Твои (СИ) - Салах Алайна - Страница 39

— Я же сказала: мне нужно на работу. Пяти дней, проведенных за твой счет, вполне достаточно. С родителями и друзьями мы познакомились. Сегодня сходим в музей и план можно считать выполненным.

— Чей план? Мой?

Издав беззвучный смешок, она пожимает плечами. Мол, сам решай, чей.

— Я ведь не идиот, Рада, — говорить стараюсь медленнее, чем обычно, чтобы максимально донести до нее смысл своих слов. — И достаточно успел тебя узнать, чтобы понимать, что без предупреждения ты бы не стала покупать билеты…

— Боялась, что закончатся, — тут же парирует она.

— А если я сейчас приложение открою и проверю количество рейсов?

На это она отворачивается и принимается снова мешать кашу. А я впервые в жизни думаю, что словесный поток, льющийся из рта Эли, был не так и плох. Еще не известно, что хуже: желание заткнуть уши, либо же потуги вывести на разговор того, кому явно есть что сказать.

— А мы что, сегодня дома будем завтракать? — доносится позади расстроенный голос дочки. — Я хотела поехать в Макдональдс.

— Макдональдса не будет, — отрезает Рада, начиная греметь тарелками. — Садись за стол. Поедим кашу, а потом поедем в музей.

Очевидно поняв по ее тону, что спорить бесполезно, Полина молча забирается на стул и выжидающе замирает. Я же по-прежнему ни черта не понимаю. Пусть обижается, сворачивает мне кровь, но взять билеты обратно, фактически обрубая пути друг к другу после всего — разве это не слишком? Да и Полинка, судя по всему, не в курсе скорого отъезда… Если уж я чем-то не угодил, то в дочери она души не чает. Для чего наказывать и ее?

………….

День, который планировался веселым, больше походит на отбывание наказания. В музее кукол мы ходим друг за другом молча, и даже обычно жизнерадостная Поля сейчас странно притихла и проигнорировала киоск с мороженым.

От невозможности обсудить происходящее, я чувствую себя по-идиотски. Да, у меня действительно были планы на их приезд, и сейчас они даже наполовину не реализованы. Можно по пальцам пересчитать случаи, когда я чувствовал себя заложником обстоятельств, но сейчас все так и есть. Рада уезжает и забирает дочь, не желая ничего объяснять. Ну не наручниками же мне ее приковывать к стулу и пытать?

Обратно в квартиру мы тоже приезжаем в молчании. Пока я разуваюсь, паралелльно отвечая на рабочий звонок, Рада успевает увести дочь в спальню. Замешательство и раздражение растут в геометрической прогрессии. Неужели я настолько переоценил степень ее здравомыслия? Нет, упрямой она всегда была, но при этом оставалась открытой к диалогу.

Полинка заходит на кухню, когда я пью третий по счету кофе. Глаза заплаканные.

— Маме нужно на работу и завтра мы уезжаем. — Надув дрожащие губы, она смотрит на меня с надеждой. Мол, можешь что-нибудь сделать?

— Будешь сок, зайчонок?

Не дожидаясь ответа, я достаю из холодильника упаковку, наливаю в стакан и протягиваю ей.

— Пей, — треплю по голове. — Сейчас вернусь.

Нет, Рада определенно особенная, потому что только особенная женщина могла настолько вывести меня из себя. Когда я без предупреждения толкаю дверь в спальню, в голове крутится только одна кровожадная мысль: тряхнуть ее так, чтобы мозги наконец встали на место.

— Мог бы и постучать, — сухо произносит она, бросая свернутую тряпку в раскрытый чемодан.

— Ты что делаешь, а? — оглушительно рявкаю я. — Что бы внутри тебя не происходило, остановись и подумай — стоит ли оно того? Чтобы рушить то, что между нами случилось и дочь до слез доводить?

— Я уже сказала, что мне нужно на работу, — монотонно повторяет она, скрещивая руки на груди. — Пара дней все равно ничего не решили бы, и Полинка так же плакала. Она к тебе привязалась. Это было ожидаемо.

— А ты? Ты не привязалась?

— Привязалась, но не настолько, чтобы забыть, что отношения на расстоянии — дохлый номер. Думаю, к твоему следующему приезду мы оба обо всем забудем.

Тут мне приходится глубоко вдохнуть, чтобы справиться с тем, что клокочет в груди. Непонимание. Негодование. Удивление. Боль. Да что с ней такое? Откуда взялась эта холодность, граничащая с презрением?

— С самого приезда я отдавал отчет в том, что делаю. Я не какой-нибудь сопливый пацаненок, который без последствий захотел пообжиматься с понравившейся девочкой из лагеря. Никто не вел речь об отношениях на расстоянии. Я уже говорил: для меня это не шутки.

— Видишь, как бывает, — рот Рады кривится в подобии улыбки. — Ты отдавал себе отчет, а я нет. Приезд в Москву показал, что мы с тобой слишком разные и по-разному смотрим на жизнь. А я не в том возрасте, чтобы витать в облаках.

— Тебе всего двадцать пять, спешу напомнить. Не семьдесят, и не восемьдесят. Да, мы определенно отличаемся, как и миллионы людей на земле, но непримиримых разногласий между нами я не заметил.

Рад опустила глаза, кусает губу. Я перевожу взгляд на ее чемодан. Собран уже наполовину.

— Слушай, Снежок… — Заткнув гнев подальше, я понижаю голос и говорю мягко в надежде до нее достучаться. — Примерно могу догадаться, что тебе не понравилось. И пусть в масштабе отношений это полная ерунда, я готов все обсудить. Только ты должна озвучить сама все, что тебя не устраивает. Нам нужен доверительный диалог.

Я вижу, как расправляется ее грудь от затяжного выдоха, как поджимаются пальцы на ногах. На кухне Полинка пьет сок, и я хочу выйти к ней с хорошими новостями.

— Я уже сказала, — упрямо повторяет она через паузу. — Мне нужно на работу.

Не в моих правилах умолять. Она взрослая женщина, даже если ведет себя как малолетка. Происходящее выше моего понимания, но сейчас мне ничего не остается, кроме принятия. Скандалы, крики, сопли и угрозы не мой стиль.

Кивнув, я берусь за дверную ручку. Прости, зайчонок, но твою упрямую мать не переубедить. Поворачиваюсь. Рада по-прежнему разглядывает пол.

— Права ты в одном. Так как есть у нас бы действительно не получилось. Но не из-за расстояния. Отношения это всегда открытость и уязвимость. А ты к такому не готова.

51

Если в день прилета толпы, снующие по столичному аэропорту, казались мне чем-то диковинным, то сейчас такого ощущения нет. К шуму и обилию народа очевидно быстро привыкаешь, как и к многому остальному.

— Сама покатишь? — с деланным удивлением переспрашивает Роберт на Полинкину просьбу отдать ей чемодан.

Кивнув, она перехватывает розовую ручку и сосредоточенно поправляет самолетную подушку на шее.

— Он же на колесиках. Совсем не тяжелый.

— Выглядишь как настоящая путешественница, — с улыбкой комментирует он.

Отвернувшись, я сосредоточенно изучаю вывеску ближайшей кофейни. Вчера я была твердо убеждена, что все делаю правильно, но сейчас эта уверенностьс катастрофической быстротой разваливается на части. Внутри натянулась и дрожит невидимая струна, в солнечном сплетении мучительно ноет. А еще с того самого момента, как мы покинули квартиру Роберта, меня преследует дурацкая мысль, что это наша последняя встреча втроем. Глупости, разумеется. От Москвы до Иркутска всего-то восемь часов лететь, да и Роберт не перестает быть отцом Поли, даже если у нас не сложилось.

— А когда ты к нам приедешь? — доносится серьезный, без привычных заигрываний голос дочки. — Скоро?

— Я очень постараюсь, — так же серьезно отвечает он. — Точных дат не буду называть, чтобы не обманывать, и обещаю сразу предупредить.

— Ладно.

Я делаю глубокий вдох. Воздух застревает в легких, словно в засорившемся фильтре, и звук выходит прерывистым, жалким.

До вылета остается еще около часа. Когда Роберт уйдет, мы с Полинкой можем зайти в эту кофейню, к примеру. Надеюсь, у них есть мороженое. Хочу хоть немного притупить чувство вины перед дочерью.

— Теперь мы с тобой будем видеться чаще, не сомневайся, — продолжает говорить Роберт. Его слова адресованы не мне конечно, а Поле. — Я очень жалею, что проводил с тобой так мало времени раньше. Простишь меня за это?