Французов ручей - дю Морье Дафна - Страница 22

– Наоборот, на свежем воздухе он должен еще больше разыграться.

– Предупреждаю, мы выйдем задолго до рассвета – корабль зависит от ветра и течений.

– Чем раньше, тем лучше.

– Будьте готовы, я в любой момент могу за вами прислать.

– Хорошо.

Они вышли из-под деревьев и ступили на аллею. Невдалеке виднелась карета, Уильям стоял рядом с лошадьми.

Француз остановился в тени деревьев и посмотрел на Дону.

– Здесь я вас покидаю, – сказал он. – Вы не передумали?

– Нет, – твердо ответила она.

Они улыбнулись друг другу, чувствуя, что между ними рождается какое-то новое, глубокое и сильное чувство, словно там, в будущем, не известном пока ни ему, ни ей, их ждала волнующая и приятная тайна. Затем он повернулся и скрылся в лесу, а Дона двинулась по аллее между двумя рядами высоких буков, которые тянули свои голые узловатые ветви к летнему небу и что-то тихо нашептывали, словно хотели поведать ей о будущем.

Глава 10

Проснулась она оттого, что Уильям тряс ее за плечо и тихо приговаривал:

– Вставайте, миледи, хозяин велел передать, что корабль отплывает через час.

Дона быстро села в кровати. Сон как рукой сняло.

– Спасибо, Уильям, я буду готова через двадцать минут. Который час?

– Пятнадцать минут четвертого, миледи.

Он вышел. Дона раздернула шторы и увидела, что за окном темно, рассвет еще не наступил. Она начала торопливо одеваться, чувствуя, что руки дрожат от волнения, а сердце боязливо замирает в груди, как у мальчишки-проказника, собирающегося тайком удрать из дома. С тех пор, как они ужинали с французом у ручья, прошло уже пять дней, и за все это время он ни разу не подал о себе вестей. Она понимала, что ему сейчас не до нее, и спокойно ждала, даже не помышляя о том, чтобы спуститься к реке или отправить туда Уильяма: она знала, что, закончив свои дела, он обязательно за ней пришлет. Их уговор не был шуткой или минутным капризом, возникшим под влиянием упоительной летней ночи и благополучно забытым на следующее утро, – нет, это была серьезная сделка, настоящая проверка на прочность – и для него, и для нее. Иногда она вспоминала о Гарри, представляла, как он живет сейчас в Лондоне, ездит верхом, развлекается, ходит по тавернам, по театрам, часами просиживает за картами с Рокингемом. Сцены, возникающие перед ее мысленным взором, казались ей странными и далекими, не имеющими к ней ровно никакого отношения. Все, чем она жила до недавнего времени, вдруг отодвинулось в прошлое, и даже сам Гарри стал призрачным и нереальным, как тень из чужого мира.

Да и Доны, той Доны, которая жила тогда, тоже больше не существовало.

Женщина, занявшая ее место, воспринимала действительность совсем иначе – острей, глубже, вносила теплоту и страсть в каждое свое слово, в каждый жест, умела по-детски простодушно радоваться любой мелочи.

Лето одаряло ее радостью и светом; она просыпалась рано утром, бродила с детьми по лесам и лугам, собирала цветы, а после обеда растягивалась где-нибудь под деревом и с наслаждением вдыхала аромат дрока, ракитника и колокольчиков. Самые простые, обыденные вещи, такие, как еда, питье, сон, доставляли ей теперь ни с чем не сравнимое удовольствие, вызывали тихую, блаженную радость.

Да, той Доны, которая лежала когда-то в огромной кровати под балдахином в доме на Сент-Джеймс-стрит, прислушиваясь к возне двух спаниелей в корзинке на полу и глядя в распахнутое окно, за которым в тяжелом, душном воздухе раздавались крики мастеровых и разносчиков, – той Доны больше не было.

Часы во дворе пробили четыре, и с последним их ударом Дона – не та, прежняя, а новая, преображенная Дона, в поношенном платье, приготовленном в подарок какой-нибудь крестьянке, в шали, наброшенной на плечи, и с узелком в руках – быстро сбежала по лестнице в зал, где, подняв над головой свечу, уже стоял Уильям.

– Пьер Блан ждет вас в лесу, миледи.

– Хорошо, Уильям.

– Я присмотрю за домом, миледи, и прослежу, чтобы Пру как следует заботилась о детях.

– Я на тебя полагаюсь, Уильям.

– Сегодня утром я сообщу слугам, что вы простудились и хотите несколько дней полежать в постели, а так как болезнь может оказаться заразной, детям и няне не следует вас пока навещать – я один буду ухаживать за вами.

– Отлично, Уильям. Я думаю, что все пройдет как по маслу. Ты прирожденный лжец. С таким лицом, как у тебя, можно обмануть кого угодно.

– Я знаю, миледи. Женщины частенько говорят мне об этом.

– Да ты, оказывается, еще и отъявленный сердцеед. Просто страшно оставлять тебя здесь одного среди стольких ветреных особ.

– Клянусь, миледи, я буду с ними строг, как отец.

– Да, Уильям, пожалуйста, будь с ними построже. Особенно с Пру – она иногда любит лениться. Если что, можешь ее побранить.

– Непременно, миледи.

– И не позволяй мисс Генриетте болтать за столом.

– Да, миледи.

– А если мастер Джеймс потребует вторую порцию клубники…

– Он ее обязательно получит, миледи.

– Но только так, чтобы Пру не заметила. Где-нибудь у тебя в буфетной, после обеда, хорошо?

– Не волнуйтесь, миледи, все будет в порядке.

– Ну, мне пора. Может быть, пойдешь со мной?

– Увы, миледи, мой организм не приспособлен к длительному пребыванию на море и к сражению с бурной морской стихией.

– Ты хочешь сказать, что от качки тебя мутит?

– Вы как нельзя лучше выразили мою мысль, миледи. И, раз уж речь зашла о моем прискорбном недуге, позвольте предложить вам вот эту коробочку с пилюлями. Они нередко выручали меня в прошлом, может быть, и для вас окажутся полезными.

– Спасибо, Уильям, ты очень заботлив. Давай сюда свои пилюли, я положу их в узелок. Видишь ли, мы с твоим хозяином поспорили. Он утверждает, что я в конце концов поддамся, а я говорю, что нет. Как ты думаешь, кто из нас прав?

– Простите, миледи, я что-то не понял: поддадитесь кому?

– Не кому, а чему, Уильям. Бурной морской стихии, разумеется.

– Ну да, конечно, как же это я сразу не догадался? Да, миледи, я уверен, что это пари вы выиграете.

– Никакого другого мы с твоим хозяином и не заключали.

– Понимаю, миледи.

– Уильям, ты что, не веришь мне?

– Я верю своей интуиции, миледи. А она подсказывает мне, что, когда такой мужчина, как мой хозяин, и такая женщина, как вы, отправляются в путешествие, последствия могут быть самыми неожиданными.

– Какая дерзость!

– Простите, миледи.

– Откуда в тебе эта французская развязность?

– От матери, миледи.

– Ты забываешь, что я жена сэра Гарри, мать двоих детей и что через месяц мне исполняется тридцать!

– Напротив, миледи, именно об этом я в первую очередь и подумал.

– Наглец! Немедленно открой дверь и выпусти меня.

– Слушаюсь, миледи.

Он отодвинул засов и раздернул длинные тяжелые шторы. Запутавшаяся в их складках бабочка подлетела к двери и принялась биться о стекло. Уильям распахнул створки и выпустил ее наружу.

– Вот и еще одна пленница вырвалась на свободу, – проговорил он.

– Ты прав, Уильям, – улыбнулась Дона, останавливаясь на пороге и вдыхая свежий утренний воздух. Потом подняла голову и посмотрела на небо, туда, где уже светилась бледная полоса зари.

– До встречи, Уильям, – сказала она.

– Au revoir, миледи.

Она накинула на голову шаль и двинулась вперед по траве, сжимая в руках узелок. Отойдя немного, она оглянулась: тяжелая серая громада дома казалась отсюда сонной и тихой. Уильям стоял в дверях, словно часовой. Она помахала ему рукой и подошла к Пьеру Блану – глаза его все так же весело поблескивали на смуглом обезьяньем личике, в ушах раскачивались серьги.

Через несколько минут оба уже шли по лесу, направляясь к ручью, где застыл пиратский корабль.

Она ожидала услышать шум и предотъездную суету, но, подойдя ближе, убедилась, что на борту тихо. И, только взобравшись по трапу и оглядевшись, она поняла, что корабль полностью готов к отплытию: палубы надраены, матросы стоят по местам и ждут команды.