Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Ц-7 - Большаков Валерий Петрович - Страница 37


37
Изменить размер шрифта:

Гирин-старший замер вдруг, подняв палец.

– Чую! – вымолвил он. – Наша мама пришла, молочка принесла…

Едва слышно, но очень уж жалобно завизжал лифт, и скрипнула, отворяясь, дверь.

– Уже приехали? – оживленно спросила Лидия Васильевна, стряхивая с себя пальто. – Молодцы какие… Сейчас будем кушать! Я шпикачек взяла!

– А у меня совершенно случайно завалялась бутылочка «Пльзеньского», – промурлыкал Мишин папа.

– Алкого-олик…

Рита заулыбалась. Она помнила, как ей пришлось жить у Гариных, еще когда в школу ходила – и до чего будущая свекровь старалась скрасить жизнь «сиротинушке», несчастненькой жертве родительского раздора. Тогдашнее впечатление уюта и лада осталось с ней навсегда. И вот, будто ожили воспоминания…

…Шпикачки ничем особым не отличались от московских. Чешского пива Рита даже пробовать не стала, и им с Настей щедро плеснули «Кофолы», местного ответа на всякие «Пепси».

Ничего так, в нос шибает запахом яблока и смородины…

– Старос торопит, – делился новостями Петр Семенович. – Они запустили в серию «восемь-восемь»[7]. Да ничего особенного, просто модернизировали «восемьдесят шестой». Аллес гут, конечно, но… Я Филу и говорю: «Ты давай, не отлынивай! Нашим процам нужно много микросхем поддержки. Вот ты их и впихай все на однокристаллку!» А он орет, факает через слово… Техпроцесс тот же, три тыщи нанометров, и надо как-то умудриться запихать в проц пятьдесят пять тысяч транзиков! Аллес капут…

– Ой, Риточка устала уже, – спохватилась Лидия Васильевна. – Настя, покажи!

– Пошли! – вскочила Гарина-младшая.

– Достопримечательностей объелась… – зевнула Рита, и смутилась.

По деревянной лестнице девушки поднялись наверх, в Настину спальню.

– Да рано нам спать! Восьми еще нет…

– Это только так кажется, – тоном умудренной женщины заявила Гарина-младшая. – Пока помоешься, пока… А поговорить?!

– Ладно! – заулыбалась Рита. – Давай тогда стелиться…

Собрав всю волю, она попыталась «серфить», но ее слабый зов не «добил» до Москвы.

Зато, где-то через час, когда девичьи разговоры пошли на спад, в голове знакомо загудела пустота, и ласковый Мишин голос пожелал: «Спокойной ночи, маленькая!»

И сразу стало хорошо и тепло. Рита зевнула дивным ротиком, и закрыла глаза. Ей снилась ромашковая поляна в обрамлении грубых колючих елок и березок-недотрог. Она шла босиком, уминая мягкие соцветия, навстречу Мише, и солнце приятно грело голые плечи.

Пятница, 27 января. День

Московская область, Орехово-Зуево

Тсеван Римпоче, тантрический лама и йог высшего посвящения, совершенно не обращал внимания на тленную материальную оболочку, вроде жилплощади со всеми удобствами. К чему призрачные прелести бытия ему, вырвавшемуся из вечного круговорота страданий?

Он поселился на заброшенной текстильной фабрике, выстроенной сто лет назад, и протопил круглую голландскую печь – слегка, лишь бы ушла ледяная сырость.

Тут не скудные тибетские долины, где приходится растить иву на дрова, и бережно сжигать хилые веточки, создавая видимость тепла. По всем этажам бывшей фабричной конторы хватало ломаной мебели – жги не хочу.

Но Римпоче, равнодушный к холоду, не злоупотреблял. От щелястого окна сквозило, градусник на стене с облезшими обоями показывал плюс четырнадцать. Ну, и хватит…

Бросив на пол пыльную кошму, прожженную угольями давнего пожара, Тсеван сложил ноги в «лотосном сидении». Его бесстрастный дух, вымороженный льдами Гималаев, отстоявшийся, как вода в пещерном озере, отвергал губительные соблазны бренного мира. Стряхивал грехи и добродетели, как пыль с подошв после долгой дороги. Но что дальше, за порогом нездешних пространств и небывших времен?

Римпоче не искал святости садху, высохших в борьбе с суетными вожделениями, и был чужд метафизических изысков. Тогда зачем он здесь, в далекой северной стране? Не было ли ошибкой согласие, данное иноземному богачу, душу которого убил звон золота?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«А вдруг тропа, на которую ты встал, вернет тебя под тяжелое колесо кармы?..»

Тсеван дрогнул на первой из стадий умственного погружения.

«Майя – это отражение зеркала в зеркалах…»

Но разве постижение тайны – это низменное устремление? Благое воздержание от суетных деяний ослабляет дух, лишая его жесточайших испытаний искусом. Вступить в поединок с иллюзиями, разорвать их губительные тенета – и воспарить к надзвездным безднам! Вот достойная цель!

Римпоче вышел из медитации, потакая капризу – обретя Силу, он не нуждался в духовных упражнениях. Зачем крепконогому бегуну костыль веры? Отринув богов, Тсеван воспылал гордыней, желая постигнуть Великую Пустоту, достичь просветления – и явить себя миру в образе Майтрейи, будды грядущего…

Неожиданно храм потаенных мечтаний запылил сыплющейся штукатуркой, загрохотал валящейся кладкой – в голове, загудевшей колоколом, родился вопрос краснокожего дикаря: «Моя говорить, ваша слушать. Элеутерио Агпэоа, слышишь?»

Слабым ментальным эхо донесся ответ: «Слышу, Аидже».

«Тсеван Римпоче?»

Лама передал образ смирения.

«Моя думать, пора кончать со старшим. Надо собраться. Потом кончать с младшим».

«Младший сильнее, Аидже», – предупредил Агпэоа.

«Моя знать… Потому и собраться! Моя ждать».

«Аидже… – кротко воззвал Римпоче. – Не станет старшего – некому будет помочь младшему, и он ослабеет. Может быть, мы одолеем его, но враг наш силен… Не следует ли еще больше ослабить младшего?»

Образ раздражения возник в сознании ламы, и растаял.

«Моя спрашивать – как?»

«Младший, как всякий смертный, опутан привязанностями – к отцу и матери, к сестре, к возлюбленной…»

«Убить их?»

Тсеван вздохнул, удрученно качая головой: неисправимый варвар…

«Ни в коем случае, Аидже. Если мы убьем родных и близких младшего, это возбудит в нем безраздельную ярость, придаст ему решимости и жажды мести…»

Римпоче изложил свой план в череде ясных образов, доступных разумению ребенка.

«Моя думать – хорошо это, – всколыхнулась пустота. – Твоя исполнять!»

«Приступаю, Аидже…»

Мыслеобраз покорности растаял в трех связанных сознаниях.

Глава 16

Пятница, 27 января. Раннее утро

Москва, улица Малая Бронная

Игорь Максимович встал очень рано, часов в пять. Проворочавшись полночи, он заснул под утро, совершенно измучанный, но тягостный сон не принес услады. И снова явь…

Котов лежал один в огромной, пустой квартире, и ему было очень жалко себя.

«Двадцать седьмое января одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года…» – крутилось и крутилось в голове, как заезженная пластинка.

Двадцать седьмое января… Одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года…

Дата его смерти.

Мысль о том, что он умрет сегодня, наполняла холодным ужасом и тоской. А разные эмоциональные раздраи, вроде «я так не хочу-у!», и прочие выбрыки сознания, не брались им в расчет – всё предрешено. Исхода нет.

«Забавно…» – криво усмехнулся старик.

Свою судьбу он узнал еще до революции, и все минувшие годы лишь в этот треклятый день вспоминал о том, что грядет. Да и то не всегда – в сорок втором не до того было.

Котов прикрыл глаза, но дремота отлетела, вспугнутая нарастающим беспокойством.

«Пора вставать, хе-хе… В последний раз!»

Равнодушно откинув одеяло, он сел, нашаривая тапки, и поднялся, одной рукой упираясь в колено, а другой отталкиваясь от скрипнувшей кровати. Немочь, немочь…

Прошаркав на кухню, Игорь Максимович налил в джезву воды из-под крана, включил газ и дал подрагивавшим голубым язычкам пламени лизнуть закопченное донышко. Древняя бронзовая кофемолка не понадобилась, намолол с вечера.

«Справляем поминки, метагом?» – протащилась траурная мыслишка. Не дождалась раздраженного отклика, и осыпалась черной пыльцой.