Чёрные лебеди (СИ) - Ларсен Вадим - Страница 78

Жнец в последний раз оглянулся — за спиной в пасмурной дымке серела Шура́. Впредь он не будет оглядываться. Ни к чему. Рождённая в горах Ома несла свой неудержимый поток скалистым руслом к морю, и, разливаясь вширь и в глубину, в низинах Синелесья становилась судоходной. День пути и за Лысой пустошью Чёрный поднимется на корабль, где есть овёс и сухое стойло. За пять дней плавания они доберутся до порогов Каменных Слёз, там волоком через плато, ещё два дня и наконец прибудут туда, откуда он начал свой долгий путь на Север.

Девчонка была без сознания. Лежала на холке вороного лицом вниз. Хрупкая, тонкая. Жнец улыбнулся уголками губ. Он даже немного завидовал ей. Столько смертей ради одного ребёнка. Нагнулся и прислушался. Тихое дыхание мирно спящего дитя. Совсем ещё девочка, но как рассказывали Девы Воды, его мать была лишь на пару лет старше. Не каждая смертная наложница Зверя способна выносить дитя. Но Хельда смогла. Хотя родила неголубокровного бастарда-полукровку, и теперь как северный сенгаки — ни зверь, и не человек — он, рождённый смертной от бессмертного, не сравнится с богами. Не будет им равным. Как увещевали сёстры-сирены, лишь лоно голубокровной способно подарить Зверю истинного наследника, и единственная возможность изменить это — отказаться от крови родной матери, заменив её избранной кровью.

Красным взглядом Жнец всматривался в девичье лицо. Чистое, ни слезинки. Сбившиеся каштановые волосы облепили бледные щёки; веки чуть заметно дрожат; посиневшие губы приоткрыты. Ни одна жизнь не стоит предназначенного свыше. Жизнь — всего лишь возможность осуществить начертанное. Короткая либо длинная, она всегда наделена миссией. Даже если не явно, всё же каждый оставляет след в этом мире, уходя в иной. Предназначение этой девчонки рождённой от богов — сделать богом его.

Он проверил, надёжность верёвок. Пленница была жива, но сила сонной травы скоро иссякнет, и когда она проснётся… а проснётся ли? Трубка птичьего пера торчала из вены на одном из худых, туго стянутых за спиной запястий. Дальше она продолжалась толстой воловьей жилой и заканчивалась второй такой же остроконечной трубкой, воткнутой в неестественно набухшую сонную артерию на шее Жнеца. Мускулы вокруг надреза пульсировали в такт ударам сердца. Синяя кожа вздымалась так, будто недюжинный насос клокотал под ней.

Предвкушая скорое возвращение, Жнец дружески похлопал вороного по загривку. Через шесть дней он будет дома, далеко отсюда, хотя раньше, до этой зимы считал своим домом другое место. Он посмотрел на запад, куда вела подтаявшая колея. За чёрной полоской горизонта, представил заброшенную постройку в окружении разлапистых молчаливых елей, прилегающую к ней конюшню и сарай с большими скрипучими воротами. Задний двор огорожен покосившимся, увитым диким хмелем забором. Имение Фрота Лужёной Глотки — Замок Туартон — место, где он вырос и где родился Чёрный. Но теперь Жнец знал — сам он родился не там.

Глянув на матовое солнце, он уточнил направление и, приняв за ориентир небольшую рощицу, пришпорил замешкавшегося коня. Чёрный всхрапнул и двинулся на юго-восток.

Не переставая, ныло бедро. Сдавив рану рукой, Жнец вспомнил кустарканскую харчевню и негодующе заскрипел зубами. Одному из лесорубов, всё-таки удалось зацепить его секирой. Но это было уже не важно. Он мельком посмотрел на ладонь — морщинистую кожу окрасила розово-голубая сукровица. Скоро она утратит даже намёк на красный цвет. Последняя жертва — и его жилы наполнятся голубой кровью богов, а Коготь обретёт фиолетовый цвет. Сила Ахита сделает его неуязвимым и впредь никто из смертных не будет способен навредить его истерзанной плоти. Она и так многое испытала. Сравнявшись с богом, он сполна отплатит смертным за ту боль, что пришлось испытать. Поглумится над человечеством так, что содрогнётся земля.

Свист он услышал поздно. Стрела, пробив ледяную корку, вонзилась в землю прямо под конскими копытами. Чёрный испуганно заржал и встал на дыбы. Всё случилось мгновенно. Всадник не смог удержать тело пленницы, и оно сползло прямо под ноги вздыбившего животного. Боясь зашибить копытом, конь дёрнулся от упавшей вбок, споткнулся и вдруг повалился в сугроб вместе с седоком, придавив его раненую ногу. Трубчатая игла выскользнула из ослабевшей девичьей плоти и две голубые капли упали на кристаллический снег.

Волчьи следы Себарьян приметил сразу у опушки. Без сомнения, зверь направлялся к тракту. Поздняя весна для серых хищников — особенно голодное время. Это не был матёрый, скорее молодой подросший самец-одиночка, довольно сильный, но малоопытный. Его неуверенные, суетливые следы зигзагами метались от сугроба к сугробу. Здесь он рыл снег, здесь остановился и долго принюхивался по ветру. Следуя за волком, немой рассчитывал выследить оленя или лося. Он не мог и представить, кто встретится ему у развилки.

Всадника и лошадь он заметил ещё за пятьдесят шагов. Конь нехотя волочил ноги, и казалось, был не особо доволен двойной ношей. Подойдя к повороту, остановился и посмотрел на запад, словно спрашивая хозяина — куда дальше? Всадник поднял голову, посмотрел на солнце. Тут-то немой его и узнал. Это был тот странный человек, которого северянка называла Меченым.

А ещё Себарьян узнал его пленницу. Желая убедиться, не ошибся ли, вынул монету — аванс королевского советника — и внимательно посмотрел на её лицевую часть. Вряд ли кто из местных видел такую. В северных краях, у подножия Гелей, серебряный томанер видел не каждый, а уж отакийский золотой и подавно. Старик Лигорд был крайне сентиментален и за год до смерти отчеканил золотой топаз с изображением профиля любимой внучки. Себарьян не имел языка, но глаз имел зоркий. Ошибки быть не могло, связанная девчонка была принцессой Гертрудой. Немой знал, чья она дочь и кем приходится ему. И ещё он знал, что юные отакийские девушки королевских кровей обычно не по доброй воле ложатся со связанными руками на лошадиную холку.

Выстрел он рассчитал верно. Испуганный конь обронил ношу и, свалившись в сугроб, придавил седока. Девочка пришла в себя, попыталась встать на ноги, но со связанными за спиной руками сделать это было довольно сложно. Всё-таки ей это удалось, и, утопая по колено в снегу, она ринулась прочь.

Себарьян не спешил покидать укрытие. Можжевеловый куст надёжно скрывал его. Пригнувшись, он обтёр ладонь о мех барсучьей накидки и неторопливо наложил на лук следующую стрелу. Видел, как конь приподнимает голову и болезненно озирается глазами полными страха. Как дико фыркает, разбрызгивая пену, и взбивает снег, суча тремя ногами. Четвёртая сломанная предательски увязла в сугробе.

Оставаясь в седле, не в силах подняться, всадник вертел головой, стараясь определить, откуда был сделан выстрел. Себарьян медлил: стоит ли убивать человека, спасшего ему жизнь, или, по крайней мере, присутствовавшего при спасении?

Девочка отбежала шагов пятнадцать, поскользнулась и повалилась в снег. Конь заржал и в последний раз попытался встать. Хозяин гладил его по гриве и что-то беззвучно шептал на ухо.

Наконец немой вышел из-за куста и направился к лежащему всаднику. Вскинул лук, быстро прицелился и хладнокровно пригвоздил торчащую ногу к лошадиному крупу. Конь заржал от боли, но его хозяин не издал ни звука. Стиснув зубы, он бросил на немого испепеляющий взгляд.

Стоило помочь коню, и Себарьян натянул тетиву в третий раз. Остриё вонзилось животному в ухо. Конь в последний раз выдохнул сизое облачко пара, и навечно затих.

Но его хозяин даже не моргнул. Глядя убийце в глаза, потянулся растопыренными пальцами к лежащему в стороне предмету. Себарьян присмотрелся — загнутый дугой самоцвет в виде когтя или клыка воткнут острым концом в сугроб. Похож на медальон из тёмно-фиолетового минерала и снег под ним блестит неровным сине-болотным сиянием. Порванная кожаная тесёмка продета в бронзовое ушко витиеватой оправы.

Пальцы раненого коснулись тесьмы, ухватили и потянули к себе. Оставляя за собой небольшую зеленоватую борозду, медальон медленно полз по снегу. Немой выпустил очередную стрелу, и та проткнула сжимающую тесьму руку ближе к запястью, раздробив сухожилье. Снег окрасился ало-бирюзовым цветом. И снова уста Меченого не вымолвили ни звука. Он напрягся, не сводя с лучника глаз, потянулся к медальону второй рукой. Следующей стрелой и она оказалась прибита к мёрзлой земле.