Лашарела - Абашидзе Григол Григорьевич - Страница 11

— Не бывать тому, чтобы Багратиды склонялись перед своими слугами и отстранялись от государственных дел. Я сам призван исполнить волю моей матери, государыни всея Грузии и величайшей из царей! — запальчиво выкрикнул Лаша.

Атабек понял, что Георгий не собирается поступаться своими правами и удовлетворяться положением некоторых восточных правителей, которые три дня в неделю занимались раздачей даров и пребывали в блаженстве и отдохновении, другие три дня проводили в пирах и утехах и только по воскресеньям вершили дела государственные.

Георгий, уже с юных лет обнаруживший честолюбие и стремление к власти, не изменился, вступив на престол. Безмерно избалованный родителями, он готов был умереть, но добиться исполнения малейшего желания своего.

Атабеку стало ясно, что царь постарается ограничить его власть и прежде всего, очевидно, захочет взять в свои руки управление войском, а после доберется и до остального.

Могущественный вельможа, Мхаргрдзели обладал достаточными средствами для борьбы с кем угодно и даже с самим царем, но сейчас выступление против Георгия он считал преждевременным.

Сама причина разногласий с государем — отказ исполнить завещание царицы Тамар — могла скомпрометировать атабека в глазах народа и войска, тогда как Лаша выглядел бы любящим сыном, свято чтящим заветы матери. Вот почему Мхаргрдзели постарался убедить царя и дарбази отказаться от намеченного похода в Иерусалим.

Крестовый поход европейского рыцарства на Восток к этому времени закончился почти полной неудачей, и мусульманский мир располагал достаточными силами, чтобы выставить против грузин многочисленное, закаленное в боях войско. А в тылу у грузин находились враждебно настроенный владетель византийской Азии Ласкарь и султан Рума. Следовало также опасаться нападения со стороны Адарбадагана и Ирана.

Мхаргрдзели говорил, что теперь главное — закрепить за собой присоединенные территории, приобщить их население к христианству, укрепить рубежи страны, расположить в завоеванных городах хорошо вооруженные дружины.

— Народ и воины наши утомились от сражений и походов, им пора, наконец, вкусить плоды побед, они хотят отдыха и мира. Нельзя до отказа сгибать лук и натягивать тетиву, — заключил Мхаргрдзели.

Против атабека выступил Ахалцихели. Он стоял за продолжение того пути, по которому шли Давид Строитель и его преемники и который привел Грузию к богатству и процветанию. Не об отдыхе и наживе следует сейчас думать, а о том, чтобы предупредить нападение врага. Отовсюду грозят нам вражеские мечи и копья, и только в единении и постоянной готовности к борьбе можно найти спасение.

Дарбази разошелся, так и не приняв определенного решения ни о переносе праха царицы Тамар в Иерусалим, ни о военных действиях.

Одно стало ясно царю: сила атабека не в несметных богатствах, которыми он владеет, не в том, что у него много сторонников, а в том, что ему подчинены войска. Георгия приводило в негодование положение, при котором даже его, царя, личная гвардия, состоящая всего лишь из двухсот человек, подчинялась не ему, а Иванэ Мхаргрдзели.

Надо, значит, либо забрать в свои руки начало над войском, либо противопоставить ему силу, еще более могучую.

Юный царь и Шалва Ахалцихели решили добиться того и другого.

Ведя борьбу со знатными феодалами, Георгий всегда имел перед глазами пример своего великого предка Давида Строителя.

Для осуществления своей цели — обуздания непокорных вассалов и усиления военной мощи страны — он помышлял, по примеру Давида Строителя, завести наемное кипчакское войско. Это намерение разделял и Ахалцихели. Вскоре царь начал через грузинских и русских купцов тайные переговоры с кипчакским ханом Котяном. В то же время он постепенно заменял военачальников в постоянном грузинском войске своими людьми.

Прежде всего Георгий постарался обновить свою личную гвардию, чтобы лишить Мхаргрдзели возможности быть осведомленным о каждом шаге царя. Двести отобранных самим атабеком телохранителей он заменил преданными ему воинами. Во главе этого небольшого отряда он поставил бывшего раба, своего телохранителя еще с отроческих лет, Эгарслана.

Самозабвенно преданный государю, Эгарслан был надменен и горд. Ради Георгия он пошел бы в огонь и воду, но из всех вельмож он никого не считал выше и достойнее себя. Втайне Эгарслан мечтал о падении двоедушных царедворцев и о собственном возвеличении.

Внешне Эгарслан как будто подчинялся Мхаргрдзели, но без ведома царя не делал ни одного шага. Не считаясь с желаниями амирспасалара, он действовал зачастую по собственному усмотрению. Дружина царя постепенно становилась независимой, высвобождалась из-под надзора атабека.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Уже много дией жил Лухуми во дворце, и все это время он как тень повсюду следовал за царем.

Почти каждую ночь Лаша уезжал в загородные сады развлекаться, и Лухуми неизменно сопровождал его. Он становился на страже у двери, за которой скрывался царь, но сам ни разу не переступал порога таинственной комнаты. За полночь, а часто и до утра оставался Георгий за охраняемой Лухуми дверью, а Мигриаули и понятия не имел, что за ней происходит. Лишь иногда долетали до его слуха песни и женский смех.

Расхаживая взад и вперед у дверей царской опочивальни, Лухуми предавался размышлениям… Да и что оставалось ему еще делать, как не обозревать мысленно по нескольку раз на день свое дорогое Кахети, не заглядывать в Пхови, родину предков, и, наконец, не следовать за своей мечтой по горным тропинкам в Тушети, где жила его ненаглядная Лилэ.

Сегодня с самого рассвета Лухуми был не в духе, какое-то дурное предчувствие томило его. Облачившись в новую кольчугу, надев на голову сверкающий шлем и вооружившись огромным мечом и щитом, Мигриаули вытянулся у царской двери. И вдруг мимо него проскользнула она… Жена купеческого старейшины… Увидев Лухуми, она зарделась, растерялась и прошла мимо, низко опустив голову. Мигриаули, скользнув по ней взглядом, приметил, что правая рука у нее перевязана. Тотчас же он вспомнил первый вечер во дворце, и от смущения только крепче вцепился в копье.

«Неужели это была она? Неужели?..»

Царю доносили: по всей Грузии священники престольных храмов и сельских церквушек ведут яростное наступление на язычество. Говорили ему и о том, что, не смея вслух называть его имя, служители божьи обвиняют его в пособничестве идолопоклонству.

Церковники распускали в народе слухи, будто царь воздвиг в Лашарском капище идола в своем обличье, а теперь начал восстанавливать также кумирни в Армази и Зедазени, разрушенные еще крестительницей Грузии святой Нино.

Встав утром пораньше, Георгий облачился в парадное платье. Царь торопился к началу обедни, ее служил сам католикос.

Над толпой, набившейся в Сионский собор, на целую голову возвышался велисцихский телохранитель царя. Зоркими серыми глазами разглядывал он присутствующих.

Впереди всех по одну сторону амвона стоял царь. Там же находились Варам Гагели и братья Ахалцихели. По другую сторону стоял Иванэ Мхаргрдзели и сестра царя Русудан.

Лухуми во все глаза рассматривал немолодого, но все еще крепкого, рослого и широкого в плечах атабека. Седина придавала внушительность его суровому, испещренному шрамами лицу.

Русудан доверчиво прислонилась к плечу своего воспитателя. Рука Иванэ лежала на плече его любимицы, и оба они с благоговением взирали на высокий свод храма, где были изображены парящие ангелы.

Вот Шалва Ахалцихели на миг поднял голову и, заметив в толпе нового царского телохранителя, приветливо ему улыбнулся.

Лухуми просиял. Из всех придворных по душе ему пришелся один Ахалцихели.

Искренний и прямодушный, Шалва умел враждовать с врагом и дружить с другом. Он любил Георгия и считал своим долгом ценить преданных царю людей. Статный, с могучим разворотом плеч, Шалва выделялся из толпы. Густые сросшиеся брови хмуро нависали над его большими черными глазами и орлиным носом, на левой щеке оставил глубокую борозду вражеский меч, но шрам этот не портил его, придавая лишь выражение некоторой суровости лицу, всегда готовому расплыться в доброй улыбке. Однако при малейшем волнении шрам начинал подергиваться, искажая всю левую половину лица. Вот и сейчас, когда Ахалцихели взглянул в сторону атабека, лицо его искривилось.