В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья - Страница 2

— Поправимо.

Путник низко пригнулся, чтобы выбраться наружу и пошёл прочь, поступью своей заставляя землю дрожать, а деревья — отползать в трепете. Обернувшись на пятке, он окинул хижину взглядом и измерил на глаз получившееся свободное пространство, куда прорвался-таки наконец свет дня. Решив, что поляна вышла достойная, путник широко расставил ноги, согнул колени, напряг всё тело так, что вздулись могучие мышцы и резким движением вскинул руку вверх. Тот же миг из земли на краю поляны вырвался огромный, грубо отёсанный менгир. За первым движением последовало второе, за первым менгиром — второй, и вот уже вокруг чахлой хибарки воздвигся величественный кромлех.

Магия Мегалитов, высшее проявление магии Земли в сочетании с техниками Призыва и искусством флорамантии. Овладеть этим Искусством могли только те, кто в равной степени крепко сроднился с душой всех недр земных, а также всего того, что произрастало из земли, от мха до исполинских секвой. Забытая техника, требовавшая от заклинателя воли более твёрдой, чем самый несокрушимый гранит.

Широкие ладони путника встретились, издав громоподобный хлопок, — и на внутренней стороне кромлеха проявились мягко светившиеся зеленью руны.

— Сойдёт, — решил он, оценив дело рук своих.

С древней почти развалившимся жилищем стало происходить нечто странное, его трясло как листик на ветру, грязь осыпалась облачками, а крыша, выравнивавшаяся на глазах, всё выше возносилась над землёй. Прошли минуты, прежде чем «остов» оброс «плотью», превратившись в небольшую деревянную хижину со старой, но добротной черепичной крышей, светлыми окнами и аккуратным крыльцом.

Путник приблизился и стукнул в дверь.

— Хозяйка, выйди-ка, окажи милость.

Внутри зашаркали шаги, скрипнули петельки и на крыльцо, прикрывая глаза от солнечного света, выступила низкорослая старушка, морщинистая, оплывшая, с седыми волосами до самых стоп. На большом её носу сидела бородавка, а подбородок служил пристанищем жиденькой бороды.

— Неужто солнца свет? — неверным голосом спросила она.

— Он самый. Как ты в целом?

— Я жива, — ответила Эгге, оглядывая кромлех и лес за ним, — и я чувствую, как сила Матери наполняет меня. Плоть… как давно я не была во плоти? Как давно не постигала ничего вне своего обиталища…

Старушка вздохнула и преобразилась, её тело сокрыло чёрное платье, на голове появился платок. Из хижины выползла змея, приподнялась, насколько смогла, пока не уткнулась головкой в морщинистую ладонь и превратилась в чёрную клюку.

— Добрый господин, — прошамкала старуха, улыбаясь, — теперь уж послужу тебе, теперь уж уважу благодетеля.

— Я знал, что на тебя можно положиться, Эгге, — улыбнулся путник в ответ. — И помни, не нужно утирать ему сопли и носиться как с младенцем, пусть набивает шишки. В будущем, если не успеет закалиться, то сломается.

— Пригляжу, пригляжу, не волнуйся, дражайший.

— Спасибо, Эгге. А я пойду пока. Позже свидимся.

— Куда путь держишь, если не секрет?

Путник хмыкнул и ткнул пальцем в небо.

— Много дел требуют присмотра. Закончились спокойные деньки.

И он ушёл в леса, слился с их зеленью, а старая Эгге задрала, насколько смогла, голову и, щурясь, выглядела в небесной синеве бледно-розовый росчерк кометы.

— Стало быть, возвращаются наши Господа. Ох и тяжко будет, ох и тяжко.

Часть 1, фрагмент 1

Тобиус чувствовал лёгкую вину за то, что не попрощался со всеми деревенскими. Воспоминание о расставании с Эммой тоже не грело, но волшебник подгонял себя мыслью о том, что зима чуть ли не на пятки наступает, а впереди ещё столько важных открытий! По крайней мере, он на это надеялся.

Воды Ильмы остались позади, и одинокий путник ступил в леса Дикой земли, намереваясь пройти знакомыми тропами насколько возможно далеко, а потом искать дорогу к озеру Фарсал. Продвигался маг медленно, осторожничал, пользовался всеми доступными ему чувствами, чтобы предвосхитить опасность и не стать чьей-либо добычей.

Какое-то время он считал деревья надёжным убежищем для ночных стоянок, но, проснувшись как-то ночью, Тобиус пересмотрел свои взгляды. Вокруг него смыкался кокон веток и веточек, изгибались, сплетаясь в плотную паутину лозы и вьюны. Волшебник попытался вырваться, но, оказалось, растительное нечто уже хорошо над ним поработало.

Унимая колотившийся в черепе пульс, душа панику в зародыше, Тобиус мысленно коснулся ритуального ножа и потянул инструмент из ножен. Зачарованное лезвие аккуратно освободило руку хозяина и улеглось в ладонь, после чего остальное серый маг срезал сам. Крутанувшись, он рухнул с ветки, но успел сгустить воздух и не разбился.

Хотя в ночном лесу царило полное безветрие, ветви старого лоха шелестели, покачиваясь, словно пытались дотянуться до ускользнувшей добычи. Из жезла волшебника с рёвом и хлопками вырвался Топор Шааба[1], разваливший ствол пополам. Дерево горело долго и жарко.

Пещеры, порой встречавшиеся там, где лес взбирался на холмы, не вызывали доверия тем паче. По крайней мере, маг не решался лезть в них, пока не бросал впереди себя кусочек мяса. Если пещера не захлопывалась с утробным урчанием как большая каменная пасть, он мог рискнуть и заночевать в ней.

Но особенно неожиданным подвохом оказались камни, встреченные на берегу одного небольшого озера. То были валявшиеся на боках серые глыбы с небольшими изгибами, так и приглашавшие прилечь на разогретую солнцем шероховатую поверхность и позагорать. Последнее Тобиуса не интересовало, однако совершить омовение было нелишним.

Он снял свою одежду, аккуратно уложил её на один из камней с намерением позже постирать, после чего вступил в воду, проверяя температуру. Дальше спешить не следовало, ибо глаза мага видели вблизи яркий след чужой жизни. Что-то большое притаилось в иле близ берега, частично слившись с ним и терпеливо ждало.

Тобиус плавно поднял руку со сжатым кулаком, на указующем персте которого сидело серебряное кольцо. Оно было украшено искусно слепленной полярной совой, сжимавшей в когтях камень антрурит, который блекло полыхнул, извергая из себя сверкнувший конус сосульки длинной в три локтя. Снаряд вошёл в воду, оставив на поверхности тонкую корочку льда, но та была почти немедля сломана, когда со дна взметнулось огромное тело.

Уболоток, чудовище, похожее на жабу, размером с быка, глухо заклекотал, забулькал, разевая широкую пасть, усеянную зубами, тяжело выбрался на берег. Сосулька вошла в тело почти на всю длину и теперь промораживала нутро твари, распуская по влажной бурой коже зримый иней. Пуча глаза, чудовище двинулось к обнажённому человеку; то один рог, торчавший из-за челюсти, то другой, словно целились в Тобиуса, пока тот медленно отступал, храня в руках ещё несколько магических плетений. На то, чтобы свершить месть, сил у существа таки не хватило, оно упало и вскоре умерло почти без конвульсий, медленно промороженное изнутри.

После таких событий даже самый аккуратный и ухоженный водоём станет казаться вратами в холодную бездну, кишащую всевозможными кошмарами, но Тобиус, когда это было нужно, умел давать своему воображению оздоровительную оплеуху. Поэтому, убедившись в надёжности разбросанных вокруг сигнальных чар, он смело вступил в воду повторно.

Когда волшебник вылез на сушу после купания, он обнаружил, что вещи, оставленные на одном из камней, пропали. Периметр охранных заклинаний нарушен не был, а в одном месте из камня торчала часть сумочной лямки. Обострив все свои чувства, он внезапно понял, что стоит рядом с живым существом. Осознание собственной невнимательности привело Тобиуса в холодную ярость! Такие оплошности грозили глупой и бесславной кончиной! Позор! Какой позор!

Рассвирепев, волшебник ударил по боку валуна Воющим Клинком[2] и выбивал каменную крошку до тех пор, пока не добрался до слизистой мякоти. Оказалось, что валун был неподвижным сухопутным моллюском вроде морского гребешка, чья нога уходила глубоко под землю, где впитывала влагу. Также он питался теми, кто имел неосторожность задержаться на его привлекательном каменном панцире. Тот имел способность на короткое время становиться податливым, как желе и добыча проваливалась прямо в желудок, после чего твёрдость защитного покрова восстанавливалась. Оказавшись внутри было уже не спастись, удушье наступало очень быстро, а затем добычу окутывало вязким желудочным соком.