Кукловоды - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 55

– Да, но зачем беспокоиться заранее?

Однако я уже не мог успокоиться. Мне загорелось узнать, какое сегодня число. Можно было, конечно, включить стерео, но там наверняка наткнешься на сводку новостей, а это себе дороже: я все еще притворялся, что мы с ней в каком-то другом мире, где нет никаких титанцев.

– Мэри, – спросил я. – У тебя есть «Темпус»? Много?

– Ни одной пилюли.

– Ладно. У меня хватит на двоих. Давай растянем наш отпуск. Вдруг нам осталось всего двадцать четыре часа? Можно превратить их в целый месяц субъективного времени.

– Не надо.

– Но почему? Нам только и остается, что старое доброе carpe diem[3] .

Она накрыла ладонью мою руку и посмотрела в глаза.

– Не надо, дорогой, это не для меня. Я хочу прожить каждое мгновение своей жизни, не беспокоясь о следующем. – Наверно, я выглядел очень упрямо, и она добавила: – Если хочешь принимать «Темпус», я не возражаю, но, пожалуйста, не уговаривай меня.

– Бог с тобой! Неужели ты думаешь, я тебя брошу и буду веселиться один?

Она промолчала, и надо заметить, это отличный способ выигрывать споры.

Не то чтобы мы часто спорили. Если я из-за чего-то заводился, Мэри обычно поддавалась, но в конце концов выходило, что не прав я. Несколько раз я пытался разговорить ее, заставить рассказать о себе – нужно же мне знать о своей жене хоть что-то, – и на один из моих вопросов о прошлом она задумчиво ответила:

– Иногда мне кажется, что у меня и вовсе не было детства. Может, оно мне просто приснилось?

Я спросил напрямик, как ее зовут.

– Мэри, – ответила она спокойно.

– Это твое настоящее имя? – я уже давно сказал ей свое, но она по-прежнему звала меня Сэмом.

– Конечно, настоящее. С тех пор как ты меня назвал этим именем, я – Мэри.

– Ладно, ты моя дорогая и любимая Мэри. А как тебя звали раньше?

В глазах у нее промелькнула какая-то затаенная боль, но она ответила:

– Одно время я носила имя Аллукьера.

– Аллукьера, – повторил я, наслаждаясь необычным звучанием. – Аллукьера. Какое странное и красивое имя Аллукьера. В нем есть что-то величественное. Моя дорогая Аллукьера.

– Теперь меня зовут Мэри. – Как отрубила.

Я понимал, что где-то, когда-то с ней случилось какое-то ужасное событие, и память о нем до сих пор отзывается болью. Но видимо, мне просто не суждено было о нем узнать. Что ж, нет, значит нет. Она моя жена, какая есть, такая и есть – мы вместе и навсегда. От одного того, что она рядом, на душе становилось тепло и светло, а это, право же, не так мало.

Я продолжал называть ее Мэри, но имя, которое она носила в прошлом, не давало мне покоя. Аллукьера... Аллукьера... Меня не оставляло впечатление, что где-то я его слышал.

И неожиданно я вспомнил. Настойчивая мысль все-таки раскопала информацию на дальних полках памяти, заваленных всяким бесполезным хламом, от которого невозможно избавиться. Была в свое время то ли секта, то ли колония... Они пользовались искусственным языком и даже имена детям давали новые, придуманные... Точно. Уитманиты. Анархистско-пацифистский культ. Их вышибли из Канады, но они не смогли закрепиться даже в Литл-Америке[4] . Когда-то мне попала в руки книга, написанная их пророком, «Энтропия радости», где было полно псевдоматематических формул, указывающих путь к достижению счастья.

В мире все «за счастье», так же, как все «против греха», но культисты пострадали из-за принятых у них обрядов. Свои сексуальные проблемы они решали очень древним и не совсем обычным по современным понятиям способом, что создавало взрывоопасные ситуации, с какой бы культурой ни соприкасались уитманиты. Даже Литл-Америка была недостаточно далеко, и, если я правильно помню, остатки культистов эмигрировали на Венеру. Но в таком случае никого из них уже нет в живых.

Короче, думать об этом – только забивать голову. Если Мэри была уитманиткой или выросла в их среде, эта ее дело. И уж конечно, я не допущу, чтобы какая-то там культистская философия нарушала согласие в семье; брак, в конце концов, не купчая, а жена – не собственность.