Лицо врага: Окно первое (СИ) - Ингверь Елена "Пыльц" - Страница 38

А как это всё относится к нам, мы не поняли.

Ещё было видение про ту же самую Мирите. Наверное, она всё же к нам как-то относится, если Яня видит про неё уже второй раз при нас, и говорит, что до этого тоже видела.

Трупы лежали ещё долго. Мирите не смогла бы сказать сколько — она, как и всегда во внеучебное время, потеряла счёт дням и не помнила ни даты, ни даже месяца. Это ещё раз напоминало, что трупы те когда-то были её однокурсниками, преподавателями, теми, кого она встречала в коридорах, с кем сидела рядом и разговаривала, кому радовалась и кого терпеть не могла. Мертвецы лежали на площади, сидели, прислонившись к стене университета, и никто их не хоронил. Звессцам это было не надо, а остальные, конечно, боялись. Люди просто обходили переулками эту площадь, или, спеша, отворачивались и задерживали дыхание, пока воняло, и просто отворачивались, когда похолодало и вонять перестало.

Мирите сидела дома или бесцельно шаталась по городу, не зная, куда себя деть, но оставаться наедине с собой было ещё более невыносимо. Воровала еду — и только. Каждый день ближе к вечеру, на закате или в сумерках, она приходила к мертвецам.

Мёртвые были везде. Всех, кого убивали захватчики — всех, кто показался им слишком наглым, слишком грубым или борющимся за свободу — никто не хоронил. Всех, кого убивали голод и холод — всех, кого они убивали прямо посреди улицы, присевших отдохнуть, или во время работы — никто не хоронил. Когда выплакались все дожди и наступили сильные холода, Мирите поняла, что в этом нет ничего удивительного. Что без мертвецов на каждой улице по всему городу, везде, куда ни направишь взгляд, было бы неправильно, было бы всё не так, как надо — это время не было бы этим временем, этот город не был бы этим городом, а люди вокруг не были бы сами собой. Город таким образом показывал истинную суть себя, времени и мира. Скорее, она не могла объяснить это понимание. Наверное, потому, что не смирилась ещё с этим. Наверное, если бы смирилась, то поняла бы, почему это так, почему у неё такое чувство.

К одним конкретным мертвецам она приходила каждый день. Ближе к вечеру, на закате или в сумерках. Она смотрела издалека — ей тоже было слишком плохо, она тоже не могла на них смотреть. Но приходила всё равно каждый вечер. И каждый вечер подходила всё ближе и ближе. Не могла смотреть и не могла не смотреть — не неосознанно старалась двигаться, хотя бы ползком, хотя бы медленно-медленно, в сторону одного из этих путей.

Она приходила туда не одна. Всё чаще замечала фигуру на другой стороне площади, фигуру светлую и мужскую, но одновременно такую же, как сама она — будто бы тень, преследующая её, или зеркальное отражение. Знание, что она не одна такая, никак не облегчало и не помогало всё это время, оно просто было. Что делать с таким знанием, если ты не один, но ты ничего не можешь? Вы оба ничего не можете. Вы оба стоите на перепутье и не можете ни пойти куда-то, ни оставаться на одном месте — такой вот замкнутый круг размером с одну точку, растянутую до границ одного человеческого тела и одного человеческого сознания. Две точки? Две точки — но друг от друга безгранично далеко. Было бы хоть десять, были бы хоть многие миллионы, а всё одно. Одна пустота между, между.

Мирите так не хотела. Мирите пыталась понять, куда же она может и что же она может. Когда она подошла достаточно близко, когда она смогла подойти достаточно близко, она вторую точку узнала.

— Айнаре, — тихо сказала она, так, что сама себя едва слышала. Он тоже остался неподвижен, не вздрогнул даже, никак не отреагировал, но ей, наверное, это было и не нужно. — Давай их похороним?

Грустно очень — Яня плакала, когда это смотрела.

Так вот и плыли. Это можно было бы назвать милой прогулочкой на природе, если бы не постоянный страх и тревожность. Наверное, из-за этого мы часто ссорились.

Вот как сейчас.

Марторогов просто спросил:

— А побыстрее плыть мы не можем?

Я покачала головой.

— Извини, но тогда будут очень заметны следы на воде, они поймут, что по реке плывёт кто-то невидимый.

— Нет, мы, конечно, можем лететь… — задумчиво сказал Марторогов.

— Вот вы всё шмотьё и левитируете, — сообщила Вера.

Он укоризненно глянул на Веру, потом оценил количество шмотья и сначала не понял, в чём проблема. Но потом осознал, что это всё ещё и уменьшено магией, и ошалело спросил:

— А зачем вам столько?

Ну всё. Вера нашла себе слушателя на повод ко мне придраться. Сейчас начнётся.

— Нам — не нужно. — Вот, началось. — Ей, — длинный указующий перст в мою сторону, хорошо хоть не когтистый, — зачем-то понадобилось. Вот с ней и разбирайтесь.

Юлий перевёл непонимающие глаза на меня.

— Это не моё, — пожала я плечами. — Вернее, не всё моё, там ещё есть Теана, этого Тиоссанири-эля и кого-то третьего, не знаю, кого. Все тряпки Вера выкинула, но остальное я не разрешила. Если тайная служба вся так избегалась, то там есть что-то важное, мы не знаем, что, и поэтому я не стала его выкидывать. Можете попытаться меня переубедить, если очень надо, но вы только потратите на это время и нервы.

— Ты права, — немедленно решил он.

— Когда я это всё выкидывала, мы ещё не знали, что там может что-то быть, — недовольно напомнила Вера. — Так что не надо мне тут.

— Вот видишь, какая я дальновидная!

— Так, давайте мы не будем соревноваться в упрямстве хотя бы прямо сейчас. — Даже Юлий Сердвеевич уже понял, что наши препирательства неостановимы, беспощадны и сильно мешают окружающим думать даже в тех случаях, когда думать эти окружающие не умеют. — Хеля права. Вера тоже права: я понял, что лететь мы и правда не можем, с тайной службой как-нибудь разберёмся, плывём мы и без того довольно быстро, всё отлично, все молодцы.

— Хорошо, — нехотя сказала Вера. — Но лично я драться не умею. С тайной службой — тем более.

Мы с Юлием переглянулись.

— Ты умеешь, — вдруг сказала Яня, — просто не очень хорошо. Но куда лучше, чем сама об этом думаешь. И боишься. И не только. И не хочешь, хотя понимаешь, что нельзя просто сидеть и ждать, пока за тебя всё сделают другие. Но умеешь.

Ой. Кажется, у кого-то сейчас будут большие проблемы. Особенно если учесть, что она это для всех озвучила.

— Вот именно, — зло ответила Вера. — Я боюсь. И не только. Но хочу, потому что, как ты верно подметила, понимаю. Не знаю уж, что и когда ты там успела увидеть, но я абсолютно честно не умею драться, и не надо мне про меня же сказки рассказывать.

Выражение лица Юлия стало совсем уж обречённым. Я же уже привыкла — Вера выясняла отношения постоянно и с кем угодно, и сейчас ещё было довольно спокойно. А Яня, вообще-то, сама виновата.

— Насчёт «и не только», желания, понимания и так далее — тебе и без того уже нечего терять. Даже боишься ты в первую очередь раскрыть своё «и не только», а уже потом — проиграть и врага. А заявлять, что ты чего-то там не будешь, когда ты сама же первая агитируешь всех влезать в неприятности — как минимум странно, если не сказать похлеще.

От такой отповеди Вера ошалела настолько, что не смогла сразу придумать достойный ответ. Всё, сейчас кого-то не станет…

— Что у неё там «и не только»? — шёпотом спросил Юлий. Вера немедленно обернулась к нам, так как, конечно же, всё слышала.

— Сами у неё спросите, — немедленно открестилась я. — Так я вам все чужие секреты и выдам.

— Но они же знакомы с Яней два дня?

— И вообще, — тем временем добавила Яня, — тайная служба не будет спрашивать, чего ты там не хочешь.

— А я не спрашивала твоего мнения, и спрашивать не собираюсь. Сама-то ты точно только балласт! Может, тебя заранее в реку выкинуть, чтобы под ногами не путалась?

— А зачем тогда, интересно, вылавливали?

— Так это Хеля вылавливала, я просто рядом стояла!

Так, всё, это надо прекращать, пока оно совсем не вышло за пределы разумного.

— Всё, хватит, — решительно начала я. — Вера, тебя никто не заставляет ничего делать. Ну, по крайней мере, до того момента, пока нас с Юлием Сердвеевичем не добьют. Впрочем, и потом тоже не заставляют, тайная служба только рада будет, вряд ли они там все трудоголики. Ругаться с Яней не надо хотя бы потому, что она ничего ужасного тебе не сделала, а мне тоже некоторые твои заявления кажутся не совсем логичными. — Всё, теперь меня заживо сожрут, а Яню уже потом. — Ему тоже. — Указала на Юлия Сердвеевича.