Чёрные лебеди (СИ) - Ларсен Вадим - Страница 6

— Как же так? — недоумевал он.

— Ты ещё не был в Омане, — весело подначивал его дядя.

Так, удивляясь на каждом шагу, юноша добрался до королевского замка, и лишь тогда понял, как выглядит настоящий замок. Войдя в просторную королевскую палату с массивными колонами из блестящего камня, с трехметровыми окнами, в рамах которых не дырявая мешковина, а настоящие стекла, молодой барон совсем сник. Он-то думал, что после зимнего похода повидал всё на белом свете. И тут такое потрясение.

Король Хор гордо восседал на дубовом троне и увлеченно жевал кусок старой говядины, твердой как голенище сапога.

— А, Ига! — прокричал он, увидев дядю. Глянул на Микку: — Кто?

— Сын Фрота. Моя правая рука.

— Достойным рубакой был твой папаша, — кивнул парню и вскочил так стремительно, что корона чуть не слетела с черногривой шевелюры. — Итак, начнем, — оглядевшись, с размаху швырнул недоеденную ногу в сидящего за столом писаря: — Не спать!

Тот чудом увернулся, соскользнув под стол, едва не опрокинув чернильницу, и Совет начался.

Микка усердно пытался вникнуть, о чём говорят присутствующие, но так ничего и не понял. Понял много позже — с началом войны.

Тогда кроме него, дяди и короля в палате находились ещё пятеро.

Толстый бородатый старик по имени Борджо время от времени шептался с Хором и недобро поглядывал на присутствующих.

Низенький, ещё не старый толстячок Лири — сын королевского наместника провинции Гелей пребывающего в Кустаркане на смертном одре — убеждал, что без его руды и угля Герания превратится в жалкое подобие королевства. Присутствующие лишь отмахивались от неугомонного толстячка, отчего его розовое лоснящееся лицо надувалось и багровело.

Восточные земли представлял наместник Фаро. Невысокий, коренастый он даже внешне походил на кочевника. Не удивительно, ведь Фаро родился полукровкой, хотя в отличие от своих диких предков умел читать, писать и произносить более трех фраз кряду. И ещё от заросших, никогда не стриженых степняков, с болтающимися грязными замасленными косами за спиной, его отличал длинный, торчащий из идеально выбритой головы, иссиня-черный чуб с закрученным за ухо концом. Микка знал полукровку, поскольку много раз видел в Холмах. Злясь на происходящее, Фаро невольно сжимал рукоять изогнутой сабли и сводил брови так, что они напоминали вороньи крылья.

Родину Микки, лесной край Синелесья, представлял наместник Тридор — седой старик, который за всё время не проронил ни слова. В отличие от него больше всех говорил высокий сухопарый Монтий, королевский наместник в портовом Омане. На его иссохших длинных пальцах сверкали массивные диковинные перстни, украшенные громоздкими драгоценными камнями, а от позолоты на одежде искрило в глазах. Даже король рядом с ним выглядел небрежным крестьянином. Монтий говорил долго и высокомерно. Сказал, что плевать хотел на все доводы, и поскольку королевские корабли свезли награбленное отакийское добро в его порт, он не собирается делиться ни с нищим Синелесьем, ни с горными артелями Лири, ни тем более со стонущей от набегов кочевников Дикой Стороной наместника Фаро.

— Конечно, доля короля неприкосновенна, — закончил свою речь Монтий. — Безусловно, твои парни, Хор, поработали в Отаке на славу. И всё же войско вышло в море на кораблях, которые снарядил я. Именно я, следуя требованию Совета, обложил торговцев двойным оброком. Не буду рассказывать, как я сделал это, но до сих пор на реях болтаются тела купцов, несогласных с новой податью. А Лири на тот поход не дал ни одного томанера. Ему нет дела до наших планов. Деньги он тратит на собственные нужды. Строит новые рудники, уходя дальше на север, расширяя месторождения. Так он скоро доберется до Икама. А нам что с того?

— Купцы в твой порт везут мои товары, — парировал совсем уж побагровевший от возмущения Лири.

— Вот именно, в мой порт. Грош цена твоим товарам, если нет возможности их переправить туда, где можно продать дороже, выручив намного больше. К тому же у Лири хоть есть товары, а что есть в нищем Синелесье, кроме ёлок?

Седой Тридор поперхнулся от негодования и впервые открыл рот:

— Боевые корабли построены из этих самых ёлок.

— Вот-вот! А мечи, кстати, сделаны из моей стали, — подхватил Лири.

— Ну да, ну да…

Было заметно, что эти двое уже изрядно поднадоели Монтию. Он повернулся к молчаливому Фаро:

— Это хорошо, что ты молчишь. И плохо одновременно. В любом случае тебе точно не на что рассчитывать. Чего не дай, немытые всё одно отберут.

— А теперь послушай меня! — взревел король так, что Микка качнулся, словно от внезапного порыва ветра. — Я не понял, кто здесь делит добычу, ты или я?

— Я лишь хочу справедливости.

— Я — справедливость! И даже если я заберу всё себе, это тоже будет справедливо! Порт Оман принадлежит Герании, а Герания принадлежит мне. Ты понял это, Монтий?

— Я с этим и не спорю.

— Ещё бы.

Хор встал, покосился на писаря:

— Не пиши пока.

Затем подошел к наместнику вплотную и посмотрел в глаза. Одинаковый с королем ростом тощий Монтий, на фоне массивной фигуры Хора, выглядел хлипким заморышем.

— Оман вполне проживет без тебя, — прошипел король, — а проживешь ли ты без Омана?

— Но, мой король…

— Молчи, Монтий! Если хочешь что-то сказать, скажешь Верховному Инквизитору.

Монтий побледнел, и Микка увидел крупные капли пота на его морщинистом лбу. Хор почесал бок и пошел обратно. В глазах наместника сверкнула смертельная ненависть. Он быстро опустил глаза, так что кроме Микки этой вспышки не заметил никто.

Король снова взгромоздился на трон, вытянул перед собой огромные ноги и устало произнес:

— Кол вам в брюхо, стервятники! И воевать не умеете, и добычу делить не научились. Значит так. Чтобы всем стало понятно — сделаете, как я решу. Свободны.

Выходя, Ига процедил сквозь зубы:

— Половина — наши враги. Если не все.

В тот же день они отправились обратно в земли Дикой Стороны. По дороге домой Микка спросил, не желает ли дядя Ига навестить свою дочь в Омане, на что старый вояка ответил, что нет времени и что впереди назревают большие перемены.

Так и случилось.

Король Хор распорядился по-своему — добыча, привезенная из первого морского похода, вся до единого томанера легла в столичную королевскую казну. Следующий поход, пока зима еще не сковала берега Сухого моря, должен доставить трофеи в сундуки Омана и его наместника Монтия. По весне, после того как сойдет лед, поживятся и остальные. Первым в списке шел Лири, с которого взяли обещание предоставить для зимнего похода тысячу мечей и столько же кованых лат. За ним следовал Тридор, который обязался построить еще два корабля. А завершал цепочку Фаро, с которого ничего не спросили.

Тогда же объявили рекрутскую мобилизацию, и сотни молодых крестьянских парней, ни разу не видавших моря, с подписанным договором в походной сумке потянулись в порт Оман. Второй набег стал удачнее первого. Корабли вернулись еще до большого льда, и вся добыча, как и договорено, досталась Монтию.

А потом произошло непредвиденное. Все началось с двух сожженных судов, стоящих на рейде вблизи Омана. Монтий назначил расследование. Продвигалось оно вяло и спустя неделю заглохло совсем. Лири и Тридор спешно прибыли в Оман, но Монтий даже не соизволил их принять. Тогда старик Тридор пригрозил, что если будет сорван весенний поход, он официально запретит сплавлять лес по реке Ома в провинцию Ом, и не выпустит ни одного обоза с корабельным лесом для портовых верфей. В этом его поддержал Лири, заявив, что сделает то же с железом и углем. Следующим утром тело Тридора нашли на окраине Омана с перерезанным горлом.

Монтий отрицал свою причастность к убийству, но беда заключалась в том, что ему не поверили сыновья убитого старика — старший Грин и младший Поло. Микка знавал этих бесноватых с того зимнего похода в горы — зверьми они славились еще теми. Оба поклялись, во что бы то ни стало убить оманского наместника.