Мой эльф из легенд. Спасти любовью (СИ) - Жнец Анна - Страница 8

Черт! Мою тревогу он принял за недовольство. Решил, что я не беспокоюсь за него, а злюсь: ценнейшее оружие империи оказалось несовершенным — подставилось под удар и получило повреждения.

Ему даже в голову не пришло, что о нем могут волноваться. О нем самом. О его здоровье. А не о способности робота-киллера хорошо выполнять свою работу.

Мокрое пятно на тактическом костюме расползалось все шире. Кровь сочилась между пальцами, зажимающими края раны.

— Дай посмотреть. — Сев рядом, я попыталась отодвинуть руку Агента и оценить масштаб бедствия.

— Функциональность снижена незначительно, — заупрямился эльф, не позволив мне осуществить задуманное. — Полное восстановление…

— Слышала, не глухая. Убери клешню, хочу взглянуть.

То, с каким видом эльф подчинился моим требованиям, ясно дало понять: ранение для него — доказательство слабости. Нечто унизительное. То, что он предпочел бы скрыть.

Он, сильный воин, победивший инопланетных тварей, не позволивший им учинить кровавую резню в городе, один из немногих выживших в сегодняшней мясорубке, стыдился того, что не сумел выйти из боя невредимым.

— Что ты делаешь? — Почувствовав мое прикосновение, эльф дернулся. Не от боли. От тепла, которое должно было эту боль сменить. Эмпаты умели не только успокаивать нервы, но и притуплять физические ощущения — использовать свой дар в качестве анестезии.

— Зачем? — Агент попытался отстраниться. — Миссия закончена. Ускоренное восстановление не требуется.

— А я и не целитель. Могу только купировать боль.

Брови эльфа непонимающе сдвинулись.

— Зачем купировать боль? — спросил он, не в силах поверить, что кто-то просто так, по доброте душевной захотел облегчить его страдания. — Сейчас угрозы нет, и мне необязательно функционировать идеально. К тому же только очень мощные болевые ощущения влияют на мои скорость и силу. Если ты боишься очередного прорыва…

Да к черту прорыв! Я просто хотела избавить его от ненужных мучений. Я открыла рот, чтобы терпеливо, как ребенку, объяснить солдату свои мотивы, но заготовленная речь сократилась до очевидного: «Тебе плохо».

И опять Агент воспринял все по-своему.

— Рана поверхностная. Смерть от болевого шока исключена.

Он по-прежнему думал, что меня заботит лишь сохранность ценного оружия, а не его комфорт. Настолько привык, что всем на базе плевать, как он себя чувствует?

Что ж, похоже, пришло время порвать парочку шаблонов.

— Я могу полностью убрать болевые ощущения до тех пор, пока рана не затянется. Почему бы этого не сделать?

Такой простой вывод для меня.

Такой сложный для того, кого годами (да что там годами — столетиями!) не считали за человека.

Непонимание на лице Агента сменилось удивлением, почти шоком.

Растерянный, он открыл рот. Закрыл. Нервно сглотнул. И посмотрел на меня так, словно увидел впервые.

Что-то отразилось в его глазах. Что-то такое, чему нельзя было подобрать определения. Сильное чувство.

Боги… Неужели все, абсолютно все прежние кураторы равнодушно наблюдали за тем, как Агент истекает кровью, и даже не пытались помочь — дать таблетку, перевязать рану? Просто ждали, пока ускоренная регенерация справится с повреждениями? А он стискивал зубы, терпел, считая такое отношение нормальным, и сейчас, когда кто-то впервые проявил к нему доброту, от изумления впал в ступор.

— Какой в этом смысл? — прохрипел Эль-Охтарон, отводя взгляд. — Почему ты мне помогаешь?

На мою ладонь, прижатую к его окровавленному боку, он смотрел как на чудо — нечто, ломающее привычные представления о мире.

— Помогаю, потому что это в моих силах. Не хочу, чтобы ты мучился.

Глава 4

После первой совместной миссии — того дня, когда я облегчила Агенту боль, отношение Эль-Охтарона ко мне изменилось. Неуловимо и в то же время существенно. Он словно поверил в мои добрые намерения и перестал ежесекундно ожидать насилия. В спальне и в душевой, на совместных тренировках и в лаборатории, где ему по-прежнему кололи какие-то препараты, Агент выглядел куда менее напряженным, чем раньше. Даже Мелинда не преминула отметить мои успехи.

— Молодец, — сказала она, столкнувшись со мной в коридоре по пути в столовую. — Алайна, ты молодец! До тебя ни один куратор не добивался таких результатов. Аура-диагностика головного мозга Агента показала, что его эмоциональный фон наконец стабилен. Уровень норадреналина снизился, хотя для режима «вне миссии» он все равно высок.

— Разумеется, высок: Агент находится в постоянном стрессе, — заметила я, злясь и на Мелинду, и на ситуацию в целом, но в большей степени — на саму себя.

Почему я злилась на себя? Да потому что никогда не думала, что мои убеждения пошатнутся.

Я всегда считала, что лишать свободы можно только преступников. Но после миссии, после того как своими глазами увидела ужасные последствия прорыва, — всех этих жутких тварей, всю эту кровавую мясорубку боя, оставаться такой же категоричной не получалось. Мне было стыдно за свои мысли, методы Совета по-прежнему поднимали в душе бурю негодования, и в то же время в глубине души я не могла не понимать, насколько повезло человечеству пленить Агента. Кого-то настолько сильного, способного предотвратить нашествие инопланетных монстров.

Империя нуждалась в Эль-Охтароне. Мы все нуждались в нем. В его феноменальной ловкости, в его запредельной мощи, в поразительном умении обращаться с мечом.

Что станет с планетой, если случится чудо и Агенту удастся сбежать? Кто нас защитит?

Эгоистично? Да. Но разве могла я не волноваться о безопасности сотен миллионов людей? О собственной безопасности.

У Совета не было выхода, кроме как использовать Агента в борьбе с монстрами, но тому, кто придумал так жестоко обращаться с эльфом, следовало оторвать голову.

Почему нельзя было просто попросить Эль-Охтарона о помощи? Зачем было стирать ему память и сажать на короткий поводок? Зачем погружать его в криосон, оставляя человечество без защиты? После разморозки Агенту требовались сутки на восстановление. А если бы монстры напали на землю в то время, когда наше главное оружие против них отдыхает в своем ледяном гробу?

Тысячи вопросов. И ни одного ответа.

Почему, зная о регулярных прорывах, Совет так и не нашел решения этой проблемы? Не укрепил пространственно-временную материю в зоне М-129? Боялся, что тогда инопланетные твари откроют себе выход где-нибудь еще? В другом месте? Например, над городом-миллионником? Все это выглядело подозрительно, но я решила держать свои мысли при себе.

— Где Агент? — спросила Мелинда, вырвав меня из задумчивости.

— Спит после того, как в лаборатории его чем-то накололи. Я решила, что могу ненадолго его оставить. Вряд ли он очнется в ближайшие полчаса.

— Куда идешь?

— В столовую. Надоело есть дома. Хочу побыть среди людей. Пообщаться. Брать с собой Агента не вариант, сама знаешь. У мужиков при виде его хмурой физиономии пропадает аппетит, а у местных барышень намокают трусы.

Мелинда усмехнулась, словно говоря: «Да, так и есть».

На самом деле я соврала. Ни с кем посторонним общаться мне не хотелось, и шла я не в столовую, а на кухню — собиралась разжиться продуктами и удивить проснувшегося Агента настоящим домашним ужином. Готовила я так, что пальчики оближешь. Это тебе не столовская еда, наспех сваренная на сотню ртов, и тем более не безвкусная пюрешка из тюбика. В жизни Агента было мало хорошего. Хотелось его порадовать. Хоть чем-то. Пусть даже сущей мелочью.

— Ладно, иди общайся, — Мелинда хлопнула меня по плечу. — Только недолго. Тебе надо вернуться до того, как Агент проснется.

— Чем, кстати, его накачали?

После введенного препарата несчастный Агент засыпал на ходу и отключился, едва переступив порог спальни. Рухнул на кровать, не раздевшись и не сняв обуви.

Взгляд Мелинды из дружелюбного стал оценивающим. Она долго молчала, видимо решая, отвечать на мой вопрос или нет. Потом, похоже, пришла к мнению, что куратор должен знать о подопечном, если не все, то как можно больше.