Лето на чужой планете (СИ) - Михеев Александр - Страница 8

Посёлок-то у нас небольшой. Все друг друга знают. А уж поговорить любят — страсть! Оно и понятно — если всю неделю ходишь за козами и свиньями, так любому человеку обрадуешься. Со свиньёй-то особо не поговоришь. Вот и отводят душу в церкви, да на ярмарке.

А оно мне надо? Мне бы раздобыть корзину, да поскорее назад, в столярку, пока папаша не заметил. Уж сегодня точно не стоило его злить — ведь они только-только поладили с Интеном. Глядишь, вернётся папаша с ярмарки, выпьет рюмку за обедом, да и подобреет. А тут я с готовой корзиной. Надо только рожу пожалобнее сделать.

Так что пробирался я огородами и вышел на площадь позади церкви. Здесь в тени деревьев стояло множество повозок, застеленных сеном. На них привозили товар из других посёлков и с дальних хуторов.

Ясное дело, в каждом посёлке — своя ярмарка. Но ведь не все люди — домоседы. Есть и неугомонные путешественники, бродяжья кровь. Такому в радость прокатиться в воскресный день, других посмотреть и себя показать. Да и товар можно обменять куда выгоднее. Вот и везут с морского берега копчёную и вяленую рыбу, из лесной глуши — тягучий жёлтый мёд и тёплые меха.

Из дома выезжают с ночи, ещё затемно. Благо, дорога знакомая — заплутать негде. Лошадь бежит ходкой рысью, неугомонный торговец трясётся в телеге, натолкав под бока побольше мягкого сена. Нехитрые товары заботливо укрыты грубым полотном от дождя и солнца.

Перед тем, как расставить прилавок, путешественник непременно зайдёт в церковь, попросит у Создателя удачи в торговом деле.

Возвращаются далеко за полдень, не торопясь, довольные торговлей. Никто не погоняет лошадь — плетись себе, как знаешь. Пьяненький хозяин лениво лежит на похудевшем ворохе сена, дремлет, или подсчитывает прибыли и убытки.

А добравшись до дома, всю неделю пересказывает односельчанам новости и сплетни, да готовится к следующей поездке.

Ярмарка была в разгаре. Заливисто ржали лошади, недовольно хрюкали толстенные розовые свиньи, фермеры торговались и спорили, зачастую переходя на крик. Довольные фермерские дочки примеряли новые платья. Под ногами, визжа и хрустя леденцами, сновали хохочущие детишки.

Я покрутил головой — папаши нигде не было видно. Наверное, мама повела его в ряды с одеждой — она собиралась купить отцу новые штаны. На старых брюках уже места не было без заплат, но папаша всё жалел их выбросить.

Ну, и слава Создателю! Сгорбившись, я нырнул в толчею под ярмарочными навесами.

Чего тут только не было! Домотканая одежда, глиняные горшки, стальные ножи, свечи, душистый дикий мёд в дербневых кадках, стеклянная и деревянная посуда, конская упряжь — всё было навалено на дощатых прилавках. В отдельном ряду висели свиные и козьи туши. Здоровые мужики огромными тесаками рубили мясо на куски. Молодое вино бродило в огромных пузатых кувшинах. Вино постарше стояло в глиняных бутылях, запечатанных пчелиным воском. На каждом шагу попадались продавцы жареных сладких рожков, свистулек и хрустящей кукурузы.

Посреди площади маленькая девчушка в пёстром сарафане пела жалостливую песню. Седой слепой старик подыгрывал ей на губной гармошке. Голосок у девчушки был тоненький, но чистый. И пела она так, что слеза прошибала.

Я уже видел девчушку и старика на прошлой ярмарке. Они приезжали откуда-то с побережья. Там у них был дом, да сгорел. Родители девочки погибли в огне, и она осталась вдвоём с дедом. Конечно, бедствовать на Местрии никому не дадут — не такие у нас порядки. Всегда найдутся родственники, друзья, да и просто добрые люди, которые не попрекнут куском хлеба. А если можешь делать что-то — да вот хоть бы песни петь — так точно не пропадёшь. Ведь песня — тоже хлеб, только для души. У нас это понимают.

Я и сам не заметил, как оказался в первом ряду. Люди вокруг меня одобрительно шумели и хлопали. Старику и девочке несли лепёшки, фрукты. Полная улыбчивая женщина накинула на плечи девчушки красивый вязаный платок.

И тут я увидел Лину. Она стояла напротив и внимательно глядела на меня. Хуже того! Рядом с Линой я заметил маму и папашу! Я тут же шмыгнул в толпу и заработал локтями изо всех сил.

Корзины продавали в восточном углу площади. Добравшись туда, я с облегчением вздохнул. Вряд ли отец сюда забредёт — зачем ему покупать корзины, если можно бесплатно усадить за работу меня?

Приезжие продавцы меня не устраивали — мне было нечего им предложить. Нужен был кто-то из нашего посёлка, кто хорошо знал бы отца. И обязательно мужчина.

Тут я увидел папашу Брэндона. Он сидел под навесом, важно покуривая самокрутку из виноградных листьев. Перед ним были разложены связки выделанных шкур. Рядом стояла парочка корзин. Они были кривоватые — видать, младшие Брэндоны делали. Но мне выбирать не приходилось.

Я с независимым видом подошёл к его прилавку. Погладил мягкий тёплый мех, пощупал мездру шкурок. И сказал:

— Я, пожалуй, куплю корзину.

Брэндон ухмыльнулся.

— А что ты можешь предложить взамен?

Я помолчал, улыбаясь, пока в нём разгоралось любопытство. А потом наклонился поближе к Брэндону:

— Я расскажу вам рецепт папашиной настойки.

Я еле успел вернуться в столярку и аккуратно запереть за собой дверь. Плюхнулся на чурбак, сделал грустное лицо и поправлял у корзины ручку, когда семья, наконец, вернулась. Впереди шла мать под руку с дородным пастором Свеном. Они о чём-то добродушно беседовали. Пастор внимательно слушал маму, и я почувствовал, как на душе скребут мышехвосты.

За ними папаша тащил покупки. Он был трезвый и потому хмурый. Ну, понятно. Если приглашаешь пастора к обеду — изволь выглядеть прилично. Хотя, как по мне, для обеда было рановато.

Увидев меня, отец грозно насупился и отвернул нос в сторону, всем видом показывая, как он мной недоволен. А мне-то что? Не хочет глядеть — и не надо! Ещё и пастора привёл — не иначе, как учить меня уму-разуму.

Позади всех плелись Грегор с Нормой. Брат обнимал Норму за талию, а она повисла у него на плече и что-то шептала на ухо. Завидев меня, они глупо захихикали.

Я высунул голову в окно, вытер нос и вежливо поздоровался с пастором. Он подошёл ближе, заглянул в столярку.

— Благослови тебя Создатель, юноша. Какая чудесная корзина! Отрадно видеть, что и в воскресный день ты не забываешь о труде на благо ближних.

Уголки его полных губ на мгновение дрогнули. Я мог бы поклясться, что пастор подшучивает надо мной. Но тут мать увела его в дом. Я слышал, как она гостеприимно предлагает пастору стул и воду с вареньем.

Грегор и Норма тоже остановились возле окошка.

— Спроси его! — Норма весело толкнула Грегора локтем. — Ну, спроси!

— Тебе надо — ты и спрашивай, — хмуро отозвался Грегор.

Норма просунула голову в окно.

— Ал, ты не знаешь, почему Лина ходит загадочная и всё время улыбается?

— Не знаю, — буркнул я, не отрываясь от работы.

— А мне сдаётся, что знаешь. Просто скромничаешь.

Ох, не нравилась мне её улыбочка. Интересно, что Лина наболтала этой рыжей змее?

— Говорят, отец тебя запер, чтобы ты к ней не бегал. Правда?

Тут Норма не выдержала и расхохоталась. А Грегор захрюкал, как поросёнок.

У меня отлегло от сердца. Значит, Лина никому не сказала, что видела меня на площади.

Но в это время из дома вышел пастор Свен, и они примолкли. Пастор, улыбаясь, подошёл к нам.

— Веселье — не грех, молодые люди! Господь любит тех, кто умеет работать и веселиться. Кстати, Ани накрывает стол, ей не помешала бы помощь.

Пастор говорил вполне доброжелательно. Но Грегор с Нормой больше смеяться не стали. Наоборот, бочком-бочком двинули в дом.

Пастор добродушно покивал им вслед и обратился ко мне:

— Прогуляемся, Ал? Нам с тобой надо поговорить.

Ну, началось! Я тяжко вздохнул и послушно поднялся с чурбака. Пастор отодвинул засов, и мы вышли на улицу. Калитка снова заскрипела. Нет, нужно всё-таки её смазать.

Мы шагали вдоль забора, над которым нависали ветки вороньих яблонь. Пастор насвистывал, заложив руки за спину. Я немного приотстал. На углу палисадника пастор остановился и повернулся ко мне.