Экс-любовники (СИ) - Салах Алайна - Страница 38

— Сегодня гонки, да? — Я прячу руки за спину и незаметно щипаю себя за запястье, чтобы побороть мучительный дискомфорт от своей капитуляции.

— Да. Через час уеду.

— Желаю удачи. — Выдавив улыбку, я ободряюще добавляю: — Порви там всех.

— Я постараюсь. Как с Милой встретилась?

Как же хорошо, что он такой… Не такой как я, в общем. Будь я на его месте — ни за что бы не пыталась облегчить мне задачу найти путь к примирению.

— Мила меня накормила пирогами. Она сейчас много готовит. Такая домохозяйка стала, вообще её не узнать.

Карим кивает и продолжает на меня смотреть. Наверное, вряд ли стоит ожидать, что он захочет обсудить чудесные метаморфозы моей сестры.

Ладно. Ну, с богом.

— Я не собиралась пользоваться тем, что у нас с тобой… Ну, в общем, ты понял. Я проспала, потому что долго уснуть не получалось. Поэтому…

Боже, нужно обеими руками держаться за эту работу, потому что связно складывать фразы у меня получается, только когда я на кого-то ору.

— И залезать тебе на шею я не планировала, хотя соблазн, конечно, большой.

Так, а теперь пусть он сам что-нибудь говорит или делает, потому что, если молчание продлится ещё пару секунд, от смущения я превращусь в пыль и навсегда осяду на безупречно чистых полках его кабинета.

Раздаётся звук выдвигаемого кресла. Карим идёт ко мне.

— Чего ты так улыбаешься, Исхаков? — не сдержавшись, ворчу я, когда его лицо оказывается аккурат перед моим.

Карим кладёт руки мне на талию и тянет к себе, отчего меня моментально захлёстывает чувство радости и облегчения.

— Милая такая, Вася.

— Меня чуть на части не разодрало, если ты не заметил, — жалуюсь я, обнимая его за шею.

— Заметил, конечно, — смеётся он.

Ну а дальше мы, естественно. целуемся.

— Ладно. — Отстраняюсь первой, хотя покидать его кабинет и возвращаться к скучному отчёту по расходам совсем не хочется. Я бы с большим удовольствием перевела поцелуй в категорию 18+ где-нибудь на столе. — Мне нужно идти работать.

— Мы завтра с Эльсиной с утра в Мингер уезжаем, — говорит Карим, пока стирает тыльной стороной ладони мою помаду.

Внутри меня что-то падает. Этот означает, что и выходные мы проведём порознь.

— Ладно, — киваю я, стараясь обуздать растущее желание от расстройства затопать ногами. — Даванике привет.

— У тебя же выходной завтра, — медленно, будто осторожничая, продолжает он. — Хочешь со мной поехать?

27

— М-м-м, обожаю местный воздух, — с наслаждением тянет Эльсина, высовываясь в опущенное боковое стекло. — Прямо как будто домой возвращаешься.

— Ты вроде в городе родилась, — замечает Карим, неспешно катя автомобиль по песчаной дорожке, разделяющей ряды разномастных домов. Между классическими коттеджами из бруса или кирпича то и дело попадаются сказочные цветные избушки, будто сошедшие с иллюстраций к детским книжкам.

— Но корни-то тянут.

— Божечки, это же корова! — взвизгиваю я, тыча пальцем в окно. — Обалдеть! Просто так, без привязи стоит! Она нам машину не помнёт?

— Разве похоже, что мы ей интересны? — с улыбкой осведомляется Карим.

Будто в подтверждение его слов бурёнка бросает на нас равнодушный взгляд и, лупанув себя хвостом по шоколадному боку, начинает увлечённо жевать траву. Я направляю на неё телефон и фотографирую. Ни разу не видела корову так близко. Вернее, я вообще не видела её нигде, кроме как по телевизору и на картинках в интернете.

— А вот дэу-эти стоит!

Дождавшись, когда Карим остановит машину возле голубого деревянного забора с причудливым орнаментом, Эльсина толкает дверь и выскакивает на улицу. Я с любопытством смотрю, как она подбегает к худощавому старичку в тёмно-синем трико и клетчатой рубашке и повисает у него на шее. Это Марс-абый. Я видела его пару раз у родителей Карима. А старушка в белом платке и голубом платье, появившаяся из-за калитки, — Фируза-апа, мама Равили Марсовны.

— Ты чего притихла, Вася? — спрашивает Карим, трогая меня за колено. — Идём?

Притихла я, потому что немного занервничала. Бабушка и дед Карима воспитаны в старых традициях, и им наверняка невдомёк, как можно было бросить их внука на два года, а потом как ни в чём не бывало появиться с ним под руку в их доме. Хотя пусть это будет головной болью Карима, а не моей. Он ведь меня сюда пригласил, а я лишь согласилась. С дальнейшими радостными воплями в стенах своего кабинета, но ведь о них никто не знает.

Пока Эльсина, что-то беспрестанно тараторя на татарском, общается с бабушкой, Карим обнимается с Марсом-абыем. Вместо рукопожатий дед целует его в щёки несколько раз. Непривычно, но мило.

— Здравствуйте, — улыбаюсь я Фирузе-апе и от накатившего смущения даже приседаю в полукниксене. Видимо, дают о себе знать мои аристократические корни. — Исенмесез то есть.

Бабулечка улыбается, что-то быстро говорит по-татарски и указывает на дом, мол, пошли-пошли. Я ловлю ободряющий взгляд Эльсины и решаю следовать за ней. Карим занят болтовнёй с дедушкой, и ему сейчас не до меня. Татарский, что ли, выучить, тоже? А то он посреди потока тарабарщины моё имя упомянул, а я даже не в курсе, по какому поводу. Вдруг благословения на наш брак попросил, ну или ещё чего приятного сказал.

— Дом у вас очень красивый, — громко говорю я, на случай если у Фирузы-апы по возрасту плохо со слухом.

Повернувшись, она снова мне улыбается и часто кивает в знак признательности. Карим упоминал, что она по-русски понимает, но говорит не очень хорошо.

— Здесь раньше избушка на курьих ножках была, — доверительно поясняет Эльсина, пока мы пробираемся к дому между садовыми цветами и грядками с клубникой. — Дом папа новый построил лет пять назад, из калиброванного бруса. Потом пришлось его облицевать и покрасить в жёлто-синий. — Она хихикает: — Дэу-эти сказал, что голое бревно — бедно и некрасиво.

Я не хихикаю, потому что с Марсом-абыем согласна. Домов из бруса в каждом коттеджном поселке по сотне, а вот такого, с деревянным кружевом по краям крыши и узорчатыми ставнями, нет нигде.

Фируза-апа снимает резиновые тапочки прямо на крыльце, и мне ничего не остаётся, как последовать еёпримеру. Хотя у нас на даче совсем так не принято: если что-то срочно понадобилось, можно и до второго этажа в обуви дойти.

Но через секунду я понимаю, почему надо так рано разуваться. Все полы в доме устелены коврами с густым ворсом — таким, что нога проваливается. С ума сойдёшь, после грязных тапок пылесосить.

— Так чисто, — изумлённо тяну я, оглядываясь.

Что у Равили Марсовны всегда чисто, я давно привыкла — у неё всё-таки домработница есть. А вот то, что в доме у восьмидесятилетней старушки, которая еле ходит, нет ни пылинки, меня до глубины души поражает. Окна, старомодный сервант со стеклянными створками и зеркала начищены так, что сияют, да и по коврам, похоже, нужно ползать с лупой, чтобы отыскать хоть одну соринку.

— И пахнет так вкусно, — добавляю я, ощущая резкий спазм в животе от аромата выпечки, витающего в воздухе.

— Приготовься есть столько, сколько никогда не ела, — советует Эльсина. — От дэу-эни даже Карим с пузом уезжает.

Есть столько, сколько никогда не ела? Пф-ф. Это я могу.

Но немногим позже убеждаюсь, что свои возможности явно переоценила. У Равили Марсовны перед приходом гостей стол тоже всегда ломился, но даже он ни в какое сравнение не идёт с картиной, которую я застаю на кухне Фирузы-апы. Под белой хлопковой тканью с кружевной оторочкой скрываются целые барханы еды. Чего тут только нет! И румяные эчпочмаки, и залитые сливочным маслом кыстыбый, и горы хвороста, — это такое воздушное хрустящее тесто, присыпанное сахарной пудрой, — и какие-то загорелые шарики, явно жаренные в масле, а про горы пирогов я вообще молчу!

— Что это, а? — шепчу Эльсине, тыча пальцем в салатницу с чем-то коричневым.

— Это корт, — поясняет она. — Ты же губадью у мамы пробовала? Он там тоже есть. Татарский творог из топлёного молока и сахара. Дэу-эни масло в него добавляет, и такая вкуснятина получается.