Лето на чужой планете (СИ) - Михеев Александр - Страница 20

Интен и пастор уже скрылись внутри шлюпки. Говард стоял на ступеньках.

— Ал! Залезай!

Я протянул ему руку, но сзади послышался звонкий крик:

— Ал! Подожди!

Я обернулся — ко мне бежала Лина. Я махнул рукой Говарду.

— Улетайте! Быстрее! Я останусь тут.

Глава 10

Я наморщил нос, громко чихнул и проснулся. Лина лежала рядом, подложив руку под голову. В другой руке у неё была соломинка, которой она осторожно щекотала моё лицо.

В стогу было тепло и уютно. Должно быть, так себя чувствует мышехвост, который всю осень трудолюбиво запасал зёрна и, наконец, устроился на зимовку в мягком гнезде. Рассеянный свет пробивался сквозь слежавшееся сено. Сухие стебли шуршали подо мной и кололи через одежду.

— Доброе утро, Ал! — лукаво сказала Лина, увидев, что я открыл глаза. Она улыбалась, глядя на меня. В выгоревших на солнце волосах запутались соломинки, нос облупился.

Я потянулся, чтобы поцеловать озорницу, но она засмеялась и выскользнула наружу. Потянуло прохладным ветерком.

Я повернулся набок, подтянул колени к животу, устраиваясь поудобнее.

Ни о чём не хотелось думать. Ни о звёздах, что ещё вчера казались близкими, а сегодня стали недостижимы. Ни о людях, которые прилетели со звёзд, чтобы украсть нашу планету. Ни о других людях, которые были знакомыми и родными, и в одночасье обернулись разъярёнными зверьми. Это очень горько — поверить людям и обмануться. И о себе тоже не думать. Не мечтать, не загадывать. Просто жить, как Создатель на душу положит.

Я ещё немного полежал и пополз на свет, приминая локтями рыхлое сено. Наверное, я был похож на ящерицу, которая всю зиму проспала под трухлявым пнём, а весной почуяла тепло и зашевелилась.

Вылез, поёжился, потянулся, разминая затёкшие мышцы. Прищурился на лёгкий туман, исчезающий над полем, на встающее из-за деревьев солнце.

Внутри было пусто и хорошо. Я почувствовал это опустошение ещё вчера. Проводил взглядом улетающую шлюпку, повернулся и взял Лину за руку. Мы перешли кричащую, забитую людьми площадь, свернули в первую попавшуюся улицу, потом — в другую. Когда подошли к нашей ферме, Лина вопросительно взглянула на меня, но я не остановился. Точно также мы миновали ферму родителей Лины. Вышли на дорогу, уводящую прочь от посёлка, и молча шагали до самого вечера.

Моя одежда пропахла дымом и гарью. Запах тащился за мной, словно проклятие, и не хотел отставать, как я ни ускорял шаг.

В сумерках мы увидели стог прошлогоднего сена и заночевали в нём. Выкопали в сене глубокую нору, забрались внутрь. Заткнули вход от ночного холода, обнялись и уснули.

Лина вышла из-за стога. Подошла ко мне сзади и обняла за плечи.

— Хочешь умыться, Ал? У тебя всё лицо в саже, даже уши. Там, за опушкой речка в лесу, только вода холодная. Брр! А я пока поищу еду. Мы вчера проходили мимо кукурузного поля. Ты сможешь развести костёр?

Я нащупал в кармане огниво и пошатнулся. В памяти всплыли горящие стены сарая, тревожные крики бегущих людей и звон колодезного ведра. Я достал огниво и положил его на плоский камень.

— Оставлю здесь, чтобы не потерять. Пойду, умоюсь.

Лина сочувственно глядела на меня.

— Хочешь, я схожу с тобой? — спросила она.

Я помотал головой.

— Спасибо, не нужно. Я недолго.

— Ладно, тогда я за кукурузой, — легко согласилась Лина. — Если потеряешься — кричи громче.

Она быстро поцеловала меня в щёку и пошла к дороге.

Я пересёк поляну и отыскал речку. Немного прошёл вдоль осыпающегося берега, выбирая подходящий спуск. В одном месте река делала изгиб и расширялась. Течение подмыло берег, обрушило его. Вода унесла рыжую муть, как время уносит ненужные воспоминания. Остался крохотный песчаный пляж. На нём виднелись знакомые следы босых ног.

Я спустился к воде. Тёмная, желтовато-коричневая, словно крепкий цветочный настой. Должно быть, речка брала начало в торфяном болоте. Её высокие берега густо заросли цветущим орешником. Ветер припорошил поверхность воды разводами бледно-жёлтой пыльцы.

Скинув одежду, я по колено зашёл в воду. Наклонился, осторожно разогнал ладонями пыльцу и умылся. Затем зачерпнул воду пригоршней, прополоскал рот и сделал несколько глотков. Вода была кислая и холодная.

Вспомнилось, как в детстве мы с отцом и Грегором ходили на ночную рыбалку. Разводили на берегу огромный костёр и часами бродили по пояс в воде, в одной руке держа горящий факел, а в другой — зубастую острогу.

Иногда в тёмной толще под ногами мелькало блестящее и живое. Это любопытные рыбы, сверкая серебром чешуи, сплывались посмотреть на свет. Мы кололи их острогой и выбрасывали на берег скользкие бьющиеся тела.

Доверху наполнив корзину рыбой, мы тащили её на ферму. Там чистили и разделывали, оставляя только жирное нежное мясо с боков. Хребты и глазастые головы с твёрдыми жаберными крышками шли на удобрение.

Розовое мясо засаливали и долго коптили в ароматном дыму золотистых яблоневых стружек.

***

Я решил наловить рыбы. Это куда лучше, чем без толку болтаться по берегу и жалеть себя.

Правда, ни остроги, ни волосяной лески с крючками у меня не было. Можно было сплести ловушку из прутьев орешника, растущего по берегу. Такая ловушка похожа на большую корзину с узким горлом. Внутрь обычно кладут комья липкой кукурузной каши, перемешанной с глиной, тухлое мясо или палёную ворону. На ворону особенно охотно ловятся желтобрюхие сомы.

Но на плетение ловушки ушло бы несколько часов, кроме того, у меня не было ни кукурузной каши, ни дохлой вороны. Тогда я поступил проще.

Подобрал на берегу подходящую палку — длиной в мой рост и толщиной в руку. Зашёл в воду по пояс и стал изо всех сил колошматить палкой по воде, ногами поднимая со дна как можно больше мути.

Испуганная рыба не уплывает далеко. Чаще всего она стремится найти ближайшее укрытие. Я бродил по воде, размахивая палкой, пока не взбаламутил всю заводь.

Отбросив палку, я принялся старательно обшаривать норы и углубления под корнями росших на берегу деревьев, не обращая внимания на холод и покрывающую меня гусиную кожу.

На такой рыбалке нужны удача и терпение. Я методично обыскивал укромные места. Один раз нащупал что-то скользкое, но это оказалась старая, давно утонувшая коряга.

Пальцы на ногах онемели. Их начало прихватывать судорогой, но я не сдавался. Проверив один берег, решил попытать счастья у противоположного. Выпрямился, поднял голову и увидел, что на пляж спускается Лина.

Я поспешно отскочил на середину реки, где воды было по грудь.

— Ал, что ты там делаешь? — удивлённо спросила Лина.

— Пытаюсь наловить рыбы на завтрак, — ответил я.

— Тебя не было больше часа. Я развела костёр и напекла кукурузы. Ждала-ждала тебя, не выдержала и сама всё съела.

Лина ехидно улыбнулась и высунула розовый язык. Выдержала паузу и смилостивилась:

— Два самых маленьких и подгорелых початка я тебе всё-таки оставила. Может, вылезешь из воды? Кажется, у тебя уже губы посинели.

Лина широко улыбалась и не сводила с меня глаз. Я догадался, что она дразнит меня специально. Вот ведь язва!

— Поймаю рыбу и вылезу, — упрямо сказал я, изо всех сил стараясь сжать зубы, чтобы они не лязгали.

— Ладно, — согласилась она. — А можно я посижу на берегу и посмотрю, как ты ловишь?

Только этого мне не хватало! Да, можете хохотать — я стеснялся! Одно дело — обнимать и целовать девушку, и совсем другое — бродить перед ней без штанов.

— Да ничего интересного в этом нет, — как можно убедительнее сказал я. — Сначала шумишь и пугаешь рыбу, чтобы она пряталась в корягах. А потом шаришь руками по дну и пытаешься её нащупать.

— Надо же! Я и не знала, что ловить рыбу так просто. А сейчас ты её пугаешь, или уже нащупываешь? Можно, я тебе помогу?

Ну, что ты будешь с ней делать?

— Лина, — сказал я, чуть не плача, — это плохая примета, когда кто-то наблюдает за рыбалкой. Удачи не будет.