Обреченный на смерть (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 21

— Как скажешь, барин. Я во дворе вас ждать буду, — староста неожиданно низко поклонился, хотел выйти, но Алексей остановил его вопросом, который задал требовательным тоном:

— Кто у тебя из мужиков в Петербурге на стройке страдником был и здесь сейчас обретается?

— Ванька Черный и Тимоха Кривой. Митька Лопата сбежал оттуда, да третьего дня его солдаты поймали, да повесили — приказали тело до снега не снимать. Да я мужиков сейчас и погнал туда — хлопья на дворе падают, зима пришла. И еще трое сгинули на работе царской…

Вроде бесстрастно говорил староста, но это и страшило больше всего — так годами копится ненависть, которая способна в одночасье разрушить тот страх, что вызывают солдатские фузеи, и прорваться наружу.

«А ведь бунтом попахивает — правление «папеньки» всех достало до печенок. Стоит рискнуть, еще как стоит, если других вариантов не останется. Из всех русских «царей» и «царевичей», что известны в истории самозванцами, я единственный буду самый настоящий!»

— Позови этих мужиков в баню, и сам приходи!

— Исполню, барин Алексей Петрович, как скажешь!

Староста низко поклонился, коснувшись своими корявыми натруженными пальцами земли, что было необычно — еще так раньше не кланялся, да и глазами не зыркнул, как обычно.

— Ты что удумал, царевич?

В голосе капитана не было страха, а одно лишь жгучее любопытство. Алексей только усмехнулся в ответ:

— Слышал, поди, что яйца в одну корзину не складывают?! Всегда нужно иметь несколько вариантов про запас. У меня было три — два мы использовали. Теперь стало пять — на такие шансы можно играть смело, главное воплотить в жизнь, чем мы с тобой и займемся. И вообще — книги читать нужно, тогда ответы найдешь там если не на все, то на многие вопросы. Ты серию «Пламенные революционеры» читал?!

— Нет, — растерянно отозвался Огнев. — Святцы читал постоянно, Псалтырь, Святое Евангелие, Домострой…

— Постой, перечисление внушительное, но не то, в нашем деле их не применишь — рекомендации там не те. Мы с тобой поступим согласно рецепту товарища Емельяна Пугачева…

Глава 3

— Благодать, право слово! Как хорошо от грязи избавиться, в дороге весь оброс — совсем иначе себя чувствуешь…

— А как же «барин» Алексей Петрович, — староста отложил веник в сторону — уже третий, порядком измочаленный. Мужик сам вызвался его парить, и что было странно, так то, что без удивления смотрел на золотой с рубинами нательный крестик. Даже чистую тряпицу достал, чтобы обмотать его, чтобы нагревшись, кожу не жег.

«А ведь он сообразил, что непростого путника парит, зря их темным людом именуют. Неграмотны и невежественны они, то верно, однако русский народ завсегда смекалкой своей славиться. Да и «барин» с таким почтением произносит, словно иное сказать хочет».

— Помоги подняться, а то сил совсем не осталось. Я ведь болел недавно, порчу на меня вороги злые наслали, еле выжил. Вот, бежать приходится, куда глаза глядят, а то убьют! Уже отравить пытались дважды, но чудом выжил, чуть Богу душу не отдал.

Алексей понимал, что сильно рискует, рассыпая такие, уже отнюдь не «тонкие» намеки. Но в тоже время нельзя было напрямую назвать себя царевичем, необходимо, чтобы сами крестьяне до такой мысли дошли своим разумением. Ведь большинство самозванцев именно на таком подходе смогли смуту вызвать, а то и власть захватить, правда, ненадолго. А те, кто нахрапом полез в цари-короли — на этом дели и «прогорели».

Сильные руки подняли его как ребенка, вынесли из жарко натопленной баньки под навес, усадили на подстеленную овчину. Алексей с удовольствием глотнул холодного воздуха, наблюдая за хлопьями снега, что оседали на землю, покрывая ее белым покрывалом. Исхлестанная вениками разгоряченная кожа охлаждалась, от тела шел пар.

— Хорошо как, — пробормотал царевич, и сделал вывод. — Но всего понемножку, пора и одеваться.

Встав на ноги, Алексей зашел в баню, дверь предупредительно открыли перед ним. Взял пару белья — лежала в седельной сумке как раз для такого случая, стиранная еще Аглой, до сих пор пахла ромашкой. Оделся сам, хотя староста сунулся помогать — огляделся.

Удивительная вещь «черная» банька — топят ее пока камни не раскаляться, затем проветривают от дыма и все готово. Примитивно, но весьма действенно и функционально, правда, если к стенкам прикоснуться, то можно сажей испачкаться. Так что следить надобно.

Сунув ступни в самые натуральные лапти, в накинутом на узкие плечи армяке, Алексей вышел во двор, и, оставляя на снегу цепочку следов, медленно поплелся, чуть пошатываясь, во временное пристанище. Открыл дверь, ввалился вовнутрь — воткнутая в стену лучина осветила капитана, что сразу отложил в сторону пистолет.

— Иди парься, Никита, тебя ждут. А тут я смотрю изменения, — Алексей обратил внимание, что появился стол, пусть в грубой поделке — так мужики все топором делают. На нем кувшин, ковш, две чаши стоят. Топчаны уже застелены, и он уселся на тот, что у печки, вытянув ноги.

— Бабы принесли квас в ковше и взвар ягодный. Сами отпили — я тоже, так что отравы можно не боятся. Да и смотрели без опаски и злобы — обижать нас тут не будут. Отношение резко поменялось — как к гостям дорогим, нас не званными уже не считают. Там сумы принесли, я твой кафтан достал, с одеждой чистой, да башмаки. Сейчас помогу одеться…

— Благодарствую, — лениво отозвался Алексей. — Ты в баню иди, а мы тут сами с усами. И не торопись, попарься всласть, да настоями голову промой — нам с тобой вшей получить не хватает.

— Сделаю, государь.

Капитан вышел, раздеваться ему не было нужды — одежду забрали, сидел в исподнем, обложившись оружием со всех сторон. Алексей подошел к столу — в большом резном ковше литра на полтора размером был квас, но пить его не стал — в бане этим пенным напитком залил желудок. Налил взвара — чуть теплый, приятный, отдает ягодами и медом.

— Надо же, нашелся медок, а то так жалостливо рассказывал о всеобщей бедности, — усмехнулся Алексей. — Крестьянская психология такова — ничего не отдавать даром, а потому рассказывать о бедности и обо всех казнях египетских, включая четырех всадниках Апокалипсиса.

Уселся на топчан, прикидывая варианты дальнейших действий. Их было несколько, но все сводились к одному — договориться с «папенькой» не удастся ни по одному вопросу. Если эту деревеньку считать зажиточной и даже богатой, как проговорился староста, то, что же тогда бедность в нынешнем понимании.

«Петр насаждает крепостное право повсеместно. Пройдет полсотни лет и крестьянами начнут повсеместно торговать как оптом, так и в розницу, такие как Салтычиха станут правилом, а не исключением из оных. Дворянству сейчас нужны деньги — знакомство с западной культурой дороговато для них выходит. Вот и выжимают из народа «бабки» как могут.

Однако процесс в самом начале, может быть мне стоит его остановить? Нет, не культуру — хотя воспринимать ее полностью опасно, а закрепощение. Вроде исторически обусловленный процесс, но который превратит страну в типичное рабовладельческое государство. А ведь это тормоз для развития страны, как в школьных учебниках писали — капиталистические отношения искусственно тормозятся.

Конечно, власть буржуинов не мед, но ведь можно какие-то социальные гарантии дать. Право на образование и лечение, рабочее законодательство тоже — с пенсионными кассами.

Не получится сразу — для таких реформ слой образованных людей должен появиться, а это долгий процесс, на пару десятилетий. Не стоит сейчас о таком думать, когда на кону собственная жизнь. Так что на повестке дня всего один вопрос — о власти!»

Алексей отпил взвара из чашки, и принялся размышлять над ситуацией, поглаживая эфес шпаги.

«По уму делать нужно такие вещи. Бунты царская власть наловчилась подавлять быстро и эффективно — Астрахань взять или выступление атамана Кондрата Булавина. Стихийные бунты, что сотворили Емельян Пугачев или Степан Разин, приняли форму классической крестьянской войны, что была хоть с трудом, но подавлена правящим классом.