Медный гамбит - Абби Линн - Страница 30

— Я никогда не видел здесь столько народа, — продолжал Руари, когда никто не ответил на его вопрос. По моему здесь нет ни клочка земли, на которой уже не стоит чья-нибудь палатка.

— Просто никто не хочет идти дальше, во всяком случае сегодня ночью, — женской голос — Акашия, друид, вождь его похитителей. — Не с этим облаком на небе. Это сваренный Тиром шторм, Ру.

Коричнево волосая Акашия была прекрасна, прекраснее любой, самой крутой женщины-темплара, и не менее тверда. Полуэльф был достаточно умен, чтобы удержать рот на замке, и тележка, переваливаясь на булыжниках, покатилась вперед.

По крайней мере булыжники не размножаются простым делением.

Сваренный Тиром шторм. Он не слышал эту фразу раньше, но угадал ее значение.

Тир был городом, который послал героев, или дураков — баллады, исполняемые пьяными бардами по кабакам, называли их и так и так — сразиться с Драконом. Вопреки всякой вероятности герои-дураки преуспели. А теперь приходят штормы, и с такой же частотой, с какой приходил Дракон за жизнями смертных, своей страшной данью.

Впрочем, с Драконом расплачивались жизнями рабов; любому, у которого была хотя бы капля удачи или керамическая монетка, бояться было нечего. Но шторм нападал на всех сразу: ветер, дождь и летящий песок не отличали нищего от темплара. И никто не мог купить кусочек счастья, когда зелено-голубые молнии били с неба.

Тогда действительно, почему бы не назвать эти ураганы Тирскими? Кто-то же должен ответить за них. Дымящаяся Корона извергалась всегда, на памяти многих поколений, но никогда из дыма не выходили ураганы, пока эти идиоты не убили Дракона.

В своей тележке, под сеном, с повязкой на глазах, он не мог видеть зелено-голубые молнии, но, напрягая слух, он услышал повторяющееся ворчание грома. Страх, больший чем любая боль, наполнил его сердце: он скорее умрет, чем останется связанным, как он сейчас, на милость стихии.

— Мы не можем идти дальше, пока не примем решения, — со вздохом сказал Йохан, третий член троицы.

Тележка дрогнула и остановилась, когда старый дварф отпустил ручки. Павек, беспомощный, выскользнул из нее и упал на землю у ног дварфа. Стрелы боли, намного более яркие и острые, чем невидимые молнии, ударили в его суставы, и в те места, где веревки глубоко врезались в его руки и ноги. Еще и ребра ударились о землю и больше не в состоянии выносить боль, частично на земле, частично в тележке, он попытался завыть, но звуки умерли в его горле.

— Земля, ветер, дождь и огонь! — выругалась Акашия.

Йохан поставил свою пятку в грубых сапогах на его грудь, толкнул его обратно, в тележку, потом поднял ручки. Павек опять мог дышать и выть от боли, когда колеса тележки опять завертелись, и его быстро повезли через тьму.

— Подержи-ка здесь, — рявкнул дварф, и двухколесная тележка затряслась, когда кто-то из остальных занял его место между деревянными ручками.

Солома полетела в сторону, и огромная, сильная рука схватила его выше запястья и выволокла его наружу без боли, даже с грубой вежливостью, с которой один ветеран относится к другому, даже если они на противоположных сторонах.

— Посмотри на эти руки, — прошептала Акашия где-то около его головы.

Осознав ее тон, нечто среднее между ужасом и отвращением, Павек попытался сопротивляться, но Йохан держал его мертвой хваткой.

— Ты слишком туго натянул веревку, — проворчал Йохан, обращаясь не к женщине, но к полуэльфу, нытику, который, видимо, и связал его. — Дай-ка мне его нож, Каши.

Могновением позже он почувствовал холодное лезвие на своей правой руке. Потом он улышал треск рвушейся кожи, когда сталь перерезала узлы, и понял, что Руари связал его мокрыми полосами кожи. Это был прием из арсенала тепларов: кожа сжималась, когда высыхала. Он не двинуть ни рукой ни ногой, которые, хотя и свободные теперь, был схвачены судорогами и онемели. Он сжал изо всех сил зубы, в тщетной попытке не закричать, но, когда это ему не удалось, поклялся отомстить червю-полуэльфу.

— Успокойся, — посоветовал ему Йохан, поддерживая и подтолкивая его до тех пор, пока он не сел прямо. — Воды?

Еще одна пара рук, Акашии, сняла повязку с его глаз. Он помигал кокое-то время, привыкая к темноте, а потом в ужасе вдохнул и забыл выдохнуть, увидев свои рапухшие, без единой кровинки руки. Рыча как дикий зверь, он бросился на худую фигуру, которую увидел уголком глаза. Йохан остановил его одной рукой.

— Успокойся, не будь идиотом, — прошипел дварф.

Он позволил своей ярости схлынуть, уйти от него. Он не мог даже пошевелить кулаком, ноги едва слушались его, он действительно был дураком.

Он опять шлепнулся задом на доски тележки.

— Я же предупреждал! — крикнул Руари, хватаясь за ручки тележки, для того чтобы помочь или помешать, Павек не мог догадаться.

Йохан переставил свою ногу на другую сторону. Опасность миновала. — Воды? — повторил он.

Из всех его похитителей, дварф, безусловно, был самым опасным, но и оставшиеся двое играли по тем же правилам, правилам темпларов: победители и побежденный, сила и плен. Прямо сейчас вода была ценнее самой жизни, но принять ее означало признать, что между ними установилась иерарахия, и он находится на самом низу. Павек заколебался. Дварф, не слыша ответа, просто открыл кувшин и поднес ко рту Павека и наклонил, дав воде потечь вдоль его подбородка, и он глотнул глубоко и громко.

— Да-вода, — сдался Павек. С огромным усилием и напряжением он заставил свои лишенные крови руки двигаться, но Йохан просто держал кувшин, пока он пил. Вода придала ему сил, в голове прояснилось.

Небо над его головой сверкнуло холодным великолепным разрывом молнии. Павек невольно охватил себя руками, ожидая удара грома, но тот последовал далеко не сразу и оказался весьма отдаленным. Тирский шторм был очень жесток, когда приходил, но он, трио его похитителей и остальные бегущие жители Модекана — он полагал, что они идут в эту деревню — имеют еще кучу времени, чтобы приготовиться и удрать.

— Можем ли мы доверять ему? Осмелимся ли мы взять его в гостиницу? — спросила Акашия, когда раскат грома пронесся мимо.

Пожевав свою нижнюю губу, Йохан моргнул и покачал головой. Павек начал было протестовать против такой оценки себя, но дварф заставил его замолчать с недовольным рычанием.

— Это не вопрос доверия; это вопрос его рук и ног. Своими руками он сможет пользоваться не раньше полуночи, а ногами намного позже. Любой, кто увидит его, сразу задаст себе пару-другую вопросов, и кто-нибудь сможет угадать ответ. Сорок золотых монет — огромная сумма, Каши. Решать тебе, не мне, но по-моему надо идти в трущобы, под землю. — Еще одна вспышка молнии — такого же цвета, как и глаза друида, или возможно это была просто иллюзия. В любом случае, она наморщила свой нос и поглядела на него, потом на приближающуюся бурю, потом опять на него. Не говоря ни слова, она перевернула нож Павека и вложила себе в ножны. Все ждали ее решения.

Павек пробормотал, — Вытрите его сперва…

Акашия вздрогнула когда раздался удар грома, а Йохан сделал знак рукой.

— если вас не затруднит, леди. Там есть камень на задней стороне ножен. Это замечательное стальное лезвие, сделанное когда-то дварфами из Камелока. Оно заслуживает уважения.

На самом деле он понятия не имел, где выкован его клинок, но любое стальное оружие заслуживает уважения, а упоминание последней крепости дварфов могло привлечь внимание Йохана, и он надеялся, что привлечет. Акашия, видя на лице дварфа выражение, похожее на глубочайшее уважение, начала тщательно вытирать клинок о сушильный камень, привязанный к ножнам.

Только Руари вообще ничего не понял. — Вы что, собираетесь дать этому земляному червю, темплару, говорить таким образом, а? Да он никогда ничему не научится. Он все еще думает, что может командовать, отдавать приказы, а мы все поползем к его грязным вонючим ногам. Он запоет иначе, когда Телами займется им…

— Руари! — рявкнула Акашия.

Павек немедленно взглянул на Йохана, чье лицо вдруг стало бесконечно усталым в слабом свете звезд, льющемся с неба. У дварфа были и опыт и мудрость, но он не был вождем друидов, и Акашия тоже. Эта честь принадлежала кому-то другому по имени Телами — судя по всему женщине, и без сомнения эта женщина должна будет решить его участь.