Телохранитель - Дэвис Мэгги - Страница 30

Франческа с любопытством посмотрела на нее поверх чашки.

Миссис Хэмптон и сегодня была одета в платье из белого шелка, спадающее свободными складками с массивной фигуры. Ее шею украшали несколько ниток чудесного желтоватого жемчуга, на грудь спускались три длинные золотые цепи. Франческа долго не могла отвести взгляда от висящих на них драгоценностей — бриллианта величиной с голубиное яйцо в оправе из великолепных рубинов, обрамленной в золото камеи и византийского креста из ограненных изумрудов. Звеня браслетами при каждом движении, Квинни Хэмптон налила себе капельку чая из громадного серебряного чайника, стоявшего на специальной подставке справа от нее.

— Да, времена тогда были ужасные, — продолжала старушка на удивление молодым голосом. — Военные действия затянулись, но тут в войну вступили американцы, и у нас появилась надежда. Вер-нон и Ирен Кестл как раз организовывали для них развлечения.

Она помолчала, пристально глядя на Франческу черными глазами.

— Я рассказываю о первой мировой войне. Вы ведь немного знаете историю?

— О да, — пробормотала Франческа.

Она почему-то почувствовала себя школьницей перед лицом строгой учительницы. Она выпрямила спину и поправила на коленях юбку.

Франческа побаивалась встречи с некоронованной королевой Палм-Бич и, одеваясь, тщательно обдумывала свой наряд. Особая роль отводилась белым перчаткам. Теперь же она понимала, что ее страхи были совершенно напрасными. Миссис Хэмптон, похоже, вообще не обратил внимания на ее одежду. В первые полчаса у нее даже не было шанса открыть рот — старушка делилась воспоминаниями о каких-то людях, о которых Франческа понятия не имела.

— Да, вы их не знаете, — фыркнула миссис Хэмптон в ответ на ее признание. — И не только вы. Мало кто из живущих сейчас в Палм-Бич слыхал о Верноне и Ирен Кестл или о бедняге Гасси Джоне. А ведь всем нам тогда казалось, что Гасси обретет бессмертие! Мы ведь тогда понятия не имели о Пикассо или Модильяни. Кстати, как раз за вами висит Коро.

Франческа повернулась, стараясь не забыть о хрупкой чашечке в руках. Стена за ее спиной была увешана картинами. Здесь были натюрморты и пейзажи, виды замков, дворцов и вилл. Большая акварель изображала знаменитого Нижинского в роли Пана, играющего на свирели.

Франческа осторожно поставила чашку на один из маленьких, покрытых бархатными накидками столиков, которыми была уставлена комната. В доме стояла невыносимая духота; похоже, кондиционеров здесь не признавали. Где-то в глубине дома часы пробили половину пятого, их бой тут же подхватили с полдюжины других. Франческа стала прикидывать, когда можно будет откланяться.

Миссис Хэмптон взяла с серебряного подноса, стоявшего на столике перед ней, несколько крошечных бутербродов и откинулась на спинку кресла. Ее узловатые пальцы были усыпаны кольцами.

— А теперь расскажите мне, как ваши дела, — перешла хозяйка на другую тему, но не успела Франческа открыть рот, как тут же продолжила: — Вы слишком молоды, чтобы управляться со всем этим — но ведь вам, наверное, помогают юристы Бладвортов? Скажите, а орган по-прежнему на своем месте? Это была любимая игрушка Чакки Бладворта, подобный орган был в Уайтхолле у Флэглера, у Диринга стояло что-то чудовищное, а потом и Джон Ринглинг заказал такой же для своего особняка в Сарасоте. Но Чакки хотел, чтобы у него был самый большой и самый лучший орган, такой и установил. Приглашал знаменитых музыкантов из Нью-Йорка и Бостона. А сам не мог взять ни единой ноты и ждал месяцами, когда кто-нибудь приедет и сыграет. В конце концов нанял органиста, часами слушал его, сидя далеко за полночь, совершенно пьяный. Больше всего любил Верди. Правда, тот писал оперы, и, насколько я знаю, у него нет вещей для органа, но Чакки просил музыкантов, чтобы они играли для него арии из «Аиды» и «Риголетто». От этих мелодий он буквально сходил с ума.

Внезапно изменив тон, миссис Хэмптон спросила:

— Что вы почувствовали, когда узнали, что стали наследницей состояния Бладвортов?

— Очень удивилась, — опустила глаза Франческа, стараясь изобразить приличествующую случаю скромность. Она не могла догадаться, что именно хочет услышать от нее миссис Хэмптон.

В глазах старушки мелькнуло скептическое выражение.

— Что ж, могу себе представить. Ведь до этого у вас практически не было денег?

У Франчески почему-то появилась уверенность, что миссис Хэмптон знает про нее все. Вполне вероятно, что следила за ней по газетным публикациям, но теперь хотела составить собственное представление.

— Абсолютно никаких, — призналась Франческа. — Я работала клерком на кафедре истории в университете. Должность чуть выше секретарши, не больше. И с трудом выплачивала кредит за автомобиль.

— Так, так, так, — задумчиво произнесла собеседница, испытующе буравя ее острым взглядом черных глаз. — Ну, и что же вы думаете о завещании? Там ведь сказано, что ваш отец был любовником Карлы.

Франческа решительно выпрямилась.

— Я так не считаю, — осторожно произнесла она. — Там сказано, что он был единственным человеком, которого она любила. А под этим можно понимать что угодно.

— Мак-Элрой спросил меня, — сказала миссис Хэмптон, — помню ли я этого человека, и я ответила: да, отлично помню Ванни. Карла привезла его из своей поездки в Европу в 1960 году, как раз накануне дня рождения Чакки — 17 ноября. Чакки в то время уже не было в живых. Как он пышно отмечал свой день рождения, какие закатывал невероятные пиры по этому случаю, даже после смерти Эдны! Тогда, чтобы облегчить похмелье, люди пили сырые куриные яйца с ворчестерским соусом, это было общепринятое средство. И вот после одного такого дня рождения весь Палм-Бич на неделю остался без яиц, пришлось привозить автомобилями из Джексонвилла. Помню, шофер Карлы был очень симпатичным молодым человеком. Он напоминал Рудольфе Валентино, только был гораздо привлекательнее. В те дни говорили, что Руди на самом деле предпочитал мальчиков, и в это можно поверить, глянув на его жену, Наташу. Вылитая лесбиянка.

Франческа не поняла и половину из этого монолога, но всем своим видом выразила вежливый интерес.

— Итак, вы собираетесь жить здесь постоянно, — продолжала старушка. — Мак-Элрой сказал мне, что один из Тартлов, внук старого Себастьяна, по-прежнему ухаживает за садом и домом. Наши дома, ваш и мой, весьма оригинальны, но, знаете ли, быстро ветшают в этом климате. Было безумием строить их практически на болоте. Сказать по правде, многие из домов в округе едва держатся. Наша «Ассоциация землевладельцев в Палм-Бич» постоянно взывает к своим членам, чтобы они уделяли должное внимание своей собственности. Сегодня здесь все заполонили иностранцы — арабы, южноамериканцы, немцы. Да еще застройщики — ох, милочка, вы уже, наверное, заметили, что творят на побережье эти разбойники! Они хуже всех. Эти ужасные люди готовы все снести и строить свои кондоминиумы. Они уже обезобразили места вокруг озера Ворт и южную часть острова! Вам надо будет вступить в нашу ассоциацию, поддерживать в прежнем порядке «Дом Чарльза». Надеюсь, вы присоединитесь к нашей борьбе с застройщиками.

— Я буду очень ра… — начала было Франческа. Но старушка даже не дослушала ее:

— У вас отцовские глаза, моя дорогая. О, я видела его много раз! Очаровательный парень, всегда такой любезный. Светлые глаза у итальянцев не такая уж редкость, вы сами это знаете. А как он улыбался! И просто поражал прекрасными манерами. По одним только манерам всегда узнаешь европейца, пусть даже не аристократа. Я думаю, горничные были от него без ума, но Карла держала их в строгости. Подумать только, чтобы утонченная Карла позволила себе роман с шофером — об этом тогда все говорили в Палм-Бич! Общий приговор был таков: «Кто угодно, но только не Карла».

Франческа во все глаза смотрела на миссис Хэмптон, не в силах произнести ни слова. Ей трудно было поверить, что хозяйка дома говорила о ее отце и Карле Бладворт.

На пороге молча возник древний дворецкий в чопорном черном костюме и крахмальной сорочке со стоячим воротничком. Миссис Хэмптон повернулась к нему и произнесла: