Мир чудес - Дэвис Робертсон - Страница 38

– Ну да, об этом-то наши глупые умники вечно и грызутся, – отозвалась Лизл. – Если вам нужна правда, то, наверно, фильм вы должны снимать с точки зрения Господа, сосредоточившись на том, что он считает важным. И я не сомневаюсь, результат будет ничуть не похож на cinema verite. Но я думаю, что ни вы, Гарри, ни вы, Юрген, не годитесь для такой работы.

– Бога нет, – высказался Кингховн, – и я никогда не испытывал ни малейшей потребности изобретать его.

– Может быть, поэтому вы так и не стали художником. О да, вы классный профессионал, но художником вы не стали, – произнес Линд. – Только изобретя нескольких богов, мы начинаем испытывать беспокойство – чувствовать, что кто-то смеется над нами, а это один из путей к вере.

– Айзенгрим много рассуждает о Боге, – вставил Инджестри, – и кажется, Бог для него до сих пор реальность, безмерная и ощутимая. Но – убийственно серьезная. Мех в дыму, понимаете ли… Нет, Библию время от времени нужно почитывать… там есть такие необыкновенные изюминки, только и ждут, чтобы их кто-нибудь выковырял. Но даже литературные переработки Библии для легкого чтения дьявольски толстые! Наверно, Библию можно было бы просматривать с пятого на десятое, но все равно я только на всякую скучищу и натыкаюсь – Аминадав породил Ионадава, и так далее.

– Мы выслушали только часть истории, – сказал я. – Магнус не преминул нам сообщить, что смотрит на начальный период своей жизни с высоты положения человека, который за прошедшие сорок лет стал совсем другим. К чему же он клонит?

– Никто не может измениться настолько, чтобы забыть, каким он видел мир в юности, – проговорил Линд. – Годы детства всегда самые яркие. Он наводит нас на мысль о том, что его детство сделало из него негодяя. А потому, мне кажется, мы должны допустить, что он и по сей день остался негодяем, бездействующим негодяем, но не бывшим.

– Да ну, это все романтические бредни, – отмахнулся Кингховн. – Меня тошнит от болтовни о детстве. Посмотрели бы вы на меня, когда я был ребенком. Ангелочек с копной льняных волос играет в матушкином саду в Аалборге[98]. Где теперь этот ангелочек? Вот сижу я здесь, хорошо прокопченный мех, вроде нашего друга, который отправился на боковую. Встреть я сейчас того ангелочка с копной льняных волос – очень может быть, влепил бы ему хорошую затрещину. Никогда не любил детишек. Кто из нас нужнее в этом мире – то дитя, такое прелестное и невинное, или я, какой я есть теперь, не прелестный и, уж конечно, отнюдь не невинный?

– Опасный вопрос для человека, который не верит в Бога, – сказал я. – Потому что без Бога на него нет ответа. Я мог бы дать вам ответ, если бы знал, что вы можете воспринимать что-нибудь еще, кроме выпивки и вашей кинокамеры. Но я не собираюсь тратить впустую драгоценные слова. Я только хочу защитить Айзенгрима от несправедливых обвинений. Он не негодяй и никогда им не был. Взгляните на его жизнь в свете мифа…

– Ну вот, так я и думала – без мифа нам не обойтись, – закатила глаза Лизл.

– Потому что миф объясняет многое из того, что в противном случае было бы необъяснимым, ведь миф – это варево из всемирного опыта. Я, как и вы, впервые услышал рассказ Айзенгрима о его детстве и юности, хотя и знал его, когда он был совсем мальчишкой…

– Да, и ты повлиял на его формирование, – вставила Лизл.

– Потому что учили его магии? – спросил Линд.

– Нет-нет, Рамзи несет личную ответственность за преждевременное рождение маленького Пола Демпстера, а еще – за безумие матери Пола, и все это оставило на нем неизгладимый след, – сказала Лизл.

Я смотрел на нее, разинув от удивления рот.

– Вот и верь после этого женщинам! Мало того, что они не умеют хранить тайну, так еще наизнанку все выворачивают! Нет, я должен внести ясность. Да, Пол Демпстер родился раньше срока, потому что его матери в голову попал снежок. Да, этот снежок предназначался мне, а в нее попал, потому что я увернулся. Да, удар по голове и родовые муки, вероятно, обусловили ее неуравновешенность, которая временами была близка к безумию. Да, я чувствовал свою ответственность за все случившееся. Но это было так давно и совсем в других краях, в стране, которая ничуть не похожа на современную Канаду. Лизл, мне стыдно за тебя!

– Ах, какая милая старомодная болтовня, дорогой мой Рамзи. Спасибо, что тебе стыдно за меня, потому что сама за себя я уже давно разучилась стыдиться. Но твою тайну я выдала вовсе не для того, чтобы тебя позлить. Я хотела подчеркнуть, что ты тоже сыграл свою роль в этой истории. Очень необычную роль – не менее странную, чем в твоих легендах. Одним своим действием – но кто (разве что такой же мрачный кальвинист, как ты сам) сочтет тебя виновным лишь потому, что ты отпрыгнул в сторону и снежок пролетел мимо? – ты вызвал к жизни все, о чем мы слышали здесь на протяжении последних вечеров. Так это ты причина всех бед в жизни Магнуса, или он – причина всех бед в твоей? Кто может отделить семена от плевел? Но ты собирался что-то сказать о мифе, дорогой? Не терпится услышать, как ты повернешь историю, что рассказал нам Магнус.

– Не поверну, а объясню. Магнус со всей очевидностью дал понять, что воспитывался в строгих, бескомпромиссных рамках пуританской морали. Именно поэтому он при каждом удобном случае и кается во всех грехах, а поскольку знает, как эффектна роль негодяя, он ее и играет. Что же касается Виллара, которого он якобы держал при себе из ненависти, чтобы глумиться над ним, то я просто не верю, что так оно было. Какова мифологическая составляющая его рассказа? Да ведь это просто старая как мир история о человеке, который ищет свою душу, сражается за нее с чудовищем. В разных мифах, да и в христианстве, которое не смогло избежать воздействия мифологического компонента человеческого опыта, есть множество одинаковых примеров, и люди вокруг нас каждый день своей жизни проживают по заданному образцу. Если обратиться к агиографии…

– Я знала, что ты и до святых доберешься.

– Если обратиться к агиографии, мы найдем в ней легенды и множество великолепных изображений святых, убивающих драконов. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: эти драконы воплощают не только мировое зло, но и зло, которого не были чужды и сами эти святые. Правда, поскольку речь идет о святых, то драконов своих они, как сообщается, поубивали. Но мы-то знаем, что драконы живы. В лучшем случае они приручены и посажены на цепь. На картинах мы видим, как святой Георгий и моя любимица святая Екатерина побеждают страшное чудовище – язык у него высунут и вид такой, будто оно глубоко сожалеет о неправедно прожитой жизни. Но я убежден, что Георгий и Екатерина не убили этих драконов, потому что тогда эти святые стали бы воплощением сплошной добродетели и, лишенные всяких человеческих черт, возможно, вызвали бы к жизни непоправимые несчастья, как это всегда случается с однобокими людьми. Нет, они держали этих драконов при себе. Они были христианами, а христианство благословляет нас на поиски одного только добра и остерегает от всякого зла, а потому они, вероятно, уши прожужжали своим драконам всякими россказнями: мы, мол, такие терпимые и добропорядочные, что оставим вас в живых. Возможно даже, что они время от времени делали своим драконам поблажки: сегодня ты можешь немного дыхнуть огнем, а ты – повожделеть вон к той невинной девушке, но попробуй только сделать хоть один неверный шаг, и ты ох как пожалеешь. Ты должен быть абсолютно покорным драконом и не забывать, кто из нас хозяин. Это христианский образ действий, и именно так действовал Магнус в отношении Виллара. Он не убил Виллара. Вилларова суть живет в нем и по сей день. Но он победил Виллара в себе. Вы обратили внимание, как он сейчас веселился, прощаясь с нами?

– Обратил, обратил, – махнул рукой Инджестри. – Правда, не понял. Это не было похоже на вежливую улыбку человека, который прощается с гостями. И он явно смеялся не над нами. Я подумал, может, это смех облегчения – словно у него камень с плеч свалился.