Чёрные лебеди (СИ) - Ларсен Вадим - Страница 20

В глазах Коло вспыхнуло ликование.

Микка ел жадно и громко. Стучал деревянной ложкой по миске, бесцеремонно чавкал и икал так, словно то была не пустая баланда из гнилого гороха, а настоящий деликатес, признанный гурманами обеих сторон Сухого моря. Остатки вылил прямо в рот, протер влажное дно лепешкой, отправил ее туда же, основательно пережевал и в конце смачно рыгнул.

— Еще? — спросил сокамерник, протягивая свою миску.

— Давай!

Быстро расправившись со второй порцией, блаженно закатил глаза и произнес:

— Как же хорошо.

Затем зло оглядел свою неподвижную ногу и сквозь плотно сжатые зубы прорычал:

— Я не собираюсь тебя тащить за собой, чертова деревяшка.

Шея его покраснела, жилы напряглись. Глаза округлились, вылезли из орбит. Он бешено уставился на ногу, напряг все свое истощенное тело, прилагая нечеловеческие усилия, пытаясь оживить ее. На шее выступили синие жилы, заскрежетали зубы. Вдруг большой палец на почерневшей ступне еле заметно дрогнул. Через миг дернулся второй. Затем вся ступня медленно повернулась вправо. Микка ухватился за штанину, стянул ногу с лежанки и с силой бросил ее на пол.

Коло кинулся на помощь, но парень одернул:

— Уймись!

Помогая себе руками, он подался вперед и встал в полный рост на обе ноги. Так он простоял довольно долго в полной тишине, балансируя для равновесия руками. Наконец, выдохнув, произнес:

— Теперь никто не посмеет смеяться.

Закрыл глаза, сделал шаг, который на удивление получился.

— Вот и славно, — восторженно прошептал карманник.

А через десять дней, когда поутру лязгнул замок и в камеру вошел седой человек в черном балахоне Микка понял, за ним пришли. Коло молча протянул руку, помогая подняться. Опершись на нее, юноша сжал горячую ладонь сокамерника, который зачем-то так ненадолго спас ему жизнь. Тот, подняв с лежанки свой старый плащ, которым укрывался по ночам, накинул парню на плечи.

— Тебе нужнее, — возразил Микка, пытаясь вернуть обратно.

— Нет, одевай. И смотри не простудись, — добродушно произнес вор, пряча под дрожащими веками влажные глаза. — Выше голову, Меченый.

Он протянул руку, вложил в Миккину ладонь что-то твёрдое и прохладное и прошептал:

— Поможет на том свете.

На пристани от белого цвета резало глаза. Ночью снежная пороша укрыла уличную брусчатку первозданным покрывалом, и среди этой девственной чистоты толпа горожан, томящаяся в ожидании крови, выглядела черным зловещим пятном.

Легкий морозец пощипывал клеймо на щеке. Парень зло покосился в сторону толпы:

— Свиньи пришли полюбоваться на мои вспоротые кишки.

Он раскрыл кулак и посмотрел на ладонь: медный медальон с камнем болотного цвета в виде медвежьего когтя или волчьего клыка. Предсмертный подарок вора.

— Никто не посмеет смеяться. — Глубоко вдохнув зимнюю свежесть, Микка Меченый прикрыл голову капюшоном и, стараясь не хромать, заковылял в сторону эшафота.

Глава 1.8

Утонувший

Мороз подсушил осеннюю грязь, и кобыла Мирка, фыркая паром, монотонно стуча подковами по хрупкому, едва сковавшему мелкие лужицы, льду лениво тянула телегу вперёд. С началом ночи пошёл редкий снежок и Долговязому пришлось укрыть тощие бока лошади меховой попоной.

К утру нужно было добраться до Омана.

«Не забыть бы купить рукавицы», — подумал кашевар, глядя на свои окоченевшие руки, сжимающие поводья. Но вслух не сказал ничего.

— Да, рукавицы нужны, — буркнул полусонный старик, кутаясь в полушубок.

Долговязый уже не удивлялся. Даже случившемуся этой осенью. Спокойно вспоминал, как задыхался, глотая солёную воду; как, теряя сознание, судорожно тянулся к якорной цепи; как широкие вороньи крылья вздымали пенистые брызги над его отяжелевшим телом. Вспоминал, как неожиданно очнулся. Как широко открыв рот, вдохнул жадно и глубоко, наполняя легкие кислородом. Тело плыло над водой, и чьи-то сильные руки, придерживая за спину и плечи, толкали вперёд. Рядом еле уловимое дыхание. Вспомнил как, обернувшись, увидел обрамлённое мокрыми зелеными волосами девичье лицо. От неожиданности выгнулся дугой и запрокинулся назад, отчего вновь захлебнулся морской водой. Закашлялся, грудная клетка заходила ходуном, вода пошла носом. Сильные руки приподняли его голову над волнами. Только когда мутные от слёз глаза выхватили из марева приближающуюся полоску суши, Долговязый осознал, что плывёт вперёд ногами, а по бокам, поднимая фонтаны брызг ударами широких сильных хвостов, две красноглазые русалки толкают его к берегу.

От страха он закричал.

— Перестань, иначе высосу кровь, — нежно прошептала та, что плыла справа.

— Отпустите меня, пожалуйста! — вырвался отчаянный вопль.

— Хорошо, — раздался ласковый голосок слева.

Руки вмиг отпустили тело и, потеряв опору, кашевар едва вновь не пошёл ко дну. Сильная прибрежная волна стремительно вынесла его на песок, и напоследок — то ли вой ветра, то ли девичий вздох — послышалось:

— Это не тот…

Он очнулся. Жаркое сентябрьское солнце обожгло глаза и Долговязый непроизвольно прикрыл их тыльной стороной ладони. Приподнялся на локтях, огляделся. Он лежал на телеге, деревянные колеса которой давно не видавшие смазки, скрипели мерзко и протяжно. Сквозь противный звук донесся едва различимый не менее скрипучий старческий скрежет:

— Ожил? Вот и славно.

Старик не обернулся, сидя на облучке, продолжал кряхтеть и покачиваться в такт невыносимому колесному писку.

— Почти утонул. Чуть отливом не утащило. Повезло, что за корягу зацепился… Не каждый день такое везение. Прррр…

Говоривший натянул поводья, и душераздирающий скрип прекратился. Долговязый коснулся затылка. Мокрые волосы пропахли морем.

— Я видел… Деву Воды.

— Что? А, девки снятся? Мне уж давно не снятся, кхе-кхе… Поднимайся, давай. — Старик, кряхтя слез с телеги и ткнул в ногу кашевара корявым посохом. — Ты кто?

— Долговязым кличут. Куховарю я.

— Вот те на, — удивился тот, — а ну-ка, что это?

Достал из-под облучка холщовый мешочек и высыпал на сухую изъеденную морщинами ладонь кучку измельченных рыже-коричневых листьев.

Долговязый с видом знатока облизнул большой и указательный пальцы и ткнул ими в стариковскую пятерню. Подхватил щепотку пряности, понюхал, внимательно осмотрел со всех сторон и положил на язык. Немного пожевав, подытожил:

— Степная майора.

— Хм, — старик одобрительно скривил уголки губ, — твоя правда, парень.

Затем внимательно осмотрел с макушки до пят, прищурился, словно что-то обдумывая и, наконец, добавил:

— Видать, мне само небо послало тебя.

После чего снова потянулся к своему тайнику, доставая глиняную флягу.

— Пить хочешь?

Долговязый кивнул. Старик протянул ёмкость, и кашевар жадно приложился к горлышку опухшими непослушными губами.

— Пей, парень. Настойка знатная, магическая. Сбор мой. Проснешься свежим человеком.

Рука с флягой ослабела, в глазах помутилось. Он прикрыл отяжелевшие веки, и Дева Воды, острозубо улыбаясь, прошипела на ухо: «Теперь станет хорошо…».

— Что такое… — фляга выпала из обессиленных рук.

Солнечный свет тысячекратно ударил по глазам, рассыпаясь на множество радуг, окрасил пространство в невероятные цвета. Голова поплыла и растворилась в пустоте. Реальность исказилась, словно вывернулась наизнанку. Он посмотрел на свою открытую ладонь и не смог сосчитать количество пальцев. Они делились и размножались с невероятной скоростью, собирались в единое целое и тут же рассыпались на сотни частиц. Рука стремительно таяла, превращаясь в дым. Он сам, его прошлое, настоящее мгновенно исчезли в этом дыму. Запрокинув лицо к разноцветному небу, он растянул губы в дурацкой улыбке и расхохотался. Чувство реальности покидало его…

— Действует… — послышалось рядом, то ли скрип телеги, то ли стариковское кряхтение.

Когда Долговязый снова открыл глаза, старик сидел у костра, помешивая длинной ложкой мутное вонючее варево.