Преждевременный контакт (СИ) - Ларсен Вадим - Страница 1

Вадим Ларсен

Преждевременный контакт

Пролог

Солнечный луч зарождающегося утра озарил кроны могучих клёнов, коснулся разлапистых падубов, высветил в темноте густые заросли лещины, и вскоре вся роща засияла светом нового дня. Заголосили сороки, раскричались неугомонные сойки, белки запрыгали с ветки на ветку.

На тропинке вдоль прогалины показались двое: седой, довольно крепкий старик в инвалидной коляске с культями вместо ног и мальчик лет шести. Старик указывал на вздымающуюся в небо пирамидальную башню со стеклянными гранями, сплошь обросшими зелёным мхом, и деловито пояснял:

— Маркус глянь, это дом Солнца.

Мальчишка кривился и, сводя рыжие бровки «домиком», возражал:

— Солнышко живёт не здесь. Оно на небе.

— Так и есть, — улыбался старик, — но каждое утро оно приходит к нам, а чтобы ему хорошо с нами жилось в этот день, мы и построили ему домик.

— Большой домик, — с пониманием кивал мальчик, задирая веснушастое лицо и с интересом разглядывая укрытую «живым» ковром пирамиду.

Старик продолжал:

— Здесь Солнце отдаёт нам самое ценное, что у него есть.

— Что это, деда Феликс? — с интересом спрашивал мальчик.

— Силу. Здесь она становится нашей.

— А мы что отдаём солнышку?

— Свою любовь, — глаза старика искрились. — Таков закон природы — Солнце дает силу всему земному: и этим деревьям, и птицам, и животным, и муравью, и тебе, и мне. В каждой живой клетке есть его сила. Так было и так будет. Вот вырастишь и построишь много таких солнечных башен.

—И у солнышка будет много домиков? — спрашивал мальчик.

— Да, — отвечал старик. — Так и будет.

Мальчик заворожено глядел, как сияет пирамида, обласканная солнечными лучами, и улыбался, отдавая Солнцу всю свою детскую любовь. Вместе с ним улыбался старик.

Глава 1

Блики вечернего мартовского солнца нагло вкрадывались в крошечный кабинет сквозь тусклое стекло. Проникнув, начинали весело резвиться, перескакивая с угловатого полупустого графина на потускневшую лакировку старого ободранного шкафа, растекаясь по наспех побеленным стенам и затоптанному полу, до массивного стекла на громоздком столе. Затем, отразившись в толстых линзах очков сидящего за столом Марка, собирались на потолке в яркое светлое пятно, немного отдышаться. Но игра солнечных бликов ничуть не мешала Марку зарыться в груду картонных папок и, уткнувшись носом в мелко исписанные корявым почерком каракули, полностью раствориться в чтении чёртового протокола.

— «…со сломанной правой рукой был забран скорой помощью», — чуть слышно бубнил Марк, облизывая пересохшие губы, — «…и назвался Эриком Губером. Никаких документов личности, при нём не оказалось…».

Крошечные, небрежно нацарапанные буквы прыгали по бумаге.

— Ну и почерк, глаза сломать можно. А какие фразы! «…поверх форменной тельняшки небрежно накинута куртка неопределенного цвета с чужого плеча». Ну, поэт.

День весеннего равноденствия подходил к концу, и сумерки назойливо вползали в крохотный кабинет, изгоняя неугомонных «солнечных зайчиков» в небытие. Марк щёлкнул выключателем старой настольной лампы с пыльной газетой вместо безвозвратно утерянного абажура и, поправив очки, продолжил пытку чтением:

— «…не было ни сигарет, ни денег. В кармане куртки оказался только блокнотный листок с текстом, написанным синими чернилами. Данный листок занесен в опись под № 1 и лично к ней прилагается».

Почесав всклокоченный рыжий затылок, хмыкнул:

— Э как выкрутил, писатель.

Он перестал бормотать, и какое-то время читал «про себя». Вдруг изумленно вскрикнул, ткнув указательным пальцем в бумагу:

— «Вопросами дежурного инспектора был удивлен и их не понимал. Место своей работы огласить отказался, родственников огласить отказался, адрес свой огласить отказался. Утверждает, что не знает..» Хм, как не знает?

Напрягая подсевшее зрение, почти носом уперся в листок:

— Нет-нет, здесь написано: «…утверждает, что не знает что это»!

Сделав ударение на двух последних словах, Марк снова громко произнес их, отделяя каждую букву:

— Ч-т-о! Э-т-о!

Наконец он отложил протокол, и нервно стуча пальцами по стеклу на столешнице, пропел тут же придуманную им песенку:

Он встал из-за стола и направился к единственному в кабинете окну. Весеннее солнце катилось за выцветшие крыши рабочих трущоб, за обнесённый «колючкой» шестиметровый забор на СЭС W-23, где энергия «солнечных зайчиков» преобразовывалась в двадцатичетырёхчасовую жизнь Юго-Восточного Кластера.

Марк взял оставленную на подоконнике полупустую пачку. Привычным жестом вытолкнул сигарету. Но не закурил, а принялся фильтром постукивать по стеклу, отбивая такт только что придуманной песенки. Тихо напевая, глянул на въезжающий во двор патрульный электрокар. Скомкав сигарету, бросил в пепельницу и задумчиво произнёс:

— Очень интересный типчик. И на наших не похож. Ни работы, ни семьи, ни прошлого, ни будущего. Кто же ты, Эрик Губер?

Быстро смахнув сигаретную пачку с подоконника в карман, Марк выскочил из кабинета. Спускаясь по лестничному пролёту, размышлял на ходу:

«На фото при задержании выглядит, как для обычного бродяги, достаточно крепко сбитым атлетом. Широкие плечи, большие руки. Заметно, что алкоголем не балуется. К тому же в правильных и даже аристократичных чертах лица прослеживается мощный интеллект. Высокий лоб, длинные прямые волосы, глаза ясные и глубокие. Умный проницательный взгляд. А в протоколе вместо подписи поставил крестик. Нигде не проживает, не работает, родственников нет. И денег в карманах ни копейки. На вид около тридцати пяти, а медицинский осмотр свидетельствует, что зубы, все до единого целёхоньки. Все тридцать два. Ни грибка на коже, ни перхоти, ни единого синяка на теле. Странный бомж».

Марк открыл массивную дверь и оказался во дворе полицейского отделения.

— Здравствуй, Роза, — широко улыбнулся стройной брюнетке.

— Привет, Марк, — девушка в черной униформе с ефрейторскими нашивками на рукаве улыбнулась в ответ.

— Твоя бригада выезжала вчера к третьей Аккумуляторной?

— Да.

Они приятельствовали давно, ещё с полицейской школы.

— Видел фото. Как вам удалось скрутить такого здоровяка?

— А он не сопротивлялся.

— Да? А руку тому, второму всё же сломал.

— Сломал. Но я этого не видела. Мы приехали, когда всё закончилось. — Девушка рассмеялась, — то, как ругался тот, со сломанной рукой, надо было слышать.

— Он сейчас в больнице. Помню я его. Пересекались.

— Нам сказали, их было трое. А тот здоровяк один. Все разбежались ещё до нашего приезда. Остался лишь побитый, и ругался как сапожник. А этот задержанный спокойно стоял рядом, и ты знаешь, Марк, такого безразличия, какое было на его лице, я видела впервые. И когда оформляли, и когда везли в участок. Мне кажется, он так и не понял, что мы полиция.

— Вот как? — протянул Марк. — Думаешь, не понял?

Девушка утвердительно кивнула и они распрощались.

«Будто не от мира сего», — вздохнул Марк, провожая взглядом хрупкую девичью фигурку в полицейской униформе.

«И этот бич тоже…, — мысли снова вернулись к задержанному, — Не рабочий, но и не попрошайка. Ему определенно есть что скрывать. Каждому в нашем 23-м есть что скрывать. Но удивляет явная нестыковка в простых, повседневных вещах. И ещё одно…»