Луна жестко стелет - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 40

Он заморгал, призадумался.

– Не объясните ли, какой естественный закон я преступил? Либо я должен его понять, либо вернуться на корабль и оставаться там до самого отлета, а то жив не буду.

– Уж это-то точно. А он прост. Разок поймете – и впредь ничто вам не грозит. Нас здесь два миллиона мужиков и всего миллион женщин. Факт, как говорится, налицо, так же, как вакуум и каменюга. Отсюда в первую очередь возникает идея «элдээнбэ». Что в дефиците, то дорого. Женщины в дефиците, на всех не хватает. Они на Луне дороже всего, дороже льда, дороже воздуха, потому что мужикам без женщин жизнь не мила. Разве что киберам всё равно, если вам угодно их за мужиков считать в отличие от меня.

Перевел дух, продолжаю:

– Что из этого следует? Причем заметьте себе, что в ту пору, когда этот обычай, этот естественный закон, сложился в конце двадцатого века, соотношение было много хуже. По десять мужиков на одну женщину, а то и больше. В тюрьмах это к чему ведет? К тому, что мужики на мужиков кидаются. Но это не помогает, поскольку большинству мужиков нужны всё-таки женщины и на подмену их не сговоришь, когда всё же есть реальный шанс разгрузиться в натуре. Особо озабоченные крушили друг дружку будь здоров. Старожилы про эти дела такое рассказывают, что у вас волосы дыбом встали бы. Но через некоторое время те, кто жив остался, нашли, как приспособиться, утрясли это дело. Ведь оно, как сила тяжести, в любых штанах достает. Кто сумел приспособиться, тот жив, кто не сумел, помер, и проблемы нет. А применились так, что раз женщины в редкость, то дудка у них, а вы один из двух миллионов окружающих мужиков, что под эту дудку пляшут. У вас нет права выбора – право выбора у женщины. Она может вас дольками нарезать, а вы и пальцем пошевельнуть не смеете. Вот вы эту Тиш обнять изволили, может, даже чмокнуть хотели. Результат знаете. А что было бы, если бы она взяла да повела бы вас с собой в гостиницу?

– Господи! Да эти ребята меня в клочья разнесли бы!

– И с места не тронулись бы! Вздрогнули бы и сделали вид, что не видят. Потому что право выбора за ней. Не за вами. Не за ними. А исключительно за ней. Не дай вам готт самому пригласить ее в гостиницу: если бы она вдруг обиделась, вот тогда от вас мокрого места не осталось бы. Но опять же возьмем ту же Тиш. Дурочка, шлюшка. Посвети вы ей теми грошми, что я у вас в сумке видел, ей могло бы взбрести в голову, что эники-беники с туристом – это как раз то, что ей нужно, что это в натуре ее мысля. И в этом случае вы были бы в полнейшей безопасности.

Ла Жуа передернуло.

– В этом-то возрасте? Мне даже подумать страшно Она же несовершеннолетняя! По закону, это же растление!

– Во ё-моё! Ничего подобного. Женщинам в ее возрасте либо замуж пора, либо они уже там. Ни растлений, ни изнасилований на Луне не бывает. Никогда. Мужики не допустят. Только шумни о таком деле, они судью искать не станут, а все, кто услышал, налетят на подмогу. Но шанс, что она в ее возрасте девственница, равен нулю. Покуда они под стол ходят, матери за ними приглядывают, причем все им помогают. Дети у нас неприкосновенны. Но как только подрастут, удержу им нет, родная мать не остановит, даже не пробует. Если им взбредет на панели позабавиться, усвищут – и точка. Подросли – значит, сами себе хозяйки. Вы женаты?

– Нет. В настоящее время не женат, – улыбнулся он.

– Предположим, женаты, и жена говорит вам, что еще одного мужа завела. Как поступите?

– Такое странно слышать, но нечто в этом роде произошло. Я сходил к своему юрисконсульту и удостоверился, что алиментов ей не видать.

– У нас такого слова даже нет, только на Эрзле слышал. А здесь вы, или лунтик-муж, скорей всего сказал бы: «Дорогуша, значит, нам надо устроиться попросторней». Или просто поздравил бы ее и своего нового со-мужа. Или, если ему уж так поперек горла, спаковал бы манатки и подался в другую семью. Но в любом случае шума не поднял бы. Если поднять, то всех против себя восстановишь. Его все подряд друзья запрезирали бы, что мужики, что женщины. Такому мудаку одна дорога – подаваться куда-нибудь в Неволен, менять имя и надеяться, что авоусь выслужит прощение. Такие вот у нас обычаи. Если выберетесь наружу и корешу нужен воздух, вы ему баллон ссудите и денег сходу не потребуете. Но как только вы снова в гермозону попадете и, не дай готт, он не расплатится, никто вам слова не скажет, если вы без всяких судей его ликвидного. Но не беспокойтесь, расплатится: воздух – это почти такая же святая штука, как и женщины. Если разденете новичка за покером, дадите ему гроши на воздух. Не на жратву. На жратву пусть сам зарабатывает или с голоду дохнет. Если вы ликвиднули мужика не в порядке самозащиты, вам долги его платить и о его детях заботиться, иначе с вами никто не заговорит, ничего вам не продаст и ничего у вас не купит.

– Манни, иными словами, вы говорите, что я здесь могу зарезать человека и запросто уладить дело за деньги?

– Да ни в коем случае! Но ликвиднуть не противозаконно, потому что законов нет. Есть только Вертухаевы циркуляры, а Вертухаю дела нет, как один лунтик с другим обходится. А по обычаю, если кто-то убит, то либо, значит, было, за что, и обычно все знают, за что, либо его кореша позаботятся насчет ликвиднуть кого след. Так или иначе, а без проблем. И редко случается. Даже поединки не в порядке вещей.

– «А печься о том друзьям». Манни, предположим, эти молодые люди на том не успокоились бы. Здесь у меня друзей нет.

– Потому-то я и пошел в судьи. Поскольку сомнение было насчет взаимной подначки у ребятишек, а это ни к чему. Ликвиднуть туриста – это же всему городу могло быть пятно.

– Такое часто случается?

– Ни одного случая не припомню. Конечно, могли выдавать за несчастный случай. А вот новичков подряд косит. Трудное у нас место для новичков. Говорят, если новичок прожил год, значит, будет жить, пока сам не помрет. Однако по первому году ни один агент новичку жизни не застрахует.

Зыркнул я на часы.

– Стю, а вы нынче уже обедали?

– Нет, и предполагаю, вы зайдете ко мне в гостиницу. Хорошая кухня. Таверна «Орлеан». Я внутренне поёжился: едал там разок.

– А может, вместо этого заглянем ко мне, я вас со своей семьей познакомлю? Об этот час у нас похлебка или что-нибудь в этом роде.

– Не покажусь навязчивым?

– Нет. Только минутку, я звякну.

Ну, Мама, конечно, отзывается:

– Мануэль, милый, как я рада! Капсула уже несколько часов как пришла. Я решила, что ты будешь завтра или попозже.

– Да просто повздорили по пьянке в дурной компании, Мими. Если соображу дорогу, то скоро буду. Причем с дурной компанией.

– Хорошо, дорогой. Обед через двадцать минут. Постарайся не опаздывать.

– И даже не хочешь спросить, что за дурная компания, мужская или женская?

– Зная тебя, предполагаю, что женская. Там увидим.

– Мама, а я и не сомневаюсь, что знаешь. Предупреди девочек, пусть прихорошатся, ни к чему, чтоб со стороны их в этом обставили.

– Только не застревай. Обед перестоится. До свиданья, дорогой. Целую.

– Целую, Мам.

Чуть выждал и набрал «МYCROFTХХХ».

– Майк, хочу, чтобы ты вокруг одного имени копнул. С Эрзли, пассажир на «Попове». Стюарт Рене Ла Жуа. Фамилия может начинаться с «л», а может с "ж".

Долго ждать не пришлось. Майк откопал Стю во всех эрзлицких справочниках. В «Ху из ху», у «Дана и Брэдстрита», в «Готском альманахе», в ежегодниках лондонской «Тайме» и прочих. Лишен французского гражданства, роялист, богатый, еще шесть имен у него одно на одно кроме тех, что употребляет, три университета кончил, в том числе юрфак Сорбонны, высокородные предки, французские и шотландские, разведен с ее многоточием леди Памелой де Фис энд де Фис (детей нет). То есть из эрзликов, от которых до лунтика из зеков как от Эрзли до Валуна, но при том, что Стю на Валуне оказался-таки.

Послушал я, послушал и сказал Майку, чтобы полное досье собрал, причем проследил все его общественные связи.

– Майк, похоже, это будет тот самый наш человек.