжко вздохнув, Советник просеменил к своему подопечному, который уже успел кое-как примоститься на ступеньки, и, бурча себе под нос что-то про свою «несчастную, больную голову», в сотый раз за день уставился стеклянными глазищами в пустоту.

— Устал я чет’ сегодня… — Вновь еле слышно пробубнил Бальтазар, жалостливо шмыгнув носом. — Может, думаю, ну его?.. Ну, его… Ты понял…

— Ваше величество, вы же..!

— Да ла-а-адно, ладно тебе, шучу я. — Данное безмолвное созерцание пыльных стен в тронном зале продолжалось еще с минуту, после чего Бальтазар отважно, насколько это было возможно в его-то состоянии, скандировал: «Ладно, всё, пошли!» и резко оторвался от ступеньки. Насколько резко, что чуть снова не упал, но всё-таки сумел удержаться.

— Вам не помочь? — С некоторой долей безнадеги в голосе вздохнул Внутренний Советник. Бальтазар направил на него взгляд нездорово блестящих глаз, выглядывавших из-под спутанных и засаленных волос. Выглядело это так, будто король в принципе не понял вопроса. Но спустя секунду Бальтазар махнул рукой и продолжил ранее начатый спуск с пьедестала.

— Не надо. Я не настолько пьян.

А если говорить откровенно, то Внутренний Советник прекрасно понимал, чем обусловлено данное обострение у предводителя королевства. Идело даже не в желании отпраздновать захват столь ценного заложника, как это своему единственному собеседнику пытался объяснить сам Бальтазар, рассчитывая на то, что это гордое существо, рядом с которым он не может даже называться «эмбрионом», купится на такую глупую отговорку. Не-е-ет, всё дело было, как уже говорилось выше, в банальном волнении, которое знакомо почти каждому представителю рода человеческого. Ведь почти каждому из людей знакомо то непонятное переживание, которое преследует его при встрече с другим человеком, с которым они не виделись долгое время. Настолько долгое, что может даже показаться, что они общались последний раз в другой жизни. С одной стороны, знакомы они уже давно, знают друг друга, а с другой — кажется отчасти, что перед тобой совершенно другой человек. И у Бальтазара был повод волноваться. Они не видели друг друга десять с лишним лет…

Спускаясь в подземелье дворца, можно было без особого труда определить, что тот, кто его отстраивал, подошел к этому делу с особым шармом. Узкая лестница, закручивающаяся в «растянутую» спираль, высокие, чуть продавленные, ступени уводили далеко-далеко вниз, чуть ли не к недрам земли. Дальше желающего посетить это не самое приятное место ждал крохотный дверной проём, загороженный толстой металлической решеткой, которая отчасти чем-то на психологическом уровне напоминала злого, зубастого пса, который, совершенно невзирая на свой достопочтенный возраст, еще готов оттяпать желающему сбежать из лап закона пол руки. Обстановка в самой темнице тоже не одаривала никакими положительными эмоциями. Казалось, именно сюда Данте попал перед тем, как написать свою знаменитую «Божественную комедию», так как при оглядывании узкого, закругленного каменного коридора, полумрак которого рассеивал лишь доносившийся из самого его конца слабый свет, пропитанные сыростью, плесенью, человеческим отчаянием и нечистотами камни, составлявшие стены и пол этого жуткого помещения ничего кроме: «Оставь надежду, всяк сюда входящий» в разуме не всплывало. Отчасти даже могло показаться, что в ушах может на долю секунды прозвенеть доносящийся из другого измерения истошный крик. И не один, а сотни десятков. Это место, учитывая еще и его достаточно насыщенную жизнь за последнее десятилетие, стало вечным пристанищем последнего эха, предсмертных мук и страданий сотен несчастных, обреченных умереть от железной хватки адской перчатки нового правителя.

В темнице никого не было. Бальтазар заранее потребовал её освободить. Никакого подвоха он не ждал, ведь прекрасно понимал, что всех куриц в этом замке он зафаршировал уже отменно. Для них он сам Дьявол во плоти, которому не страшны ни огонь, ни вода, ни уж тем более тридцать шесть метров земли над головой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Так что король совершенно не опасался остаться здесь один. Ну, как один? Он, Внутренний Советник, и их гость. А, да, кстати, вот и он! На полу огромного помещения, которое следовало сразу после коридора, с воткнутыми в его истерзанную девятихвосткой десятками жестяных проводов которые вели к подвешенному к потолку огромному генератору. Да, перетащить эту махину сюда было не просто, но и оставить гостя без дела тоже нельзя было, ведь так? А у Бальтазара давно чесались руки испробовать, какова в действии энергия, выкаченная из тела кровных магов. И чтобы у их друга также не возникло желания использовать свои специфические способности для того, чтобы сбежать, Бальтазар подсуетился и состряпал не менее специфические кандалы. Большие, тяжеленые, но зато очень эффективные.

— Ну что-ж, надо это отметить! — Хоть король очень долго мечтал, как скажет эти слова вслух, доставая из-под длиннющей мантии заранее запасённую бутылку красного вина, сейчас изрядно протрезвившее его волнение позволило ему это пролепетать одними губами. После того, как сладкое варево вновь заструилось по горлу, вновь посмелевший Бальтазар вяло зашагал к пленнику. Тот, свесив израненную голову, молча висел на букете стальных цепей, к которым были прикреплены чудо-кандалы. Видно, сил у старика ну совсем уж не осталось. Что ж, прости, Зиг, но придется тебя потревожить.

Оказавшись прямо перед поверженным чародеем, Бальтазар скривил уже успевшее покраснеть от всего влитого лицо в дибильноватой улыбке, после чего без всякого зазрения совести вылил половину бутылки прямо Зигмунду на голову. Последний сначала вздрогнул, видимо не поняв, что происходит, а потом вдруг резко закашлялся. Судя по всему, волшебное варево немного попало в рот.

— И всё-таки это-ж такая прюэлесть! — Бальтазар звучно и торжествующе расправил руки в стоны, отчего чуть не потерял равновесие. — Когда о тебе вспоминают… Правда-с, пришлось тебе поставить для этого малюсенького пинка! — Говоря это, Бальтазар всё ближе и ближе подносил к всё еще опущенному лицу Зигмунда приближенные друг к другу указательный и большой пальцы, меж жестяными когтями которых плясал маленький, искрящийся разряд, и на последнем слове этот самый разряд впился своими маленькими клыками прямо в щеку великана. Зигмунд дернулся всем телом и с рыком рванулся назад.

— А-а-а, всё-таки слышишь меня. — Заключил Бальтазар. Зигмунд, ничего не ответив, вновь начал медленно принимать своё первоначальное положение.

— Эй, эй, эй! Ну ты что, в самом деле?! — Правитель подхватил Зигмунда за предплечья, насколько позволило его пропитанное спиртом не слишком сильное тело приподнял двухметрового детину над полом, и, смачно встряхивая, заголосил:

— Ну, просни-и-ися же! Проснись! Медовые наши поля-А-а, блестят под солнцем луга-А-а! Ну, Зигмунд! Ну, родной! Ну посмотри, ну посмотри, посмотри — посмотри — посмотри — посмотри ты сюда-а-а! — Голос Бальтазара стал опускаться с бодрого клича на тароторчивый шепот. Железные когти вновь впились в лицо истерзанного пленника и заставили-таки его посмотреть невольно в это страшное, и в то же время просто нелепое всеми своими чертами лицо.

— Что? Что, Зиг? Не узнал меня?! А я тебя прекра-а-асно узнал! Прекра-а-асно! Не веришь? А ты верь, верь! На вере весь мир держится! И «Ковчег» ваш на «честном слове» держался! Так что, ладно, можешь не верить…

После этого король взалпом выпил половину того, что оставалось в тот момент во всё еще находившейся у него в свободной руке бутылке, а потом, с бодрым «Но выпить ты со мной обязан, уж не обессудь!» и сжав лицо бедняги Зигмунда в тиски, сунул горлышко бутыли последнему в рот, чуть не выбив ему зубы.

Едкое пойло обожгло горло, Зигмунд вновь закашлялся и всё-таки поднял изнуренный взгляд на своего мучителя.

— Ё-ё-ошкарный бабай, ну тебя и изрисовали! — Прокряхтел Бальтазар, стирая грязным пальцем потек крови на лице собеседника. Пленник на это в очередной раз никак не среагировал и вообще пытался сделать искренний вид, что настолько слаб, что даже говорить не в состоянии.